Дмитрий Журавлев - Скопинский помянник. Воспоминания Дмитрия Ивановича Журавлева
Факультет земельного кадастра. В первые годы советской власти в Межевом институте физика не преподавалась: кафедра физики была создана в МИИЗ в 1930 г. <…> С 1940 по 1963 г. кафедру возглавлял талантливый педагог профессор Д.И. Журавлев, приложивший немало усилий для создания курса физики для землеустроителей и геодезистов. Им был организован современный для того времени лабораторный практикум, включающий до 50 работ. Под его руководством подготовлены методические указания к выполнению лабораторных работ для студентов землеустроительной и геодезической специальностей, новые лекционно-демонстративные опыты <…> Провел фундаментальные научные исследования, основанные на аналогии явлений электродинамики и термодинамики в структуре математического описания процессов. Он модернизировал рефрактометр и сконструировал оборудование для определения кардинальных точек и плоскостей оптической системы[17].
В 1963 г. Журавлев вышел на пенсию: сразу, как только стало возможно. Время и силы нужны были для других занятий. Приведение в порядок своего «умственного хозяйства», архива, впервые за всю жизнь – устройство собственного быта. С этого момента Журавлев называет себя свободным человеком. Как оказалось, на всю эту деятельную свободу отпущено было не многим больше полутора десятилетий.
Д.И. Журавлев, 1950-е годы
Дмитрий Иванович утверждал (хотя и не пояснял этого сколько-нибудь подробно), что начиная с 1940-х годов основным предметом его интеллектуальных интересов стала «практическая философия». К области «практической философии», видимо, относилась, кроме преподавания, работа над воспоминаниями (сохранились также наброски трактата этико-религиозного характера – в отличие от воспоминаний, этот текст, насколько мы можем судить, читателей не имел и в семье не обсуждался).
* * *Публикуемые воспоминания посвящены в основном семейной жизни духовенства Рязанской губернии в XIX – начале ХХ в. Они основаны не только на собственных впечатлениях автора, но и на рассказах родных, на хранившихся в семье письменных свидетельствах о прошлом. Последовательно прописанное повествование доведено до 1914 г., когда «болезнь и смерть» любимого старшего брата Сережи «положила резкую границу между счастливым радостным детством и всей последующей тяжелой жизнью». О последующих событиях Дмитрий Иванович вспоминать был не склонен.
Ценно прежде всего подробное описание повседневной жизни. И в этом отношении воспоминания вроде бы не уникальны: мемуарные свидетельства о провинциальном быте, в том числе быте духовенства, в последнее время обнаруживаются и печатаются все чаще и охотнее. Но воспоминаний именно о Скопине и уезде, хоть сколько-нибудь подробных, кажется, почти нет, по крайней мере, среди опубликованного.
Что касается достоверности, то предлагаемые воспоминания вполне точны там, где автор опирается на собственные впечатления и семейные документы. Там, где передаются чужие рассказы (например, отца о Рязанской семинарии или о жизни в Скопине в 1920-х годах), приходилось встречать довольно существенные расхождения с другими свидетельствами.
Комментируя текст, мы иногда находили случаи – и пока трудно определить их общее число, – когда некоторые сведения, которые сообщает Журавлев, явно точнее сведений из печатных источников. Это связано прежде всего с историей семьи. Среди родни Журавлевых – Левитовых были известные люди, иерархи церкви; и в их опубликованных биографиях есть и ошибки, и пробелы, которые снимает, например, Помянник[18] о. Иоанна[19].
* * *Первые завершенные фрагменты (параграфы, главы) воспоминаний датированы второй половиной 1960-х годов, но многое в них основано на старых записях (самые ранние сделаны в 1914 г., когда после смерти любимого брата составлена хроника его болезни, и в 1944 г., в сороковую годовщину смерти матери). Журавлев писал, пока были силы, – до конца 1970-х годов. Насколько сам автор считал текст завершенным, мы не знаем. Беловая машинопись содержит пронумерованные главы, но есть и рукописные довольно пространные записи, тоже беловые, но почему-то не перепечатанные.
Д.И. Журавлев, 1950-е годы
На работу над воспоминаниями, видимо, повлияли историко-литературные занятия А.И. Журавлевой в 1960–1970-х годах: в личных бумагах остались записи, показывающие, как Дмитрий Иванович помогал племяннице собирать, в частности, материалы для комментариев к изданию статей Ап. Григорьева. Сохранилось очень много выписок из самых разных источников: русская и западная классика, история, философия, публицистика; их внутренняя осмысленная систематизация очевидна. Как историк и редактор Журавлев начинает обращаться и с тем, что писал он сам: в рукописях везде заметны следы вмешательства в собственные тексты, написанные в разное время, независимо от их назначения, уточнения, самопроверка. В одной из записок, адресованных племяннице летом 1962 г., он сформулировал свои принципы работы над текстом. Записка касается сугубо конкретного случая, но вместе с тем в ней прочитывается некая общая формула:
Вообще-то мы с тобой пишем по-разному. В начале у тебя дана исходная мысль трактата. Теперь я бы написал от начала до конца развертывание основной мысли без деталировки конспективно. А затем стал бы дополнять, разрабатывать, обосновывать отдельные части. Композиция целого была бы читателю ясна даже в том случае, если до конца не все доведено.
В тексте воспоминаний записи не только датируются: часто «на полях» сообщается, что происходит в семье в то время, когда автор начинает или заканчивает работу над очередной частью воспоминаний. Таким образом события далекого прошлого соотносятся с 1960–1970 гг. Читатель может принять это за технические пометы, случайно попавшие в окончательный текст, но так проявляется, видимо, существенная особенность мышления.
Автор привык вести дневниковые записи, особенно много их осталось именно от 1950–1970-х годов. В основном это «садовые» дневники, компактные «памятные книжицы», практичные и функциональные, по ним можно в самых мелких подробностях восстановить бытовую сторону жизни: чертежи и разметки построек, грядок и клумб, перечни посадок, инвентаря, удобрений, рецепты заготовок, списки диковинных названий, расходы, непременные «сводки погоды» в течение дня, приезды-отъезды родных и знакомых…
Воспоминания Журавлева, при всей их структурной последовательности, психологическом минимализме, отчасти сохраняют характер дневника, в них уживаются и свободно перетекают друг в друга разные пласты исторического времени. В дневниках это ощутимо визуально, выделено графически: красным цветом, как правило, обозначена очередная годовщина смерти, день памяти, и только после этой «настройки» следует повседневный отчет. История личная, малая и большая. Эта последняя присутствует не прокомментированным фоном, безличной сводкой, регистрируется:
12 апреля Гагарин полетел в космос; 22 ноября, пятница 1963 г. Умерла Маша Кормильцева, последняя из семьи. Убийство американского президента Кеннеди. Тревожно.
Воспоминания – часть сохранившегося личного архива, включающего семейные документы (самые ранние относятся к XVIII в.), переписку (с начала ХХ в.), записные книжки Журавлева 1950– 1970-х годов, газетные вырезки, выписки из книг и журналов с комментариями Дмитрия Ивановича.
Важная часть архива – фотографии: отпечатки, пленки, стеклянные пластины (1910–1950-х годов) и их полный перечень с датами в особых тетрадях. Снимок – тоже дневниковая запись своего рода.
Припоминание, наблюдение, фотография составляют, наверное, основу внутреннего «записывающего устройства», с которым мы имеем дело. Похоже, оно действовало всегда, не останавливаясь даже в самые страшные минуты, в последние часы жизни близких – смерть отца в 1956 г. и сестры в 1979 г. Журавлев фиксировал во всех подробностях.
Мысленное возвращение к прошедшему событию – родовая черта, которую Журавлев замечает в себе и отце и говорит о ней иногда иронически, понимая, что многократное возвращение способно трансформировать прошлое:
Результат таких изысканий, слишком по своему существу смыкающийся с тем, что Кони называет «мечтательной ложью», отражен в моей записи.
Отсюда, вероятно, желание опереться на документ, даже прямо включив его в текст воспоминаний, – и тем самым уберечься от «мечтательной лжи».
В воспоминаниях Дмитрия Ивановича есть не вполне обычная черта (может быть, несколько менее явная в сокращенном для публикации тексте): очень много описаний объектов материального мира. Книги, которых в скопинском доме было мало, описываются очень подробно, вплоть до картинок и обложек. При доме в Скопине был сад и пчельник: Дмитрий Иванович приводит не только схемы сада с точными измерениями, но и дает историю каждой яблони, с объяснениями, почему выбрали тот или иной сорт, историю каждого улья, тем более что ульи были по большей части самодельными, Журавлевы иногда конструировали их сами. Описывается дом и история каждой комнаты – как она меняла хозяев, что из нее исчезло в голодные 1920-е годы, какие предпринимались попытки сделать жизнь удобнее.
