Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Меркачёва Ева Михайловна

Управляющему директору дивизиона «Цифровые платформы образования» Сбербанка Максиму Инкину в СИЗО нравится все, кроме самого лишения свободы. К слову, по статье 159.4 УК РФ «Мошенничество в особо крупном размере» ему может грозить до 10 лет тюрьмы. Константин Янкин, в прошлом глава МИЦ Пенсионного фонда, рассказывает, что выиграл дело в ЕСПЧ по поводу длительного времени содержания в СИЗО.

Вместе с ними сидит в прошлом журналист, предприниматель и министр правительства Северной Осетии Алан Диамбеков.

— Почему в СИЗО нельзя калькулятор? — спрашивает он. — У меня экономическая статья. Все обвинение — это документы с цифрами. Невозможно посчитать оценочные акты без калькулятора.

Вопрос, к слову, не праздный. Многие предприниматели и чиновники, оказавшись за решеткой, просят калькулятор. В других СИЗО счетный прибор иногда разрешают, но в «Кремлевском централе» почему-то нет.

Диамбекову и Сергею Такоеву (он в другой камере), который был председателем правительства республики, вменяют один эпизод от 2015 года (связан с приобретением в собственность республики объекта недвижимости под организацию «Технопарка» по завышенной цене).

Диамбеков обращает наше внимание, что в новых ПВР ничего не сказано про плечики для одежды. Именно из-за этого в камерах стали их изымать.

— А как хранить костюм, в котором вывозят за суд? Как сушить постиранные вещи? И почему не разрешают влажные салфетки, если в ПВР в списке новых разрешенных предметов и вещей написано просто «салфетки», но не уточняется, какие именно?

Все эти вопросы более чем актуальны. Дело в том, что новые ПВР в разных СИЗО стали трактовать по своему усмотрению: то, что разрешают в одном, категорически запрещают в другом.

В следующей камере мы обнаружили в прошлом главного тюремного врача Москвы (был лучшим за всю историю начальником больницы «Матросской Тишины», уволен 1 августа 2022 года, когда уже сидел в этом СИЗО) Александра Кравченко. И как не спросить его про тюремную медицину?

— На хорошем уровне, — говорит Кравченко, обвиненный в том, что улучшал условия содержания пациентов «путем направления их на лечение в гражданские больницы». — Но это вызвано объективными факторами. Ставка фельдшера одна и та же — что на маленький, что на большой СИЗО (один специалист на 100 и один — на 2500 человек).

Его сокамерник — в прошлом сотрудник ФСБ Евгений Свиридов — рассказывает, что ему даже зубную коронку сделали, причем весьма качественно. В их камере полно хороших книг по истории и философии, есть произведения современных авторов, таких как Леонид Парфенов и Михаил Зыгарь[15]. Замечаю лежащие на столе раскраску-антистресс и комиксы Marvel, а также роман «про сверхчеловека» (так написано на обложке).

В коридорах каждого этажа висит памятка про запрещенную и признанную экстремистской в России АУЕ[16]. Но, кажется, тут никому в голову не придет «гонять дороги», назначать «смотрящих» и «положенцев». В СИЗО 99/1 все равны.

Олег Медведев, которого некоторые СМИ называли главным авторитетом страны, ни на что не жалуется. Говорит:

— Не сахарные. Потерпим. Вот женщин и несовершеннолетних за решеткой жалко.

Показывает книги. Читает сейчас анархиста Петра Кропоткина и питерскую писательницу Татьяну Москвину (скончалась летом 2022 года). На тумбочке лежит еще одна книга. Название говорящее: «Мы живые»[17].

Идем дальше. В нескольких камерах называют статью, по которой обвиняются, и она относится к Уголовному кодексу СССР. Как такое может быть?

— Преступление было совершено 26 лет назад, — говорит один из таких заключенных Дмитрий Маденов. — Так что 102 УК СССР (сейчас это 105 УК РФ «Убийство»).

Речь о стрельбе, произошедшей в 1995 году в кафе «Трактир на Мытной», где в бандитской разборке два человека были убиты, а еще двое ранены.

Похожая история у Степана Кузьмина, которого ровно 10 лет назад оправдали присяжные по делу об убийствах банды скинхедов, а недавно следствие его снова за это же арестовало.

Краснодарский предприниматель Геннадий Родионов жалуется на серьезные проблемы со здоровьем. Список болезней более чем внушительный, да и возраст. «Немеет рука. Лекарства, которое дают, не подходят».

— Мне нужен кардиолог, но в медчасти сказали, что следователь не разрешает, — говорит Родионов. — Почему следствие вмешивается в процесс моего лечения?

Очередной арестант — основатель процессинговой компании ChronoPay Павел Врублевский (задержали по подозрению в мошенничестве) — просит сообщить о нем уполномоченному по защите прав предпринимателей в России Борису Титову[18], потому что считает: ничем иным, кроме предпринимательства, не занимался, а брать под стражу бизнесменов закон запрещает. В соседней с ним камере сидит совладелец известного «Чайного дома» Леонид Венжик, но у него оснований для обращения к уполномоченному вроде как нет: арестован по подозрению в посредничестве во взятке в особо крупном размере.

В камере вместе с бывшим руководителем аппарата главы МЧС Вадимом Сойниковым (задержан по делу о превышении должностных полномочий) содержится экс-замначальника 8-го отдела Управления «К» ФСБ РФ.

Заключенные Игорь Фролов (уже осужден, ждет этапа в колонию) и сотрудник Росгвардии Бахарев говорят, что проблем нет, атмосфера соответствует тюремной.

В следующей камере заключенные — среди них экс-чиновник Минкультуры Борис Мазо, арестованный по делу о хищении, иностранный гражданин Спектор, взятый по делу о посредничестве во взятке, экс-глава Осетии Сергей Такоев, бывший сотрудник администрации Чеховского района Московской области Игорь Грыжанов, которого обвиняют в хищении, — подготовили целый перечень вопросов, которые касаются новых ПВР.

— В этих правилах нет понятия «промышленные товары». В итоге у нас стали изымать не только вешалки, но и разделочные доски. Резать продукты прямо на столе мы не можем — иначе нас обвинят в повреждении казенного имущества. Так что пытаемся делать это на тарелке. Но вот новая беда: запретили иметь более двух тарелок на одного человека. Как нам быть? Запретили резиновые перчатки, так что теперь убирать туалет надо голыми руками (а ведь мы используем чистящие средства). БАДы в медицинских передачках больше не пропускают, хотя некоторые из них — это, по сути, обычные витаминные комплексы.

— И все же здесь намного лучше, чем в «Лефортово», — говорит бывший чиновник Минкульта Борис Мазо. — Я уже несколько лет сижу. Скоро буду про себя говорить: «Человек тюрьмы»…

Среди всего этого ян (мужского) есть и инь (женское) начало. Единственная женщина во всем СИЗО — в прошлом юрист Ольга Голубева. Она уже осуждена по 159-й, часть 4 («Мошенничество в особо крупном размере») на два года. Сидеть осталось совсем ничего — до декабря.

— Это только кажется, что мало… — вздыхает она.

Все это время она провела в одиночной камере. Шахматы и шашки, которые здесь лежат, ей ни разу не пригодились. Ольга поднимает важнейший вопрос про детей осужденных, которые, по сути, подвергаются дискриминации. Ведь если мать или отец когда-то получили срок, это автоматически ставит для детей запрет на прием на работу в госслужбу, в некоторые общественные движения.

— У меня сын окончил колледж полиции. После того как меня осудили, на работу по профессии его не возьмут. Получается, что дети отвечают за родителей. Чтобы не испортить им карьеру, нужно сделать так, чтобы лишили родительских прав. Я не шучу. Это единственный вариант. Я детям написала, что готова — пусть меня лишают, только бы у них все было хорошо.

— Это же абсурд, — замечаю я.

— Это нынешние реалии, — отвечает она.

— Спасибо, что пришли! — бросается к нам совсем юный заключенный по фамилии Кондрат. — Они перед вашим приходом специально вывели его, чтобы вы не увидели.