Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945
Фронт советской 48-й армии имел длину в 120 миль, и в последнюю неделю августа против нее находились танковые корпуса Витерсгейма и Мантойфеля, две дивизии 48-го танкового корпуса Кемпфа и дивизия СС «Викинг». Часть пехоты из 6-й армии Рейхенау уже обошла Киевскую дугу и появилась западнее Черкасс. После развала сопротивления в Уманском очаге вся 17-я армия Штюльпнагеля стала свободна. 22-го и 23 августа еще семь пехотных дивизий начали наступать на северо-восток по направлению на Кременчуг и крохотные плацдармы, уже завоеванные танками Клейста.
Русские же в Киеве вообще почти не двигались. Имевшиеся у них танки стояли на приколе из-за отсутствия горючего. Артиллерия была в избытке, но для многих калибров не имелось боеприпасов. Благодаря мобильности танков германские войска перемещались в любом направлении вокруг рыхлого периметра сосредоточения русских войск, сгоняя к центру, как овчарки, ошеломленную русскую пехоту. Этими обреченными войсками, все еще получавшими пополнение, командовал бездарный Буденный, генерал в худших традициях 1914–1918 годов. Имеются данные, что на этой поздней стадии русская Ставка обсуждала возможность отвода Юго-Западного фронта к Харькову или даже на Донец. Шапошников выступал за последний вариант, но Сталин предпочел держаться до последнего перед Киевом, а Буденный, среди своих немногочисленных способностей имевший дар угадывать желания Сталина, докладывал, что он имеет «неприступные оборонительные позиции».
Хотя Сталин должен нести основную ответственность за безобразное руководство Красной армией в первые месяцы войны, было бы неправильно взваливать на него одного всю вину, так же, как и на Гитлера на последних этапах войны. Сталин предоставил Буденному почти миллион солдат. Было бы разумно ожидать, что такие силы, даже если не могли удержать рубеж Днепра, могли бы сильно притупить германское наступление. Отводить назад такую огромную армию, при полном воздушном господстве Лора и Кессельринга, было бы абсолютно гибельно. Также представляется, что Сталин, как всегда в своей деятельности, прежде всего учитывал политический фактор. Привычно подозрительный во всем, что касалось морального состояния армии и «преданности», он все еще не был убежден в стойкости и преданности, которые Красная армия проявляла в боях. Всегда легче поддерживать моральный дух в статическом оборонительном сражении, чем во время долгого отступления. Было и еще одно соображение: уступить еще больше территории означало поощрять создание «сепаратистских» движений на оккупированных врагом территориях. Отсюда и решение стоять и сражаться до последнего в Киеве.
Это решение еще могло бы найти оправдание, если бы этой огромной армией руководили как следует. Тимошенко (которому в конце сентября подчинили разбитые остатки) и Жуков (которому будущее готовило еще более важные задачи) могли бы изменить ход, если не исход, сражения. Этого же могли бы достичь и некоторые подчиненные Буденного, как Кирпонос или Рябышев, если бы им вовремя дали полномочия. Но шли дни, а Красная армия оставалась в состоянии роковой неподвижности.
Успешно действовала лишь 2-я кавалерийская дивизия, которая нашла слабо удерживаемый сектор на фланге Рейхенау и стала предпринимать набеги к юго-западу от Киева. Удача улыбалась храбрым кавалеристам, и больше недели им удавалось не концентрировать на себе внимания гитлеровской авиации. За это время 2-я кавалерийская прочесывала болотистые районы по Тетереву, одному из притоков Припяти, нападая на разрозненные части германской пехоты, двигавшиеся сомкнутым строем к «фронту», который, как они считали, находится в 40 милях к востоку. В последние дни августа русской кавалерии снова повезло – они захватили секретную часть с картами 6-й армии, когда немцы расположились на ночном бивуаке в какой-то деревне рядом с шоссе Коростень – Киев. Один из уцелевших немцев описывает эту сцену:
«У нас не было настоящих часовых… а так, несколько человек ходили кругом, винтовки за плечом, так как считалось, что между нами и русскими находится вся 16-я моторизованная дивизия. Мы чуть не братались с деревенскими; я запомнил, что некоторые из них никогда не видели лимона. Потом они начали расходиться по домам… нам показалось это странным, и вскоре деревня как бы опустела.
Через некоторое время послышался топот кавалерии и… показалось облако пыли. Кто-то сказал, что это колонна снабжения для одной из венгерских дивизий. И вдруг они налетели на нас… как в американском фильме о Диком Западе… крепкие небольшие кони неслись галопом через наш лагерь. Одни строчили из ручных пулеметов, другие размахивали саблями. Я увидел, как менее чем в десяти метрах от меня двоих зарубили саблями… только подумать, через восемьдесят лет после Садовы! У них были и прицепленные тяжелые двухколесные пулеметы; через несколько минут послышались свистки, и всадники будто растаяли; пулеметчики обстреляли нас продольным огнем с очень короткой дистанции… вскоре тенты и грузовики запылали, и стали слышны крики раненых…»
Но ни местные успехи, подобные этому, ни стойкость и мужество русского солдата в близком бою не могли остановить стратегическое развертывание наступления Рундштедта. Пока Клейст накапливал силы на южных днепровских плацдармах, Гудериан с максимальной скоростью вел вперед два танковых корпуса, 24-й и 47-й, по направлению к Десне.
Теперь ясно, что изменение направления танковой группы Гудериана на 90 градусов на юг для удара в тыл Буденного застало русских совершенно врасплох. Разрыв между войсками Тимошенко, измотанными боями под Смоленском и Рославлем, и войсками Буденного, инертно прижавшимися перед Киевом, превышал 120 миль. Некоторые оборонительные действия еще велись остатками русской 5-й армии и войсками, теснившимися вокруг Гомеля, но только против атаки с запада. Танки Гудериана наступали в тыл 5-й армии, двигаясь по лесам, гатям и болотистому кустарнику. Гудериан шел впереди, с двумя своими ведущими танковыми дивизиями, находившимися на расстоянии около 30 миль друг от друга. Каждой дивизией командовал генерал, которому в будущем было суждено отличиться: Модель и Риттер фон Тома, который принял командование Африканским корпусом, когда Роммель заболел под Аламейном. Уже на третий день похода Модель, покрыв 60 миль, овладел мостом длиной 680 метров через Десну у Новгород-Северского и преодолел последнее большое природное препятствие между танковой группой и Клейстом.
Русские историки все еще не хотят возложить на Буденного вину за катастрофу под Киевом. Вместо этого они обвиняют Кузнецова и Еременко, которые командовали войсками, находившимися вдоль фланга Гудериана. Но какова была численность этих войск? На собственной карте Гудериана за 31 августа показаны только девять советских стрелковых и одна кавалерийская дивизия вдоль всей линии между Рославлем и Новгородским плацдармом, и маловероятно, чтобы любая из них по численности превышала бригаду. Далее, все германские войска были механизированы; русским же необходимо было сосредоточиться, прежде чем перерезать немецкую колонну, но они не могли двигаться быстрее пешего пехотинца.
12 сентября Клейст наконец прорвался через измотанную 38-ю армию и атаковал со своих плацдармов в Черкассах и Кременчуге. (Этот день, 12 сентября, когда на севере Рейнгардт одновременно прорвал ленинградскую оборону, может считаться самым несчастливым днем для Красной армии на всем протяжении войны.) Модель со своей 3-й танковой дивизией, являвшейся острием наступления Гудериана, рвался на юг. Выйдя из лесов и болот вокруг Сейма, он двигался теперь по сухим пшеничным полям. 16 сентября танковые войска сошлись у Лохвицы, и внешнее кольцо сомкнулось, обеспечив крупнейшее окружение, достигнутое обеими сторонами за всю кампанию.
Среди советских войск царил полный беспорядок. Сталин снял Буденного 13 сентября, и тот был вывезен на самолете на «резервный фронт». Не было даже видимости центрального командования. Вся масса окруженных выслушивала отдельные, часто противоречивые команды командиров корпусов и армий. По некоторым данным, Буденный отдал приказ на отход 8 сентября, но потом отменил его на следующий день. Власов утверждал, что он несколько раз пытался убедить Сталина, чтобы тот разрешил отход, но это разрешение было дано только через два дня после того, как Модель и Клейст сомкнули кольцо окружения[63].
Фактически для попытки прорыва русские не имели ни боеприпасов, ни горючего, ни координации. С упорной тупостью они сражались, пока не кончалось то малое, что они имели. В эти последние дни хаоса целые батальоны пытались проводить контратаки, бросаясь с пятью последними патронами против вражеской артиллерии, которая косила их прямой наводкой. Когда к ним приближались немцы, русские сопротивлялись до последнего. Сталин председательствовал над их смертью: громкоговорители от специально оборудованной установки передавали записи его речей для защитников ключевых позиций. Малапарте описывает, как «во время боя слова Сталина, усиленные до гигантской громкости рупорами, сыплются на людей, присевших в окопчике у треноги своего пулемета, гремят в ушах солдат, залегших среди кустов, раненых, корчащихся в агонии на земле. Громкоговорители придают этому голосу резкий, жесткий, металлический оттенок. Есть что-то дьявольское и в то же время страшно наивное в этих солдатах, которые сражаются до смерти, вдохновляемые сталинской речью о советской Конституции. В этих солдатах, которые никогда не сдаются; в этих мертвых, повсюду лежащих вокруг меня; в этих последних жестах – упорных, неистовых жестах этих людей, умерших такой страшно одинокой смертью на поле боя среди оглушительного грохота выстрелов и неумолчного рева громкоговорителей».
