Сергей Бондарчук - Желание чуда
Не быть «новатором»
Произведение, предназначенное для массового зрителя, должно быть понятно обыкновенному здравомыслящему человеку.
А что сейчас делают «новаторы»? Сознательно уходят от простоты и ясности. Только бы не так, как у всех: долой установившиеся традиции, у меня всё будет наоборот.
Почему в картине нужны простота и ясность? Потому что художник располагает «одним мгновением». Если я в первом кадре ничего не пойму, во втором, а повествование идёт дальше, то я начну воспринимать фильм как ребус и моего соучастия в событиях не будет. После такого просмотра я говорю: «Братцы, извините меня, я ничего не понял». Некоторые замечают в ответ: «Вот пройдёт лет сто, тогда зритель и поймёт нас, а сейчас он не дорос». Если бы режиссёр самовыражался подобным образом в своей семье, в кругу близких и не выкосил своё детище на обозрение миллионов людей, тогда другое дело.
Такой режиссёр любит себя в искусстве, а не искусство в себе.
Воля
Людей нужно судить не по знаниям, а по делам. Можно всё знать и ничего не сделать. А для того чтобы что-то сотворить, нужна воля. Воля — это переход от знания к делу. Она необходима любому художнику. Без неё он не может состояться.
Сила жизни
В романе Шолохова «Они сражались за Родину» и в одноимённой картине есть такой образ: опавшие прошлогодние листья придавили зелёный росточек, а он упрямо пробивается к свету. Мы видим, как зелёная игла проткнула истлевшее покрывало и потянулась к солнцу. Это образ силы жизни. Именно её торжество, победу над смертью мне хотелось воплотить в фильме от начала и до конца. Вспомните эпизод. Затих на передовой гул разрывов. Казалось бы, после такого жестокого огня уже не может остаться на земле ничего живого. И вдруг раздаётся кашель, кто-то поднимает голову, неожиданно возникает смех. Все хохочут. Бойцы бросают вызов смерти.
Неистребимость жизни. Это можно было бы выразить словами. Вышел бы герой и сказал: жизнь неистребима. А это выражается в фильме всеми средствами. В чувственном начале, подсознательной отдаче.
Искусство должно утверждать человеческое начало, любовь к жизни. Какое бы содержание ни было взято за основу. Конечная цель — утверждать жизнь, её силу. Не отвращение к жизни, а любовь.
Мудрость творца приходит не к каждому, а к людям, отмеченным высоким талантом. Высшая ступень художественной мудрости — прорыв в бесконечность, который связан с вдохновением, с подсознательным желанием увековечить себя. Прорыв в бесконечность — это прорыв в бессмертие, это соединение с космосом.
Орсон Уэллс в течение двух дней снимался в роли Людовика XVIII в «Ватерлоо». Особенно тщательно я готовился ко второму дню — съёмке эпизода отречения: были расставлены королевская гвардия, приближённые, родственники. Приехал Уэллс, загримировался (он сам это делает), посмотрел со стороны на образовавшуюся мизансцену и очень деликатно сказал:
— А что, если родственники будут стоять внизу, у кареты?
Мы ещё раз прорепетировали эту сцену.
Уэллс снова спрашивает:
— Кто это стоит слева и справа?
Говорю, что таков ритуал — приближённые короля провожают.
— А нельзя их убрать?
Можно, думаю, но куда же тогда вся красота моя денется? И всё-таки убрали.
И я увидел: идёт одинокий, никому не нужный человек. Совсем одни идёт в пустоту. Только стук палочки раздаётся. Уходит, пока его не поглощает пространство. Вот вам урок режиссуры в чистом виде. Орсон Уэллс сделал единственно точный уход.
Человек продолжает себя в детях. Оставляет свой след в надписи на скале, в архитектурном памятнике, запечатлевает своё изображение на фотографии, на плоском холсте. Инстинкт бессмертия заложен в человеке природой. Особенно остро он проявляется в искусстве.
Личность развивается гармонично только тогда, когда постигает окружающую действительность дополняющими друг друга путями научного и художественного, образного познания. Человек, ограничивающий себя чисто практической сферой, производственными, «деловыми» интересами, только рациональным подходом к жизни, считающий искусство «пустой тратой времени», незаметно обкрадывает себя, обедняет свой эмоциональный мир.
Можно было бы привести множество свидетельств крупных учёных, философов о том, какую важную роль играло в их жизни искусство. Вспомним Чарлза Дарвина, который писал, что утрата человеком эстетических вкусов равноценна утрате счастья и, может быть, вредно отражается на умственных способностях, а ещё вероятнее — на нравственных качествах, так как ослабляет эмоциональную сторону нашей природы. Или слова великого физика Нильса Бора: «Причина, почему искусство может нас обогатить, заключается в его способности напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа».
Слово, не преобразованное в действие, мертво.
Кроме рассуждений об искусстве, надо уметь делать это искусство. Мастерство в нашей профессии слагается из простых истин: мировоззрение творца, знание жизни, людей и своей профессии.
Знать свою профессию — это умение…
Точно выбрать сценарий, то есть по этому замыслу я буду снимать фильм, а по этому не буду.
Собрать группу единомышленников, людей, взволнованных, заинтересованных в создании такой картины.
Выбрать актёров.
Заразить весь съёмочный коллектив своим видением будущего фильма.
Снять его на уровне задуманного.
И наконец, умение смонтировать фильм. И конечно же, сдать.
Всему этому надо постоянно, всю жизнь учиться.
Однажды Александр Петрович Довженко рассказал такой эпизод… Гражданская война. На пассажирский поезд напала банда. Смертельно ранили машиниста. Из последних сил он притормозил поезд. Из головного вагона выскочили красноармейцы. Бандиты бросились наутёк. Надо ехать дальше, но кто поведёт состав? Долго ходили по вагонам и искали — никто не может управлять паровозом. Наконец объявился один, Петро.
— А ты водил паровоз? — спросили его.
— Нет…
— Так как же ты поведёшь?
— А дайте попробую…
Забрался на паровоз, покрутил рычаги, и поезд пошёл. Всё быстрее, быстрее, а впереди уклон. Мчится поезд на всех парах, а Петро мечется в отчаянии, все рычаги перепробовал, не знает, как затормозить…
Крушение. Стоны, крики, все вагоны разнесло в щепки, досталось и Петру. Глаз открыть не может, заплыли оба от удара. Потом кое-как приоткрыл один глаз, глянул на всё, что он натворил, и промолвил:
— Да… Буду учиться на машиниста.
На кинематографиста тоже надо учиться.
У кого?
У Феллини, Антониони, Копполы, Бертолуччи?
Да, и у них, по чему учиться?
Есть у нас известные советские режиссёры, успехи которых на западном рынке обозначаются не их именами, а соединением, скажем, творческих почерков Антониони и Бергмана. А где же они сами? Их собственное лицо художника?..
Есть у нас режиссёры, которые изучают мастерство корифеев на монтажном столе. Можно и так учиться. Но позволительно ли найденное кем-то выдавать в своих картинах за новации?
Разве нет у нас своего великого наследия?
Будем же сынами, а не пасынками нашего искусства.
День премьеры первых двух серий фильма «Война и мир» в кинотеатре «Россия»… Я благодарю высокие организации, главным образом, тех людей, по чьей инициативе решено было сделать отечественную киноверсию романа Льва Николаевича Толстого «Война и мир».
Благодарю от имени съёмочного коллектива за доверие и долготерпение. Как хорошо, что плохое быстро забывается, а хорошее остаётся. Сегодня я радуюсь тому, что труд большого коллектива подходит к завершению.
Художник должен быть самостоятельным, со своим творческим видением, иначе его растащат по частям и не останется в его произведении ничего своего.
Но если ко мне во время съёмки подойдёт осветитель и скажет:
— Сергей Фёдорович, не кажется ли тебе, что артисты сегодня плохо сыграли в эпизоде?
Прислушаюсь к этим словам. Для меня важно замечание любого человека. Сразу ищу корни его недовольства.
Иногда предложение неверно, но в самом поводе его есть нечто заслуживающее внимания. Если постановщика раздражают советы, это никуда не годится. Или когда он, не выслушав собеседника, сразу отрицает: «Нет уж, позвольте мне знать!» Это неумно. И так в любом деле, я думаю.
Помнится, у Лермонтова есть короткое стихотворение, где говорится, что ребёнку, пока он ещё в люльке, и она кажется просторной, а когда человек вырастает и становится мужем — тесным кажется ему весь мир. Мы выросли, но почему-то зачастую предпочитаем оставаться в люльке, правда, соответственно увеличенной по размерам. Кому-то в ней уютнее, кого-то она устраивает. Однако зритель над этой люлькой поёт нам неласковые колыбельные песни. И они тревожно отдаются в сердцах многих кинематографистов. Какими фильмами мы ответим на беспокойство зрителей, сейчас сказать трудно. Бесспорно одно — отвечать нужно не словами, а созданием подлинных правдивых произведений. Если мне удастся сделать это, буду рад. Сделает мой товарищ — будем радоваться вместе и учиться друг у друга. Важно сделать.
