Василий Стенькин - Под чужим небом

— Никакого беспокойства. Мы будем рады дорогим гостям. Вы сделаете нам большое одолжение...

Взаимный обмен любезностями кончился тем, что приглашение было принято. Асада жил в Новом городе, занимал половину двухэтажного особняка.

Дверь открыла молодая китаянка. Она сложила перед собою руки и замерла в поклоне, пропуская хозяина и гостей. Сняв обувь, прошли в гостиную. Как во всех японских квартирах, пол был устлан татами— плотными циновками. На передней стене токонама — ниша с двумя полочками. На верхней полочке — эстамп, на котором изображена Фудзияма со снежной вершиной, на нижней — ваза с цветами. Мебель самая необходимая. Ничего лишнего.

Через минуту тихо вошла Фусако, в ярком шелковом кимоно, перехваченном в талии широким поясом.

— Оку-сан[12], познакомься с моими друзьями.

В знак большого уважения Фусако опустилась на колени и коснулась ладонями пола. Поднявшись, стала знакомиться с гостями.

Таров преподнес ей ветку сакуры, купленную по дороге. Фусако, мило улыбаясь, поблагодарила за цветы и также неслышно удалилась. Мужчины уселись на татами и закурили. Токунага решил, наконец, основательнее представить Тарова своему приятелю.

— Мой коллега и друг господин Таров больше двадцати лет служит великой Японии. Он имел честь работать под руководством генерала Тосихидэ. Я думаю, и наш шеф Янагита весьма благосклонен к нему. — Капитан взглянул на Тарова и улыбнулся.

— Преувеличиваешь, капитан. Обычное отношение, — пояснил Таров безразличным тоном, не опровергая, однако, слов Токунаги.

— Японский характер знает лучше, чем мы сами.

— Токунага-кун, ты меня ставишь в неловкое положение.

— Прости, пожалуйста. Я не хотел обидеть тебя.

— Вы так хорошо говорите по-японски, Таров-сан, — сказал Асада. Он повернулся к Тарову и скользнул пытливым взглядом по его лицу. — У вас даже акцент, как у коренного столичного жителя. Где вы изучали наш язык?

— Сначала в Петроградском университете, а потом у жизни... Вы, кажется, тоже университет закончили, Асада-сан? — спросил Таров, воспользовавшись подходящим моментом.

— Да, токийский университет, медицинский факультет.

— По какому профилю?

— Я эпидемиолог.

— А сейчас вы служите по специальности?

— В основном, да. Я служу в Управлении по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии. Один наш отдел размещается здесь, в Харбине. Может быть, попадалась вывеска?

— Не помню, — Таров готов был поверить Асаде.

Тогда он еще не знал, что такая вывеска служила маскировкой подлинного назначения воинского подразделения, где служил Асада.

Неслышно вошла Фусако и пригласила к чаю. Перешли в маленькую комнату, специально отведенную для чаепития.

Таров знал из книг: у японцев за многие века сложился определенный чайный обряд, называемый тядо. Японцы пьют преимущественно зеленый чай. У них существует строгий порядок приготовления чая и подачи его гостям.

Если бусидо — кодекс поведения самурая — есть искусство подготовки к смерти, вычитал он в какой-то книге, то тядо — чайный обряд можно назвать искусством наслаждения жизнью. В доме Асады Таров своими глазами увидел японский чайный обряд.

То, что врач-эпидемиолог Асада служит в Управлении по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии, казалось Тарову вполне логичным. Но когда он начинал сопоставлять этот факт с известными ему сведениями о Пинфаньском гарнизоне, логическая цепь обрывалась. «Земляной вал, бетонированные стены, колючая проволока, строжайший режим секретности... Куда деваются люди, доставляемые в Пинфань? Они же не возвращаются оттуда. Выходит, погибают. Значит, там ведутся опыты над людьми, эксперименты в военных целях. Хотя Асада рассказывал спокойно о своей службе, в его глазах в ту секунду промелькнула настороженность, а землистого цвета лицо потемнело: смутился»...

Чем больше размышлял Таров, чем глубже анализировал, тем больше убеждался: за пинфаньской бетонированной оградой скрыта важная тайна.

Укрепившись в таком мнении, Таров обдумал план действий, согласовал его с доктором Казариновым и стал добиваться сближения с Асадой.

Кисиро Асаду нельзя было назвать нелюдимым. Он был прост в обращении, гостеприимен, открыт, пока разговор не касался его службы. Первым препятствием на пути к сближению было то, что Асада постоянно жил в военном городке, приезжал домой два-три раза в месяц, а встречались они еще реже.

Было еще одно препятствие. Между Таровым и Асадой всегда стоял Токунага. Встречи с Асадой устраивались через капитана и проходили с его непременным участием. Это, конечно, сильно сковывало действия Тарова.

И тем не менее у Ермака Дионисовича постепенно складывалось определенное мнение об Асаде и прежде всего о его характере и мировоззрении.

Однажды они сидели в ресторане. Слаженно играл оркестр, заученно танцевали гейши. Токунага, низко склонившись над столом, передавал приятелям последние новости с советско-германского фронта. Видимо, он слушал московское радио.

— Германским командованием была разработана операция «Цитадель». Оно рассчитывало взять реванш за разгром под Сталинградом, — рассказывал Токунага. — В районе Курска было сосредоточено около миллиона немецких войск. Ими командовали генерал-фельдмаршалы Манштейн и Клюге. Бои продолжались пятьдесят дней. И что вы думаете? Русские наголову разбили немцев...

— Теперь, точно, Гитлер проиграл войну.

— Тяжелые вести.

— Да. Наливай, капитан.

Выпили, закусили, послушали музыку.

— Миллион! Нашей Квантунской армии хватило бы как раз на одну такую операцию, — сказал Асада. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук. — Я вот о чем думаю: одержав окончательную победу на Западе, русские несомненно перебросят войска сюда. Придут на помощь своим союзникам... Трудно нам будет.

— Нелегко, — согласился Токунага.

— Но поражение Японии будет означать конец для каждого из нас, — ввернул Таров и задержал взгляд на Асаде.

— Мы — мелочь. Пусть наши генералы печалятся об этом, — продолжал гнуть свою линию капитан. — Прикинемся простачками, скажем — мы чистенькие, невиноватые.

— Кому скажешь? Кто поверит? Никто слушать не станет. В такой ситуации все виноваты, каждый будет отвечать за себя, — со злостью бросил Асада.

— При чем обстановка? Лотос растет в болоте, а остается чистым.

— То лотос... Не хитри, Токунага-кун.

— А что делать? Даже прыгая, креветка остается в воде... И нам из своего болота не выскочить.

— Своей судьбы предсказатель не знает, — заметил Таров. — Чего зря ломать голову? — Он понял: Асада боится ответственности за свои дела.

Как-то Асада по делам службы был в военной миссии и зашел в комнату, где работал Токунага и Таров.

Вначале говорили о женщинах, о женской любви и неверности. Такие разговоры обычно заводил Токунага. Но во время войны о чем бы ни толковали, обязательно возвращались к войне. И в этот раз вскоре началась беседа о войне, опять — об ответственности каждого человека за участие в ней.

— Вам чего опасаться, Асада-сан: врач всегда служит добру, ведет борьбу со злом, — сказал Таров, чтобы вызвать Асада на откровенность.

— Война, — страшное дело, Таров-сан, даже такую гуманную науку, как медицина, она ставит на службу злым силам. Вместо избавления людей от болезней и смерти медицина начинает искать способы массового уничтожения людей.

Это уже было довольно ясное признание, подтверждающее самые худшие предположения Тарова. «В Пинфане ведется подготовка бактериологической войны», — мелькнула догадка.

Зазвонил телефон. Капитана Токунагу вызвал начальник отделения Катагири. Таров и Асада остались вдвоем.

Асада стоял у окна, стараясь, должно быть справиться с волнением. На его землистом лице нервно вздрагивали мускулы. Ермак Дионисович подошел к Асаде и молча протянул пачку сигарет. Асада взял сигарету и стал разминать тонкими, длинными пальцами.

— Я много думал над тем, как уберечься, — сказал Таров, щелкнув зажигалкой.

— Да? Какие же пути спасения вы нашли? — Асада повернулся и стал прикуривать. На его лице блуждала грустно-ироническая усмешка.

— Я вижу три способа, — серьезно сказал Таров, делая вид, что не замечает усмешки Асады. — Первый — перевоплотиться...

— В будду?

— Нет, умирать и я не собираюсь... Просто изменить имя, биографию и затеряться среди людей. Второй — уйти в леса, тайгу и прожить там до лучших времен по образу наших предков. И третий, самый реальный — уже сейчас готовить путь к отступлению. Найти паутинку, по которой можно выбраться из ада. Я помню, читал японскую новеллу. В ней рассказывается такая история: страшный разбойник Кандата при жизни говершил много злодеяний: убивал, грабил... На счету у него было лишь одно доброе дело: пощадил паука в лесу, не раздавил... Когда Кандата умер и попал в преисподнюю, Будда опустил паутинку, чтобы Кандата мог выбраться по ней...