Александр Лепехин - О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения
Так Великая умела нагружать истинное дарование! Этот анекдот многим старожилам известен в Туле. «Я уже помнится, сказал вам, продолжал старец, что в наш город наехало и нашло множество гостей всех возрастов и всех сословий. Тульский Гражданский Губернатор, Иван Андреевич Заборовский, заготовив до шести сот лошадей на каждой станции, ездил на границу вверенной ему Губернии встречать Императрицу. С самой зари того незабвенного дня, в который ожидали Высочайшего прибытия, все ужё поднялось на ноги, все, как говорится, разряженные в пух спешили на Киевскую улицу, чтобы занять лучшее место. Рогатки, брошенные поперек переулков, упирающихся в Юьевскую улицу, прервали сообщение, канаты протягивались от крепости до триумфальных ворот, сооруженных по этому случаю, и езда по ней совершенно прекратилась. Одни колоны граждан торопливо шли за город, другие в поле, но вся масса народа двигалась и стояла по Киевской улице; многие поместились на кровлях домов, у открытых окошек которых чинно и жеманно сидела Тульская аристократия и дамы среднего сословия. И все говорили об одном предмете, и все одушевлялись одною мыслию, одним желанием: скорее увидеть Матушку-Царицу. Да, с позволения вашего, сказал старец, возвысив свой голос и пронзив нас своими взорами, понимаете ли вы это слово: «Матушка? – не думаю? надобно жить нашим умом, нашими чувствами и в наше время, чтобы вполне понять всю его силу и значение. Ведь его не выразят никакие сладкие слова, не объяснит никакой академический лексикон, это язык нашего народа, язык целой нации великой Империи, которой подсказало его сердце, и звуки Русского слова выразили: мать Отечества!.. Посмотрели бы вы тогда на этот веселый народ, послушали бы вы его радостного говору! Не ищите народности в книгах, она живёт в толпе простолюдинов. Трудно ее схватить: она почти неуловима.
«В восемь часов утра Наместник наш Михаил Никитич Кречетников проехал верхом по Киевской улице за город, отдавая на пути приказания его окружающим. Как теперь помню, день был прекрасный. Уже солнце подходило к полдню, а Матушки все еще не было. Да скоро ли ты, наша родная, к нам пожалуешь, говорили многие, и все смотрели туда, отколь ожидали ненаглядную…. И вот в исходе первого часа гром артиллерии, беглый оружейный огонь, звон колоколов и отдаленное ура раздались и потрясли воздух. Сладостные блаженные минуты! Вы памятны нам старожилам. Наконец, как бы пришел в себя от упоительного самозабвения, сказали друг другу: «Матушка едет!и парадная карета, вся в золоте, с короной на империале, восемью опущенными стёклами, в которой сидела Императрица, быстро въехала в город и помчалась вниз к крепости. Наместник и Губернатор, оба верхами, скакали первый по левую руку, а второй по правую руку кареты. Кроме военных Генералов и Штаб-офицеров, целый эскадрон драгунов, с обнаженными. Палашами конвоировали Великую. Вслед за ней тянулись вереницею, мы потеряли им счет, – так много было их в этом блестящем и великолепном поезде. Августейшая путешественница, с милостивыми взглядами с очаровательною улыбкой изволила раскланиваться на обе стороны торжествующему народу, оглашавшему воздух радостными кликами. Императрица остановилась во Дворце, находившемся на оружейном заводе – там, где нынче воздвигнуто громадное здание, известное под именем паровой машины. Волны народа хлынули на Дворцовую площадь. Оба берега Упы у и оба моста, перекинутые чрез эту реку, амбразуры на крепости, обращенной к заводу, – унизаны были любопытными.
«Между тем как множество красивых лодок скользило по Упе, и всё находилось в деятельном движении, Матушка Царица благоволила подойти к открытому окну, и приветствовала народ поклоном. Народ, увидев Самодержавную вместо ответа, грянул свое любимое: ура! Но стоявшие позади Государыни, Граф Иван Григорьевич Чернышев и Обер-Каммергер Шувалов, дали знак рукою, и все замолкло. Великая вторично поклонилась и довольно громко сказала: – «3дравствуйте, дети!» Тогда восклицаниям не было конца, многие упали на колени, и у каждого прошибла горячая слеза на глазах. О, если бы можно было ювелиру оправить в золото эту крупную, горячую слезу как оправляют они дорогие каменья, она была бы для нас драгоценнее бриллианта!.. Ввечеру того же дня Государыня была в театре, находившемся на площади, где теперь построен Экзерцир-Гауз. Общее желание публики требовало: «Титова милосердия.» Но по Высочайшей воле отменили эту трагедию, а дали Хвастуна, сочиненного Княжниным. Тогда Хвастун был в почете; редкие не знали из этой комедии хот несколько стихов. Спектакль шел превосходно. Государыня изъявляла удовольствие свое, аплодировав актерам, из которых двух тогда же приказано было отправить на казенный счет в Петербург. Наш Пономарев сделался известен впоследствии. Когда Императрица поехала из театра, блистательная иллюминация уже освещала весь город. Огромная прозрачная картина с ее вензелевым именем и эмблематическими изображениями, во вкусе того времени, поставлена была напротив Дворца по ту сторону Упы. – К каждому боку этой великолепной картины примыкали два ряда высоких пирамид, обнизанных тысячами шкаликов. Дворец, Собор, оружейный заводь и крепость казались облитыми ярким, ослепительным огнем. По реке плавала большая шлюпка, убранная разноцветными Фонарями, в которой находились песенники. Два оркестра военной музыки, помещенные на платформах, попеременно играли лучшие пьесы знаменитых композиторов. Везде волновался народ веселый, радостный, счастливый, словом, каждый из нас забыл собственное горе и заботы, сопряженные с хлопотливостью, забыл и вражду, все, все забыл, кроме одной отрадной мысли, что мы завтра увидим нашу Самодержавную, нашу добрую, приветливую Государыню, нашу Матушку-Царицу. Умники говорят, что на земле нет блаженства – пустое! будьте верными подданными, исполняйте совестливо и честно ваши обязанности, и вы согласитесь со мною, что и на земле можно еще получишь радости Небесные.
«Надобно вам сказать, продолжал старец, сдвинув белые, густые брови свои и принимая важную физиономию, что 1786 годе, был крайне неблагоприятен земледельцам. Высокие цены на хлеб просто угрожали голодом. Правда, народ не роптал, но уже терпел недостаток в этом необходимом продукте, составляющем единственную нашу торговлю. Чтобы не огорчить такой неутешительною вестью государыни, которая приняла бы её не равнодушно, потому что она любила своих подданных с материнскою нежностью. Кречетников осмелился скрыть от нее неурожай в Тульской Губернии, и донёс совершенно противное. Очевидно, что намерения его были довольно уважительны, даже похвальны, если возьмём в соображение те обстоятельства, что близкая жатва могла удовлетворить вполне наши ожидания, и тогда упадок цен на хлеб был бы не сомнителен. Но, к сожалению, Михаил Никитич находился не совсем в приятельских отношениях с Львом Александровичем Нарышкиным, Обер-Шталмейстером Государыни, вельможею тем более опасным, что он под видом шутки, всегда острой, и часто язвительной, умел легко и, кстати, высказывать самую горькую правду. Его эпиграмма кололась больнее иглы. По распоряжению Кречетникова, со всего уезда собраны были целые стада скота и целые табуны лошадей, которые и паслись на сенокосных лугах, лежащих при дорогах. Поселянам Тульской Губернии, живущим по большому тракту, приказано было, когда поедет Государыня, встречать ее в праздничной одежде. Сказано – сделано. Императрица, повсюду видев многочисленные стада, окрашенные избы, чистоту, порядок и довольство поселян, встречающих Ее Величество с хлебом-солью, с веселыми лицами, и с громкими восклицаниями, заметила о том Гофмейстеру Безбородко, а Принц де Линь и Сегюр, находившиеся в ее свите, в звании Министра Иностранных Дворов, заметили это самой Императрице. Прибыв в Тулу, она изъявила свое удовольствие Наместнику и Гражданскому Губернатору, сказав: «Спасибо вам, Михаил Никитич: я нашла в Тульской Губернии то, что желала бы найти и в других Губерниях». Иван Александрович Заборовский получил не менее лестное благоволение Великой: Заборовского перевела в Кострому и сделала Костромским и Ярославским Генерал Губернатором. Кстати скажу вам, что Заборовский поднес Екатерине Великой – оду, сочиненную на ее прибытие Г. Воскресенским, Студентом Московского Университета, уже служившим в Приказе Общественного Призрения. Воскресенскому прислали приличный подарок, и сверх того ему приказано было сказать, что его стихотворение «очень хорошо». В таком-то положении находились дела, как одно обстоятельство едва было не навлекло большой ответственности на Кречетннкова, а нас, дворян, лишило счастья, о котором узнаете после.
«На другой день рано утром Государыня увидела из окошка своего уединенного кабинета Льва Александровича Нарышкина, который нес на плече ковригу ржаного хлеба, воткнув в нее трость свою, а в руке двух крикавных уток, также купленных им на торгу. Изумленная несколько этою странностью, Императрица приказала дежурному Камерюнкеру Графу Головкину попросить к себе Нарышкина. Лишь только он вошел в кабинет с обременительною своею ношею, Государыня, больше удивленная, спросила его с обворожительною своею улыбкой:
