Алексей Ростовцев - Резидентура. Я служил вместе с Путиным
Маркел стал священником. О нем я знаю лишь то, что он был моим прапрадедом.
Максим Иваницкий был яркой личностью. Блестяще окончив Черниговскую духовную семинарию, отказался от предложенного ему места священника при черниговском кафедральном соборе, а также от поступления в Киевскую духовную академию. Предпочел стать актером. Писал бунтарские стихи. Был знаком с декабристами, с И. П. Котляревским, играл в одной труппе со Щепкиным. Подвергался преследованиям со стороны властей. Вынужден был долгие годы прожить в селе Мезин Коропского уезда Черниговской губернии под надзором урядника и священника.
Дочь Андрея Петровича Иваницкого доводилась родной бабкой человеку, чье имя навсегда вошло как в историю революций, так и в историю науки. Имя этого человека – Николай Иванович Кибальчич. Это тот самый народоволец Кибальчич, который сделал бомбу, убившую Александра II, и разработал в мире проект космического аппарата с реактивным двигателем. Кибальчич рано потерял мать и воспитывался в семье Максима Иваницкого. От него будущий «химик» «Народной воли» получил революционный заряд на всю жизнь. И не случайно под именем Максима Иваницкого Кибальчич жил в Одессе и Петербурге, находясь на нелегальном положении.
Сын Маркела Иваницкого Николай, хоть и приходился Н. И. Кибальчичу двоюродным дядей, был старше него всего на два года. Они вместе учились в духовном училище и до ранней гибели Кибальчича оставались добрыми друзьями. Даже в одну девушку влюбились. Звали ее Катюша Зенькова. Портрет Катюши вклеен в мой семейный альбом. Лицо ее прелестно. Им можно любоваться без устали. На фотографии есть пометка – 1875 год.
Николай Маркелович Иваницкий и Екатерина Ивановна Зенькова стали моими прадедом и прабабкой. Прадед мой после окончания духовной семинарии некоторое время работал учителем и только к тридцати годам стал священником в селе Пальчики Сумской области, где и закончил свои дни.
Первенца своего – моего будущего деда – супруги Иваницкие нарекли Рафаилом. Ну и угораздило же их! Старшая дочь Рафаила, моя тетя Вера, которая большую часть прожила среди казаков донских, ставропольских и кубанских, натерпелась от своего отчества, как говорится, под завязку. Я много раз слышал, как она со слезами в голосе рассказывала знакомым, что Рафаил – это не простой ангел, а целый архангел и что он в ангельской иерархии старше Николая-угодника, что в российском императорском флоте был броненосец «Святой Рафаил», который утоп при Цусиме, что в одной из новелл Константина Федина главный герой – игумен монастыря отец Рафаил и т. д. и т. п. В ответ на все эти тетины россказни казаки только улыбались да качали головами, продолжая считать тетю еврейкой и, хотя относились к ней и к ее образованности с большим уважением, в «свои» никогда не принимали.
Дед мой родился под сенью виселицы народовольцев. Его родителей жандармы замордовали тогда допросами. Все докапывались, не помогал ли чем прадед Кибальчичу. Для Катюши допросы эти не прошли бесследно, и Рафаила она родила семимесячным. Мой дед приходился Кибальчичу троюродным братом, значит, я ему троюродный внук. Седьмая вода на киселе, а все ж родня. И потому портрет знаменитого бунтаря и ученого нашел почетное место в моем альбоме.
Рафаил пошел по стопам родителя. Окончив семинарию и приняв духовный сан, получил место священника в уездном городке Козельце, который расположен на большой дороге как раз посредине между Киевом и Черниговом, в шестидесяти верстах от того и другого. В 1904 году Рафаил женился на Евгении Ивановне Яснопольской, дочери человека тоже духовного звания. Будущая моя бабушка, судя по фотографиям, была девушкой прехорошенькой. Рафаил жил в Козельце до конца своей недолгой жизни. Служил он там и простым священником, и законоучителем в местной прогимназии, и протоиереем в храме Рождества Богородицы. Собор этот цел и сейчас. Он вместе с колокольней парит над утопающим в садах Козельцом, ведущим счет своим годам со времен Киевской Руси. Дед Рафаил, насколько мне известно, вел жизнь, достойную доброго христианина. Во время первой русской революции он каким-то образом предотвратил в Козельце еврейский погром. В 1918 году спрятал от петлюровцев в своем доме комиссара-большевика. По этим причинам новая власть относилась к нему вполне лояльно. Умер он от тифа в 1920 году. Перед смертью благословил семью, стоявшую у изголовья, попросил старшую дочь Веру не оставлять в беде младшую – Лидию.
Прадед Николай Маркелович Иваницкий намного пережил старшего сына. Смерть нашла его в 1933 году в бедной церковной сторожке, голодного и обобранного до нитки собственными прихожанами, коим он полвека отпускал грехи. Он не дожил до моего рождения нескольких месяцев. Ему было 82 года. Прабабушка моя Екатерина Ивановна умерла двумя годами раньше. Помнят ли в Пальчиках моего прадеда? Вряд ли. Много воды утекло. Но пусть знают жители этого села, что Николай Иваницкий был не только честным духовным пастырем, но и искусным садоводом. Многие сорта плодово-ягодных культур завезены в Пальчики им.
После смерти деда Рафаила семья его впала в крайнюю нужду. Имевшееся золотишко и другие ценные вещи быстро сожрали торгсин да спекулянты. Вера, успевшая кончить четыре класса гимназии, поступила в педучилище и в восемнадцать лет стала учительницей начальной школы. Младшую сестру взяла к себе.
Моя мать, Лидия Рафаиловна Иваницкая, как и все ее родичи, училась прекрасно. В 1929 году она легко поступила на филологический факультет Киевского пединститута. Казалось, все складывается хорошо. Но тут начались знаменитые классовые чистки. Осенью того же года маму исключили из института как дочь священника. Недолго думая, мама пошла на берег Днепра и бросилась в холодную воду. Добрые люди ее вытащили и откачали, но она сильно простудилась. Простуда дала осложнение на сердце, которое с тех пор не давало ей покоя до конца ее очень коротенькой жизни. После попытки самоубийства институтское начальство сжалилось над мамой. Ее снова приняли в студенты, но только не на филологический, а на биологический факультет, который тогда еще не был столь идеологизированным, каким стал в тридцатые и последующие годы. Подготовка учителя средней школы продолжалась в то время всего три года. В 1932 году мама окончила пединститут и была направлена учителем биологии в одну из школ уже упоминавшегося мною городка Красилова. Тут-то она и познакомилась с моим отцом.
Об отце я знаю немного. Дед мой по отцу жил с женой в деревне Липки Корнинского района Житомирской области. В молодости служил в лейб-гвардии в Петербурге. Происходил по слухам из окрестьянившихся шляхтичей, что не позволяло ему ни подняться до уровня сельского мироеда, ни податься в батраки. Поэтому к известному Великому перелому он пришел крестьянином-середняком и раскулачиванию не подвергся. Сыну его как представителю победившего класса была при новой власти обеспечена зеленая улица. В 1932 году он без проблем окончил филологический факультет Винницкого пединститута и получил назначение в ту же самую школу, куда попала по распределению мама. Поженились они весной 1933 года. И вот передо мной их фотография, сделанная в день регистрации брака. Мои родители красивы. У них открытые, одухотворенные, не омраченные горем лица. Если бы они только знали, какая судьба уготована им!
Моя мама умерла, когда мне было полтора года, а ей 23. Тетя Вера говорила, что от воспаления легких. И сердце было слабое. В 1936 году отец женился вторично на красивой девушке по имени Ядвига, тоже учительнице. А еще через год отца арестовали. Так я остался круглым сиротой.
Арест отца и обыск в нашей квартире я проспал. И слава Богу. Последующие несколько месяцев моей жизни протекали в доме отцовых тестя и тещи. Детей в этой семье было много. Братья и сестры мачехи приняли меня в свою компанию сразу и без церемоний. Никто из них ни разу не обидел меня. Я думаю, что в данном случае мне просто повезло, и я попал в семью хороших людей. К чести Ядвиги надо сказать, что она, будучи очень красивой женщиной, ждала отца до тех пор, пока не получила официального извещения о его смерти. Такая бумага пришла лишь после войны, а умер отец в 1942 году в одном из лагерей Гулага, расположенном в Республике Коми. Было ему тридцать три года.
В 1990 году, в день ухода на пенсию, я зашел к своему кадровику и попросил его показать мне справку на отца. Кадровик почесал затылок, крякнул, но достал-таки заветную папку из моего личного дела. Это было коротенькое заключение, написанное сотрудником Хмельницкой прокуратуры уже в 50-е годы. В заключении говорилось, что в тридцатые годы троцкистской организации в г. Красилове не существовало, и потому отец не мог быть участником такой организации, следовательно, он подлежит реабилитации. Справку о peaбилитации отца добывала тетя Вера. Она вручила мне этот столь много значивший для меня документ в 1957 году. Но между 1937 и 1957 годами пролегли двадцать лет, и все эти двадцать лет мне приходилось врать при сочинении автобиографий и заполнении анкет. Врать приходилось тете Вере, ее мужу Николаю Ильичу и еще миллионам других наших сограждан.
