Григорий Баталов - Ратное поле

— Приготовиться к бою!

Этот почти спокойный женский голос словно разбил минутное оцепенение, и солдаты уже привычно ладили автоматы, готовили гранаты… Но танки прошли стороной. Софья снова сообщила по рации обстановку. Ответ был тот же: «Вести наблюдение и докладывать».

После выяснилось: вражеские танки клином вошли в боевые порядки наших войск. НП батареи управления бригады оказался единственным источником информации на данном участке фронта. И лейтенант Клюсс в течение двух часов регулярно и четко докладывала данные о противнике.

Под вечер артиллеристы заметили мчавшуюся на большой скорости машину. Она свернула с дороги в сторону НП, и Софья сразу узнала помощника начальника штаба бригады. Выскочив из кабины, майор бросился к ней.

— Быстрее в машину! Приказано снять вас отсюда! Фамилия майора была Городничев.

Нет, он не просто спешил сюда с приказом. Майору Городничеву был очень дорог этот храбрый лейтенант. Они поженились только после войны, но настоящее, глубокое чувство родилось намного раньше. Это оно заставляло их волноваться, переживать, беречь друг друга…

Последние дни войны оказались трагическими для батареи управления. Софья Александровна спешила с батареей к чехословацкому населенному пункту Славков, бывшему Аустерлицу. Внезапно над колонной появился вражеский самолет. С бреющего полета он обстрелял машины и сбросил несколько бомб. Потери были большие. Погибло много бойцов, разбиты машины, повреждено оборудование.

До окончательной победы оставались считанные дни. Утром 9 мая остатки батареи находились в пути. Лейтенант Софья Клюсс ехала в голове колонны. Навстречу мчалась штабная машина. Вдруг из нее выскочил человек в форме нашего офицера и начал что–то кричать на непонятном языке. Софья положила руку на кобуру пистолета: А человек бежал к ней, размахивая руками и приплясывая. По его лицу катились слезы. До слуха донеслось часто повторяемое с непонятным акцентом какое–то слово. Оказывается, лейтенант–узбек услышал по радио голос Левитана с радостной вестью и, обезумев от счастья, кричал по–узбекски «Победа!», забыв, что не все его могут понять.

С тех пор в праздник Победы Софья Александровна всегда вспоминает этого плачущего от счастья лейтенанта…

После войны Софья демобилизовалась и продолжила прерванную учебу.

Три года проучилась в МВТУ, а затем получила назначение в Московское центральное конструкторское бюро холодильного машиностроения, стала старшим инженером. И вдруг — крутой поворот. Софья Городничева уезжает на Донбасс. Немногие смогли это понять: двое «устроенных» семейных людей бросают столичную квартиру и едут на шахту.

В Донецке и началась ее интересная инженерная судьба. Впоследствии Софья Александровна переехала в Киев, стала старшим научным сотрудником, кандидатом технических наук.

Так и живет эта скромная женщина, в прошлом офицер–артиллерист, а ныне работник науки. Как и на фронте, она сейчас делает все, чтобы укрепить на земле мир.

НАШ КОМАНДАРМ

Тех, кого на войне не взяла война, —

На мушку берут года.

Мне хочется рассказать об одном из тех, кто вынес на своих плечах основную тяжесть войны.

Впервые я услышал о М. С. Шумилове летом сорок второго. Трудное это было время. В междуречье Волги и Дона создалась опасная обстановка. Враг рвался к Сталинграду. По пыльным знойным дорогам отходили с боями на восток полки 64‑й армии. То здесь, то там вспыхивали ожесточенные схватки. Шли бои за каждый хутор, за каждую переправу, за каждый узел дорог. Враг еще был силен. В выжженной июльским солнцем степи разыгрывались неравные сражения обессиленных советских стрелковых полков с фашистской броней. А над головами, не всегда прикрытыми даже зенитным «козырьком», висели «юнкерсы» и «мессершмитты».

29‑я стрелковая дивизия находилась на левом фланге армии. Танки и моторизированные части гитлеровского генерала Гота, форсировав Дон, сбивали фланговые прикрытия, прорывались в наши глубокие тылы. Наши воины сражались с невиданным мужеством, хотя не хватало танков, артиллерии, самолетов. Нужно было изыскать какие–то новые способы и формы боевых действий, чтобы свести до минимума преимущество немецко–фашистских войск.

В эти критические дни стало известно: 64‑ю армию принял новый командарм, его фамилия Шумилов. Для большинства из нас, солдат и командиров, сама фамилия мало о чем говорила. Было известно, что Шумилов в начале войны командовал стрелковым корпусом, затем был заместителем командующего одной из армий на фронте под Ленинградом. Тогда мало кто знал о том, что Михаил Степанович имел еще и опыт боев в Испании.

В то трудное время войска нуждались в командирах, обладавших чувством нового, способных вдохнуть в бойцов уверенность в своих силах, найти способ бить врага и в этих условиях. Окажется ли таким человеком наш новый командарм? Солдату, вверяющему свою жизнь командиру, далеко не безразлично, какими качествами он обладает.

Уже первые дни после вступления Шумилова в должность показали: армию возглавил человек волевой, с талантом полководца. Он сразу же принял решительные меры для укрепления флангов армии. На нашем участке была создана оперативная группа под командованием заместителя командующего 64‑й армии В. И. Чуйкова, в нее вошли наша дивизия, отдельная бригада морской пехоты и другие части, усиленные танками и артиллерией. Все понимали: задание чрезвычайно трудное, спасти положение может только величайшая стойкость бойцов и командиров. Оперативная группа, маневрируя силами и переходя в частые контратаки, вела боевые действия днем и ночью. Чтобы не дать неприятелю возможности использовать свое превосходство в танках и авиации, бои велись чаще ночью. Впоследствии это сыграло заметную роль в борьбе с врагом.

Во второй половине августа оперативной группе было приказано подготовить и нанести контрудар по противнику, наступавшему под Абганерово.

Накануне в дивизию приехал генерал Шумилов. Вызванные им командиры и политработники приготовились выслушать упреки, а может, и разнос. Поводов было достаточно. А вынужденный отход, жара, безводье, фашистские самолеты, высевшие над головой злым комарьём, — все это взвинтило людей, нервы у всех были напряжены до предела.

Прибыв на совещание, мы увидели грузноватого, среднего роста человека, лет под пятьдесят, плечистого, с бритой головой, которую он часто вытирал носовым платком. Командарм оказался немногословным, неторопливым в движениях, с простым и открытым, чуть полноватым лицом. Глаза, цепкие и умные, смотрели внимательно и сосредоточенно. Молча, не перебивая, слушал он доклады командира дивизии и командиров частей.

Чуть прикрыв глаза, Шумилов, казалось, отдыхал. Что–то кутузовское было во всей его внешности, выдержке, неспешной речи.

Вопросы командарма казались, на первый взгляд, самыми простыми. Но мы–то знали им цену; о настроении солдат, снабжении боеприпасами, продовольствием, водой. Затем, попросив всех подойти к карте, Шумилов четко, неторопливо поставил задачу дивизии. В его голосе была какая–то крестьянская медлительность. И был в ней свой резон: подчиненные должны понять и глубоко осмыслить значение обстановки и предстоящего контрудара.

Спросив, все ли ясно, и получив утвердительный ответ, командарм снова сел на походный складной стул. Задумался. Потом сказал:

— Обстановка, товарищи, на подступах к Сталинграду сложилась трудная, но не безнадежная. Не стану скрывать правду: пока нет у нас настоящей ударной мощи. Но она будет! — голос командующего окреп, возвысился. — Будет! Враг крепко сдвинул нас с места, но не свалил с ног.

Помолчав, Шумилов добавил:

— В этой операции я вам кое–чем помогу.

Помощь оказалась заметной. В контрударе впервые участвовали «катюши». Наша оперативная группа, хотя и понесла потери, однако задачу выполнила. Врагу был нанесен чувствительный удар. Гитлеровцы вынуждены были приостановить наступление и произвести перегруппировку. Правда, общий отход частей нашей армии продолжался. Но теперь в нем чувствовалось больше организованности, порядка. И больше ярости при каждой стычке с врагом.

После прорыва танков гитлеровского генерала Гота под станцией Абганерово, когда остатки полков с большим трудом вырвались из окружения, в дивизию снова прибыл командарм Шумилов. Молча всматривался в лица бойцов, командиров. На него смотрели глаза, полные ненависти к врагу и жажды мщения. Его окружили солдаты и командиры, засыпали вопросами. Он не давал скороспелых ответов. В заключение коротко сказал:

— Дальше, товарищи, отступать некуда. Здесь, у стен Сталинграда, будем стоять насмерть. Здесь останусь и я со своим командным пунктом.