Николай Мельников - Покой им только снится...

Мы всегда на пороге чего-то нового. Всегда нас ждет неизвестность. И мы шагаем в нее. Нам надо раскрыть ее до начала полета. На это и уходит наше время, наши поиски. Как поется в песне: «У нас еще в запасе 14 минут…»

Мы идем с Богданом по улице. Шагаем не спеша: не хочется расставаться с хорошей погодой. Утро теплое, ласковое. Дышится легко, свободно. В ближнем сквере на все голоса заливаются птицы. Богдан останавливается, слушает.

— С собой бы взять эти голоса, — говорю я, намекая на его длительный эксперимент.

— И возьму, — отзывается он. — Все утро возьму…

Нос к носу столкнулся с ним какой-то паренек, ругнулся и вдруг встал как вкопанный — на груди Богдана увидел красную с белыми просветами планку ордена Красного Знамени. Это его поразило, Они, видимо, сверстники. Уважительно уступил ему дорогу, проговорив:

— Извините…

Я оглянулся: паренек смотрит вслед Богдану, и на лице у него написано любопытство. Страшно хочется ему знать, за что таких же ребят, как и он, в мирное время награждают орденами Красного Знамени. Некоторое время мы шли молча.

— С чем вы идете?

— У меня одно желание — оправдать надежды всех, кто руководит этим экспериментом, — ответил Богдан. — На меня смотрят, от меня ждут… Как же я могу ударить лицом в грязь? Сделаю все, что возможно. Поверьте, это не фраза, не хвастовство. Все мы, испытатели, идем на эксперименты с таким чувством.

— Один идете теперь?

— Нет, вдвоем. Вместе со мной врач. Кажется, человек подходящий для длительного эксперимента.

— Что значит «подходящий»?

— В любом эксперименте очень важно сходство характеров. Как в горах у альпинистов. Долгие дни и ночи вдвоем… И никого рядом. Все пополам. В такой обстановке самое подходящее, когда люди дополняют друг друга. Лучше, если оба разные по характеру. Один — спокойный, другой — кипучий. Если второй вскипит, то другой смягчит…. И все будет хорошо.

— А если этот врач такой же, как вы?

— Ничего, я приспособлюсь. С разными характерами имел дело. Не ссорились.

— Значит, спокойно идете на эксперимент?

— Мы уж давно приняли на вооружение правило космонавта Николаева: «Главное — спокойствие».

Я понял: Богдан несет в свой новый эксперимент, в свое неведомое зрелое мужество, качества испытателя-многоборца и человека-многоборца. В свои двадцать с небольшим лет он уже опытный, сильный разведчик будущего.

Богдан появился неожиданно, просиял улыбкой:

— Давненько не виделись…

— А где борода?

Мы договорились: он придет с шикарной бородой, чтобы сфотографироваться на память… Ведь не каждую неделю возвращаются с «полетов». А он прибыл все в том же виде — побритый, в модном костюме, легких полуботинках. Словно вернулся с городской прогулки.

— Жалко, но что поделаешь, — развел руками Богдан. — В корабле брился… Каждое утро. Врачи заставили.

Он сел за стол напротив меня. Только теперь, при свете, я заметил, как побледнело, осунулось лицо моего нового друга. Сказал ему об этом.

— Я уж отдохнул… три дня хожу по земле, — улыбнулся он. — Вчера рано проснулся. Встал у открытого окна и долго слушал, как шелестят листья, бегает ветерок по деревьям, поют птицы… Смотрел на синеву неба. Чудесно. Милее всего на свете. После длительных экспериментов по-другому смотришь на мир, на всю жизнь. Выходит, полезны разлуки и встречи.

Я пожалел, что у меня не бывает этих разлук и встреч — все время хожу по земле и, что скрывать, далеко не всегда воспринимаю окружающий меня мир звуков, красок, необычность жизни. Богдан не впервые выходит из сурдокамеры, барокамеры, корабля, после длительной «отсидки», не впервые встречается вот так необычно с солнцем, небом, зеленью деревьев, земными звуками… И каждый раз — удивление, восторг. Значит, чуткая, восприимчивая у него душа. Или это свойство всех испытателей, побывавших в длительном «полете»?

— По-моему, всех, — ответил Богдан. — И не только испытателей. А космонавты? Ведь мы люди. Возвращаясь домой, никогда не перестаем радоваться многообразию жизни.

Вспомнилось, что неделю назад я позвонил на работу Богдану. Мне ответили: «В командировке». Значит, он еще «летал» в корабле. Я подумал: что он, интересно, делает в этот день? Обычное, похожее на предыдущее или что-то другое? В календаре кружочком обвел тот день. Богдан провел рукой по кудрям, задумался.

— День как день, — проговорил он. — Обычный. Начали готовиться к «посадке». А на другой день узнали: еще побудем в корабле… Продолжим наш «полет».

— Тяжелее был другой день?

— Несравнимо.

— Опять преодолевали «психологический рубеж»?

— К этому рубежу нельзя привыкнуть. Всегда по-иному его чувствуешь и заново одолеваешь, — объяснил Богдан. — Утром мы настроились на «посадку». Врач Борис сказал: «В выходной отдохну дома, с семьей. А в понедельник — на работу». Я тоже наметил: в воскресенье поеду за город… Поеду куда глаза глядят, в какой-нибудь лес. И буду бродить целый день, пока не устану…

Только мы размечтались, видим в иллюминатор — промелькнули два озабоченных конструктора, врач, еще кто-то. Почти каждый день они приходили, группировались на командном пункте, спрашивали по радио о нашем настроении. Потом, как обычно, мы докладывали обширную информацию за сутки. Всякие замечания о работе приборов, систем, выводы. Они дотошно расспрашивали. У каждого — свои вопросы. А тут — ни привета, ни ответа. Прошмыгнули мимо, словно и забыли о нас.

Мы забеспокоились. Видимо, какое-то летучее совещание у них. Слышим в динамике вопрос: «Как работают такие-то системы?» Отвечаем: «Отлично». Опять — перерыв. Наконец излагают суть дела: «Нам нужно до конца проверить, как действует эта система, не можете ли еще «полетать»? Ответ ждем через полчаса». Мы переглянулись: «Еще полетать…» Наши планы о воскресном отдыхе рухнули, как карточный домик. Ладно, бог с ним, с этим воскресеньем. Обойдемся без него. Важнее другое.

— Усталость?

— Нет, заметной усталости не было, — уточнил Богдан. — Некоторая «обездвиженность». В корабле не разойдешься — это не квартира. Куда ни повернись, наткнешься на стенку. Движения ограничены: два раза в день делали гимнастику руками, ногами… До трехсот взмахов с резиной. И все. Остальное время лежишь в удобном кресле. Покой, тишина, только стрелка ползет по циферблату. Руки, правда, часто заняты, а все тело — без движения. Немного слабеют ритмы сердца, мышцы теряют прежнюю силу, ухудшается координация движений. И в отдыхе тела есть свой рубеж, за который переступать не очень приятно.

Эксперименты показывают, что уже после двух-трех дней вынужденного «сидения» в человеческом организме заметны кое-какие отклонения от нормы. А у нас — «отсидка». При ограниченных движениях. Это труднее. Кстати, космонавтам при полете еще тяжелее, чем нам. Ко всем земным факторам добавляется невесомость. Она снимает последний «тренер» организма — силу тяжести. Как говорят, положение усугубляется…

Какая же защита от этой «обездвиженности»? Средство только одно — собственная активность. До длительных экспериментов мы вырабатываем необходимые навыки организма. А в полете стараемся их сохранить. С помощью комплекса упражнений. Так что я не перешагнул за «барьер отдыха». После «отсидки» — забегу вперед — вначале стоял на полусогнутых ногах. Ноги не очень слушались. Но это обычное явление. Через час-другой ходил уже тверже.

— Немного, кажется, я отклонился, — с улыбкой продолжал Богдан. — Как видите, частичная «обездвиженность» — далеко не самое главное. Когда я говорил «важнее другое», имел в виду минуты апатии, которые нет-нет да и появлялись под конец «полета». Вся активная работа осталась позади. Количество экспериментов, различных проб — в общем, все дела по программе резко сократились. Мы оказались почти безработными. Все, что можно снять, сняли, упаковали. Ждали команды к «посадке». Не хотелось даже читать.

Кстати, за дни и ночи в корабле я прочитал только три книги — «Дипломат», «Золотой теленок» и еще какую-то, без конца и начала… «Золотой теленок» перечитывал. Часто беру ее с собой в сурдокамеру или корабль. Подходящая книга. Можно хоть посмеяться. Читаю я в корабле немного, хотя и люблю художественную литературу — маловато свободного времени. Да и глаза уставали, сливались буквы. Целый день перед глазами кнопки, приборы, разные указатели. Рябит от них в глазах. Не удивительно: после этого не тянет к книге.

Вот какое положение — и от работы не бегаешь, и работой не занят. Неприятное время для испытателя. Словно после перегрузок повисаешь в невесомости. Всякие мыслишки залетают в голову, которых раньше и в помине не было. И все потому, что ничем не занят. Нет, нельзя испытателю под конец эксперимента оставаться с самим собой, без дела. Это тяжелее всего.