Игорь Милославский - Говорим правильно по смыслу или по форме?
Конечно, устаревшее словосочетание гражданский брак , пусть и лишенное сегодня смысла, звучит значительно лучше, чем сожительство или конкумбинат . Однако во всех трех случаях за разными языковыми знаками стоит одно и то же – отношения между мужчиной и женщиной, не порождающие взаимных прав и обязанностей, т. е. не являющиеся браком. Показательно, что словарь Л.П. Крысина в связи со словом конкумбинат отмечает: см. адюльтер – «супружеская неверность».
Впрочем, язык современной молодежи обогатил нас английскими словами бой-френд и гёрл-френд , акцентируя, таким образом, внимание не на назывании самих отношений, но на обозначении их участников. Словесное «расчленение» соответствующего содержательного поля идет за счет широкого распространения слова секс в значении «все, относящееся к половой сфере, к отношениям полов», его производных и словосочетаний с ними. Однако это уже совсем другая тема. А наша нынешняя не претендует на анализ нравов современного общества. Она апеллирует к необходимости всегда точно понимать значения употребляемых слов. В том числе применительно к брачным и семейным отношениям. Это особенно актуально в наши дни, когда становятся популярными брачные контракты, а СМИ занимают споры о судьбе детей, появившихся на свет при самых разных отношениях между родителями.
Бесплатное образование
Когда советские ученые, инженеры, врачи сравнивали свои зарплаты с доходами западных коллег, это было явно не в нашу пользу. Ситуация несколько выправлялась, когда речь заходила о нашем бесплатном жилье, образовании, здравоохранении.
А что же теперь, когда бесплатного жилья практически нет, цены на услуги ЖКХ галопируют, а бесплатное образование и здравоохранение явно скукоживаются? И вообще может ли образование быть бесплатным?
Если спросить наших сограждан, являются ли они сторонниками бесплатного образования, то почти все ответят «да». При этом практически все знают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И почти каждый понимает, что учителя в школах и профессора в вузах не работают совсем бесплатно, что соответствующие здания стоят денег, требуют отопления, освещения и ремонта, что современное образование невозможно без компьютеров и иной техники и т. д. Однако все эти конкретные знания парадоксальным образом уживаются в головах наших сограждан с идеей бесплатности. Как же это происходит?
Все дело в лукавом словосочетании бесплатное образование. Действительно ни ученики в школах, ни студенты в университетах не должны платить за свое обучение. Я, разумеется, не имею в виду различные школьные поборы на «нужды школы», на «подарки учителям», «на праздничные мероприятия» и т. д. И уж, конечно, не говорю о вузовских репетиторах и прочих университетских финансовых изобретениях. Однако деятельность всей системы образования уже заранее оплачена центральными и местными властями за счет налогов с юридических и физических лиц, за счет продажи национальных богатств и за счет иных источников доходов федерального и местных бюджетов. Иными словами, за счет тех средств, которые принадлежат всем членам общества и должны так или иначе быть распределены между всеми ними в форме зарплат, пенсий, пособий и иных выплат. Этого, однако, не произошло. И граждане, не получившие принадлежащей им части национальных богатств, за это имеют возможность (не бесплатно!) отправить своих детей учиться. При этом плата уже непосредственно в момент учения, конечно же, не взимается.
Вопрос же о том, насколько эффективно (и честно!) распределили высшие власти и чиновники от образования общую сумму недоданных гражданам средств, не обсуждается. А если и обсуждается, то исключительно в рамках централизованной распределительной системы: «Мы лучше знаем, как потратить уже недоданные вам деньги на образование ваших детей». При этом никто не спрашивает, стоит ли управлять этими средствами как-то иначе. Например, по строго целевому принципу, как расходование материнского капитала. А в нашем случае, когда каждая семья, имеющая детей, получает некоторую сумму, которую она может расходовать исключительно на их образование. Сама решая, как именно ею распорядиться, но только в пределах образования.
Не будучи в состоянии даже теоретически просчитать все последствия такого перехода от финансирования системы образования из принудительного «общака» к принципам расходования материнского капитала (кроме ликвидации множества чиновничьих должностей сомнительной ценности), хочу отметить следующее. В последние годы власти последовательно проводят политику перекладывания социальных обязанностей на самих граждан. Начав не очень удачно с «монетизации льгот» (не привилегий!), правительство теперь хочет, чтобы сами граждане копили на достойную будущую пенсию, участвовали, хотя бы частично, в расходах на образование и здравоохранение. В принципе эта тенденция объяснима и по-своему логична. Она должна привести к смене иждивенческой позиции человека по отношению к власти на позицию самодостаточную и гражданскую. Однако реализация этого курса может происходить только при честной компенсации тех расходов, которые правительство хочет переложить на граждан. Точнее, сопровождаться адекватным увеличением доходов, в первую очередь ростом зарплат. Попытка обмануть при таком перекладывании расходов уже привела к неприятным эксцессам при «монетизации льгот».
Вопрос стоит так: кто будет платить – власть в централизованном порядке или граждане из увеличенных доходов? Сколько платить и, если оплата будет смешанной, в каких именно соотношениях? Как может влиять характер оплаты – централизованный или индивидуальный – на качество образования? А обсуждать вопрос о «необходимости сохранения бесплатного образования» – это переводить проблему в другую плоскость. И культивировать невежество. Не следует обсуждать то, чего нет, никогда не было и быть не может. Как не стоит в рамках любых образовательных программ, даже самых дешевых, дискутировать о свойствах жареного льда, кикимор, леших, домовых или русалок, которые, существуя в воображении людей, в реальной жизни отсутствуют.
Глава 2 От действительности к обозначающим ее словам (говорение, письмо)
В главе II я предлагаю встать на позиции говорящего/пишущего. Поучиться выбирать именно те слова, которые наиболее точно и кратко выражают прежде всего его замысел относительно сути самих называемых феноменов. Относительно того, нравятся ли они автору или не нравятся. А также с учетом характера отношений с собеседником.
Лишь в ограниченном количестве случаев задача говорящего/пишущего сводится к элементарному преобразованию задачи, стоявшей перед читающим/слушающим: лодырь, лентяй – «человек, не любящий, не желающий трудиться». А «человек, не любящий, не желающий трудиться» – лодырь, лентяй . Очень часто это совсем не так: Дождь идет значит «существует, имеет место» дождь , а «существует, имеет место» по отношению к солнцу – светит, дому – стоит, траве – растет, а к событиям – происходит. С другой стороны, идет в предложениях Человек идет и Шляпа к ней идет обозначает совсем разные вещи: «перемещается» и «делает ее (более) привлекательной». В свою очередь оба последних значения имеют свои наборы близких по значению слов: бежать, плестись, вышагивать, семенить, тащиться и т. п., украшать, подходить, соответствовать .
Самое главное это то, что у говорящего/пишущего есть свобода выбора. Он может отыскать то самое слово, которое наиболее точно выражает его замысел. А осуществляя челночную операцию и становясь в положение «читателя собственного текста», автор может затем и отказаться от первоначального выбора, заменив (особенно при письме) первое выбранное слово – другим. При этом «свободный» автор может просто перебирать близкие по общему смыслу слова, чтобы остановиться на наиболее подходящем, с его точки зрения. А может и вести целенаправленный поиск, стремясь, например, добавить собственную оценку, положительную или отрицательную, уменьшить степень признака ( толстый – толстоватый ), охарактеризовать действие как имеющее производителя ( вылечили , а не выздоровел ).
Однако в процессе такого целенаправленного поиска говорящий (чаще пишущий) может столкнуться с трудными случаями. В частности, с такими, когда наиболее точно обозначает ситуацию такое слово, которое имеет ограничительные пометы относительно возможных сфер употребления. И тогда перед адресантом возникает вопрос, чем именно ему легче поступиться, точностью обозначения или соблюдением языковых норм. Более того. Оказывается, что для ряда ситуаций (комбинаций различных признаков, сущностных и субъективных) вообще не находится слов или даже кратких словосочетаний. Необходимы долгие разъяснения того, что в других случаях удается выразить одним словом.
