Константин Симонов - Сто суток войны
Были и более сильные выражения по моему адресу, которые я безропотно сносил, чувствуя, что блестящими способностями не отличаюсь.
Было очень жарко. Хорошо еще, что я, как и на предыдущей «эмке», заставил вырезать крышу и сделать вместо нее брезентовый тент на барашках. Мы его отворачивали, и на встречном ветру было сравнительно прохладно.
Я взял с собой здоровенный томище «Тихого Дона» и, когда не вел машину, читал. Читал и дочел до конца в самом конце нашего сухопутного путешествия между Симферополем и Севастополем.
В Курске заночевали в гостинице. Номер был в стиле ампир, с клопами, кровать с какими-то завитушками, которые я, впрочем, обнаружил на ощупь. Было затемнение, а окна в гостинице без штор; вошли мы в номер уже в темноте, а вышли из него еще до рассвета — спешили.
В Харьков приехали к полудню. В городе все было спокойно, шла нормальная жизнь, и казалось, ничто не напоминает о том, что вокруг Киева уже идут кровавые бои. За Харьковом погода испортилась. Как только полил дождь, сразу дал себя знать чернозем. Под колесами все вязло и липло.
К вечеру мы добрались не до Днепропетровска, как рассчитывали, а только до Краснограда — маленького городка в тенистых деревьях. На подъезде к городку виднелся большой аэродром, на нем стояли бомбардировщики. По улицам города ходили, сбив на бочок пилотки, бравые ребята с голубыми петлицами. Стайки девушек щебетали на городском бульваре. На углу, там, где начинался бульвар, стояли двое пожилых военных и, разговаривая о чем-то своем, серьезном, одобрительно поглядывали на дефилирующую мимо молодежь.
Возникало ощущение маленького мирного гарнизонного городка; неясно вспомнилось даже что-то из литературы, связанное с этим ощущением.
Появление нашей «эмки» вызвало некоторое оживление. Очевидно, здесь, в глубоком тылу, никто еще не видел так роскошно закамуфлированной машины. Демьянов раскрасил ее под зеленого леопарда. Кроме того, тент вместо крыши вообще сильно менял вид «эмки» и придавал ей известную необычайность, от которой мы чем дальше в тыл, тем больше страдали.
Отыскав место в маленькой гостинице, больше похожей на чистенькую мазанку, только двухэтажную, мы вдруг услышали вопрос провожавшего нас и почему-то задержавшегося, уже после того как мы простились с ним, лейтенанта:
— Вы только вчера из Москвы?
Мы сказали, что да.
— Как вы считаете, неужели они сюда дойдут, а?
— Почему сюда? — удивились мы.
Именно в этом городке, каким мы его увидели в тот вечер, мысль, что сюда дойдут немцы, и притом высказанная не обывателем, а военным, была особенно странной.
— Но вот Первомайск же взяли? И Кировоград взяли, — сказал лейтенант.58
— Кто вам сказал?
— По радио было.
Мы не слышали радио и были совершенно огорошены этим известием. Первомайск и Кировоград — это уже Кривой Рог. Еще немного — и немцы у нижнего течения Днепра! А мы-то считали, что едем в штаб фронта в Николаев. Теперь Николаев оставался уже в тылу у немцев в мешке. Мы ничего не понимали и были удручены.
Потом пришлось привыкать к еще худшим неожиданностям, но в ту ночь, проводив лейтенанта, мы долго не могли заснуть. Сидели, разговаривали и не верили — неужели правда? Еще перед отъездом из Москвы я слышал, что на Южном фронте дела идут неважно. Свидетельством этого было и то, что в последнюю минуту нам сказали, что штаб Южного фронта уже не в Одессе, а в Николаеве. Но все-таки мы даже отдаленно не представляли себе размеров катастрофы, разыгравшейся как раз в эти дни на Южном фронте.59 Кроме всего прочего, теперь было не известно, куда ехать. По здравому смыслу казалось, что раз немцы уже взяли Первомайск и Кировоград, то, очевидно, штаб Южного фронта теперь переместился куда-то к самому Днепру. И если мы поедем на Днепропетровск, то штаб, наверно, окажется там или где-нибудь в том районе.
Неожиданно для нас получилось, что первый этап нашей поездки — до штаба фронта — сокращался. И как сокращался!
Мы выехали из Краснограда рано утром. Потом, когда я прочел в сводке, что немцы взяли Красноград, то хотя он и не был важным стратегическим пунктом, я с особенной болью воспринял это сообщение. Каким мирным и каким далеким от фронта городком показался нам Красноград, когда мы в него въехали, и в какой тревоге мы его покидали. Дорога на Днепропетровск была плохая. Мы двигались еле-еле, со скоростью двадцать-двадцать пять километров в час.
В середине дня мы, по нашим расчетам, подъехали близко к Днепропетровску. До него оставалось, наверно, километров пятнадцать. Мы проехали еще два или три километра, как вдруг нам навстречу стали попадаться беженцы. Глаза не могли нас обмануть: из города уходили и бежали люди, город эвакуировался. Я видел слишком много беженцев на Западном фронте, чтобы не отличить их повозку от всякой другой, даже если она одна на дороге. Из Днепропетровска бежали. Чем ближе к городу, тем поток беженцев становился все гуще.60 Ехали на телегах, шли пешком, ехали на автомашинах. Двигались тракторы, комбайны — бесконечное количество тракторов и комбайнов.
Было видно, как впереди дымятся днепропетровские заводы, огромные махины со стоявшими над ними облаками дыма. Не прошло и десяти дней после этого, как мы, отходя, взорвали их.61 Какое-то проклятье почти со всеми приднепровскими городами от Могилева и до Херсона! Почти все они или целиком, или главной своей частью, как Днепропетровск, расположены на том, правом, на западном берегу.
Мы проехали мимо вокзала, вокруг которого толпились тысячи людей. Чувствовалось нервозное настроение. У магазинчика с надписью «Галантерея и дорожные вещи» стояла очередь. Наверно, здесь покупали чемоданы и рюкзаки.
Солнца не было, но в городе было душно и пыльно. Чтобы выяснить, где штаб фронта, мы поехали к коменданту города. А может быть, это был не комендант, а начальник гарнизона, не помню. Но хорошо помню небольшой серый дом на одной из центральных улиц с бульваром. Оставив машину у подъезда, мы поднялись на второй этаж, и дальше произошла следующая сцена. Большой кабинет с большим венецианским окном, большой стол. За ним сидит пожилой полный комбриг. Он встает к нам из-за стола навстречу, пожимает руки, просит предъявить документы, я вынимаю удостоверение, даю ему в руки. Вдруг он бросает удостоверение на стол, выбегает из-за стола и, крикнув: «За мной!» — выскакивает из комнаты.
В ту секунду, когда он бросил на стол мое удостоверение, за окном послышался знакомый страшный свист. А когда комбриг выскочил из-за стола, бомба уже разорвалась где-то неподалеку. Мы выскочили вслед за комбригом во двор и залезли в щель, перекрытую одним накатом бревен. Простояв вместе с нами там несколько минут и отдышавшись, комбриг сказал:
— Это они здесь первый раз днем. А ночью уже два раза побывали.
В городе раздалось еще несколько взрывов, но теперь уже далеких. Потом все стихло. Мы вернулись в кабинет комбрига, он прочел наши бумаги и сказал, что, по его сведениям, штаб фронта находится в Запорожье.
— Хорошая ли туда дорога? — спросили мы.
Он замялся на несколько секунд, потом сказал:
— Смотря как ехать. Если левобережьем — плохая, но зато… — Он снова замялся. — А если правобережьем, то прекрасное шоссе, но я не могу поручиться… В общем, решайте сами, как хотите.
Кажется, он намекал на то, что ехать правобережьем не стоит, потому что немцы где-то близко к Днепру!62 Мы сели в машину и, прежде чем двигаться, втроем, с Демьяновым, обсудили положение. Если сейчас опять выбираться на левобережье через мост, то там сейчас, наверно, все уже так забито сельскохозяйственными машинами, тракторами и беженцами, что нам придется тащиться до ночи. А по хорошему правобережному шоссе мы, наверно, доберемся до Запорожья часа за полтора. Что касается немцев и риска, то, несмотря на недомолвки комбрига, у нас не укладывалось в голове, что немцы уже здесь, около Днепра. Я этому в тот день не поверил и правильно сделал.
Мы свернули к выезду на Запорожское шоссе. У больницы выгружали из полуторок раненных во время бомбежки. Серия бомб, разорвавшихся на бульваре вблизи комендатуры, кажется, никого не убила и не ранила. Но вторая разорвалась как раз на вокзальной площади. Я вспомнил, какую толпу мы только что видели там, и понял, в какую страшную мясорубку попали там люди.
Мы выехали из Днепропетровска и за час с небольшим по великолепному шоссе проскочили почти до самого Запорожья. Оставалось повернуть, сделать несколько километров до моста через Днепр — и мы в Запорожье. Но эти несколько последних километров мы ехали больше пяти часов. Шоссе, подходившее к мосту, было совершенно разворочено.
По сторонам шоссе был песок, тоже развороченный гусеницами тракторов. Казалось, что тут вообще невозможно проехать. С запада на восток к мосту двигались беженцы, шли колонны тракторов и колонны комбайнов, машины грузовые и легковые, телеги с наваленным на них эвакуированным имуществом и какой-то рухлядью, непонятно зачем в последнюю минуту взятыми с собой вещами. Кругом машин — целое море телег. Люди ехали уже издалека. Лошади были заморенные — тех, которые падали, оттаскивали в сторону от дороги, и они издыхали там. Телеги и машины — все смешалось и почти не двигалось. Люди шумели, волновались, кричали, не хотели давать друг другу дорогу. Все хотели скорей перебраться на ту сторону Днепра.
