Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет
Чхве Ын Хи сидела в другом секторе трибун – может, они с Сином даже разглядели бы друг друга, если бы присмотрелись. Впервые за девять месяцев в стране Чхве увидела праздник, в котором участвовали обычные граждане. Вокруг непрестанно аплодировали, громко и долго, – она старалась не отставать, но у нее заболели ладони. Было ясно, позже писала она, что все на стадионе обожают Ким Ир Сена – что он им видится «абсолютной сущностью». Неужели настанет день, когда и Чхве будет хлопать с таким же пылом? Следя за сменой мозаик, она размышляла о молодых людях, которые держали разноцветные плакаты, – сколько они готовились, как с ними обращались, занимаются ли они еще чем-нибудь, удается ли им просто радоваться жизни. Внизу в ожидании своего выхода толпились дети в красочных униформах. Чтоб случайно не нарушили сценарий, им не разрешали выйти из строя. Чхве заметила, что кое-кто мочился в штаны прямо на месте.
Представление длилось несколько часов. Син и Чхве не подозревали, что сидят на одном стадионе.
14. Другие
О приезде мужа Чхве ничего не знала, но примерно тогда же Ким Чен Ир перестал приглашать ее на вечеринки.
Формально это ничем не объяснили, но как раз в тот период Ким Чен Ир все активнее занимался государственными делами. Он постепенно выходил на первый план. В сентябре 1978 года – редкий случай, очень громкое событие – встретился с иностранными гостями, прибывшими на фестиваль «Ариран» и тридцатую годовщину основания КНДР В декабре ввел в обиход новый национальный лозунг «Жить по-своему» – сигнал о том, что Северная Корея уходит от социализма к национализму.
Надеясь вымолить себе возвращение на Юг, Чхве снова и снова просила о встрече с любимым руководителем, но ответов не поступало. Правда, Ким Чен Ир по-прежнему чуть ли не ежедневно присылал подарки: сшитую на заказ одежду на любой сезон, текстиль, шубы, косметику. И все снимки Чхве, сделанные его фотографами: прибытие в Нампхо, вечеринки, экскурсии. Время шло, Чхве погружалась в депрессию. Общество Хак Сун несколько скрашивало жизнь, но «ночами, когда она уходила к себе, – писала Чхве, – наваливались ностальгия, тревога и ужас. Я пряталась в ванной, включала воду до отказа, сидела там и плакала». Оказалось, что после полуночи, когда военные отключали «глушилки», два радиоприемника у кровати ловили южнокорейскую частоту Чхве слушала радио каждую ночь под одеялом, чтоб заглушить звук. «То была моя единственная радость, мое единственное утешение».
А затем Ким Хак Сун отослали прочь. Даже попрощаться не дали. Однажды утром Чхве проснулась – а Хак Сун попросту не было в доме. «Она насовсем вернулась в Пхеньян», – сказали Чхве другие кураторы. Эта новая утрата лишний раз подтвердила, что Чхве, скорее всего, предстоит до конца дней своих жить в этой сюрреалистической тюрьме, в какой-то паре сотен миль от родины. Некогда она была знаменитой актрисой, ее окружали друзья, родные, у нее была карьера – а теперь она очутилась в альтернативной вселенной, где люди говорили на понятном корейском языке, но все было чужое. Она не могла есть, не могла спать. Когда задремывала, приходили кошмары о детях, которых она больше не увидит. Она думала покончить с собой, но не могла причинить родным такую боль. «Ужасное было время», – говорит она.
Потеплело, и наставники, как и обещал Ким Чен Ир, на выходные свозили Чхве в дом на озере, половить рыбу. В первый день Чхве спускалась к воде по тропинке мимо «большого дома, окруженного бетонной стеной и колючей проволокой». Из-за стены пронзительно крикнули:
– Кто идет?
Куратор попросил Чхве подождать и пошел к воротам. Вернувшись, поспешно повел ее прочь от озера.
– Надо возвращаться, – бормотал он. – Сюда нельзя.
Спустя пару дней Чхве с господином Каном и другим куратором плавала на лодке и с озера видела вдалеке тот самый дом. Во дворе была женщина – зашла в воду, потом вышла. Подол светло-зеленого платья мокнул на воде; волосы, небрежно стянутые узлом, слегка трепало ветром. Женщина была элегантна и печальна.
Завороженно наблюдая, Чхве заметила, что за женщиной тоже присматривает пара кураторов.
Где-то во время фестиваля «Ариран» Чхве переселили. Среди ночи явился Кан и велел упаковать вещи. Снаружи ждал армейский джип. Ким Чен Ир предпочитал перевозить людей под покровом темноты – и их сложнее выследить, и им самим сложнее понять, куда же их везут.
Два часа джип взбирался по горным дорогам и наконец прибыл к двухэтажной вилле в Тонбунни, которая пряталась в лесах, вспоминала потом Чхве, «точно дом с привидениями во мраке». Чхве познакомили с новым куратором, немолодой женщиной, похожей на Ким Хак Сун; звали женщину Хо Хак Сун.
Дом был гораздо скромнее предыдущего. Чхве поселили в комнате, где из мебели – только кровать, гардероб и стол. Радиоприемника тоже не было. Чхве казалось, ее выбросили на свалку. Она вязала, по утрам гуляла, днем смотрела кино. Наступили и прошли дни рождения ее детей. Чхве отпраздновала их мучительно, в грустном безмолвии. Загадала, чтобы сын вырос «хорошим, порядочным человеком», а дочь «жила бы дальше… и вышла замуж за прекрасного мужчину». Где-то сейчас их отец? Заботится ли он о детях?
Чхве вспоминала детство: однажды ее мать внезапно вернулась домой, бросив дела, обняла дочь и сказала: «Я должна была приехать пораньше, потому что думала о тебе». Тогда Чхве захихикала и отмахнулась, но теперь понимала. И она ужасно скучала по Сеулу. По «девушкам, под ручку гуляющим вдоль каменной стены дворца Токсу; юношам, которые взбираются на Пэгундэ и кричат „Эге-гей!“, чтоб послушать эхо; по семьям, которые после ужина вместе смотрят мыльную оперу по телевизору и плачут; по людям, которые цапаются по пустякам или делят друг с другом маленькие радости. О, как я хотела увидеть их вновь!»
Господин Кан расширил программу ее идеологического просвещения. В День независимости, 9 сентября, Чхве велели составить «поздравительное послание» Ким Ир Сену, руководствуясь официальным сборником поздравительных писем. Примеры в сборнике были «ужасно затянутые и занудные. Уважительных и хвалебных эпитетов столько, что смысл в них тонул». Чхве постаралась изо всех сил, набросала несколько фраз, восторженных и льстивых, как и полагалось. Кан прочел, кивнул и вложил письмо в конверт. Затем дал Чхве анкету под названием «Автобиография партийных кадров».
– Составьте для партии историю своей жизни, – распорядился он. – Только правду. Постарайтесь проанализировать и оценить себя и свои поступки. В конце напишите выводы.
– Я никогда не писала автобиографий, – возмутилась Чхве. Это абсурдное занятие, и к тому же печальное. Только этого не хватало – в деталях вспоминать жизнь, с которой ее разлучили. – Как я вам ее напишу?
– Это забота любимого руководителя товарища Ким Чен Ира.
– Забота?
Кан ткнул пальцем в анкету:
– Садитесь, пишите.
Чхве взяла ручку. «Я родилась 9 ноября 1930 года, – начала она. – Я третья дочь моего отца Чхве Ён Хвана…» Она писала, а Кан читал черновики и требовал то дополнительных подробностей, то конкретных упоминаний какого-нибудь дяди или двоюродного брата. Логики Чхве не улавливала, но понимала, что это своего рода проверка, инициация. Для чего – неизвестно.
Прерывая работу над собственным жизнеописанием, Чхве развлекала себя как могла. Читала, вязала, бродила по лесу в окрестностях. Большие участки территории были размечены табличками, гласившими, что дальше хода нет. Спустя пару недель приблудился бродячий пес – Чхве носила ему еду со стола. Она подружилась с садовником – старалась приходить к нему почаще, вместе они драли сорняки и сажали цветы. Физический труд она любила. «Ручной труд приносил плоды – ощутимые плоды. Вязание (или садоводство) – честная, настоящая работа; в остальном в моей жизни царил хаос». Еще она вела дневник – это помогало не сойти с ума и трезво смотреть на вещи.
Новая куратор Хо Хак Сун поддерживала и успокаивала ее. Когда Чхве нервничала, Хак Сун поила ее женьшеневым вином. «Выпейте капельку, – говорила она, – вам полегчает». Иногда сжимала руку Чхве и утешала: «Пожалуйста, успокойтесь, госпожа. Волноваться вредно для здоровья. Будьте сильной, учитесь терпеть. Со временем станет получше».
«Когда мы познакомились, – вспоминала Чхве, – ей было сильно за пятьдесят. Не красавица, но и не страшная. Вроде бы добрая и верная. Образования почти никакого, но очень умная. Я ее хвалила: „Вы бы добились больших успехов, если бы получили образование“. Она родилась в бедной крестьянской семье, ее родители занимались подсечно-огневым земледелием в горах Онсона, в Северной Хамгён. В восемнадцать лет вышла замуж – и у нее даже подвенечного платья не было». Вскоре после свадьбы Хак Сун родила, а вскоре после того муж ушел на Корейскую войну. Там он погиб вместе с другими ее родственниками; мужчин в семье не осталось. Как и всех военных вдов, Хак Сун в память об этой жертве приняли в партию; жизнь от этого стала лучше. Хак Сун пошла работать в маленький партийный магазин, сама выучилась читать, писать и считать, доросла до заведующей. Прошло одиннадцать лет; в 1964-м ее перевели в Пхеньян, работать на ЦК, где, по ее словам, она занималась «важной секретной работой». Ким Ир Сену она готова была ноги целовать. Дома у нее лежали две сберкнижки, где суммы не менялись: 4 воны 15 чонов на одной (в ознаменование дня рождения Ким Ир Сена, 15 апреля), 2 воны 16 чонов на другой (день рождения Ким Чен Ира, 16 февраля). Ее голубая мечта была – выслужиться и получить часы с выгравированным именем великого вождя. «Часы Ким Ир Сена, – объяснила Хак Сун, – символизируют славу Трудовой партии и наделяют привилегиями». Чхве восхищалась Хак Сун и звала ее тетей или сестрой.
