Эстафета поколений: Статьи, очерки, выступления, письма - Всеволод Анисимович Кочетов
Замечателен и творческий характер автора этого рассказа — Алексея Николаевича Толстого, замечателен неустанными и упорными поисками нравственной красоты, в которой виделась ему великая сила человека. Перелистайте сегодня одну за другой страницы пятнадцати томов его сочинений — и вы отчетливо увидите эту писательскую особенность А. Н. Толстого. Вы увидите его огромную любовь к человеку, любование человеком, пытливый, взволнованный и теплый взгляд, каким писатель рассматривал людей.
Вы отчетливо увидите тот водораздел, каким через жизнь и творчество писателя прошла Великая Октябрьская революция. Она породила людей, каких история человечества еще не знала. Люди эти поразили творческое воображение художника, и с какого-то часа перо его было навсегда отдано им, людям нового мира, нового общества, строящим социализм. Для Алексея Толстого открылись необозримые горизонты.
К новому, социалистическому миру художник шел нелегко и пришел к нему непросто. Рассказывая о трилогии «Хождение по мукам», которую он называл своим основным литературным трудом, Толстой говорил: «Хождение по мукам» — это хождение совести автора по страданиям, надеждам, восторгам, падениям, унынию, взлетам — ощущение целой огромной эпохи, начинающейся преддверием первой мировой войны и кончающейся первым днем второй мировой войны». Он еще говорил: «Тему трилогии «Хождение по мукам» можно определить так — это потерянная и возвращенная Родина».
Большой художник, живописец народной жизни нашел свою Родину — социалистическую Родину. Это вывело его из тупика эмигрантской поры. Это зажгло его сердце неугасимым огнем вдохновенного творчества. Книга за книгой выходили из-под его могучего пера, которым он до последнего часа своей жизни верно служил советскому народу, делу социализма, Коммунистической партии. В советское время он написал «Восемнадцатый год» и «Хмурое утро» — две книги его знаменитой трилогии, две части яркого исторического романа «Петр Первый», несколько пьес, произведений научной фантастики и приключений, множество рассказов.
Неутомимый художник писал жадно и щедро. Жизненный материал, образы, темы обступали его со всех сторон. Продлись его жизнь хотя бы до нынешнего дня, когда ему было бы только семьдесят пять лет, нет сомнения в том, что мы получили бы от него еще не одно чудесное произведение.
Книги его — одни из самых читаемых в библиотеках, в любых библиотеках — и в городских, и в сельских, и в заводских. И читатели у него — всех возрастов и всех профессий. Потому что они, эти книги, народны. Перо того, кто посвятил свой художнический труд народу и революции, раскрывающейся в ней красоте человека, не может притупиться и оскудеть: проявлениям этой красоты нет предела, нет границ, новые формы их рождаются с каждым новым днем нашей жизни. В тупик заходит тот, кто надел темные очки. Тот держится за угрюмый шаблон, не желая замечать, что если его и читают, то читают один день, назавтра он позабыт.
Алексей Николаевич много работал в жанре публицистики. Это характерно для большого художника, который держит руку на пульсе народной жизни. Публицистика — вторжение писателя в жизнь, одна из нитей его связи с жизнью, это его пальцы на пульсе. На какие только события, на какие явления не откликался своим ярким и острым словом А. Н. Толстой, особенно ярким в дни Великой Отечественной войны.
Многие из писателей в дни войны стали публицистами. Их слово было необходимо и на фронте и в тылу. Но у многих ли слово это получалось таким, чтобы и сегодня его читали с не меньшим волнением? Этого о всех не скажешь. Иные статьи, которые когда-то волновали, выглядят сегодня просто заклинаниями, набором слов. Они не выстояли перед временем. Публицистику А. Н. Толстого вы можете перечитывать вновь и вновь, и в ней штрих за штрихом художник рисовал все то же — великую силу советского человека, его небывалую красоту.
С удивительным мастерством Алексей Николаевич владел русским языком. Его язык прежде всего предельно точен, каким всегда бывает язык народа. Я видел и ощущал, как в сознание солдат там, в лесу под Нарвой, каждое слово рассказа «Русский характер» входило с неотвратимой впечатляющей силой. Потому что при всей их простоте это были такие неотвратимые, впечатляющие слова. Писатель беспредельно любил родину, Россию, русский характер и русский язык. В статье «Родина» он говорит о русском народе, на протяжении веков творившем свой сказочно богатый язык: «Дивной вязью он плел невидимую сеть русского языка: яркого, как радуга вслед весеннему ливню, меткого, как стрелы, задушевного, как песня над колыбелью, певучего и богатого». Это звучит как гимн нашему русскому языку. Дальше писатель говорит о том, как с помощью этого языка наш прадед «назвал все вещи именами и воспел все, что видел и о чем думал, и воспел свой труд. И дремучий мир, на который он накинул волшебную сеть слова, покорился ему, как обузданный конь, и стал его достоянием, и для потомков его стал родиной — землей отчич и дедич».
Замечательный писатель умел накидывать на жизнь, на явления, на людские судьбы волшебную сеть слова. Под этой сетью творилось таинство, результатом которого были чудесные книги о человеческой красоте, о русском характере, о Родине, превращающейся волей, трудом человека в первую в мире страну социализма.
1958
УЛЫБКА НА ДРЕВНЕМ ЛИЦЕ
Страницы книг и листы рукописей съедаются временем быстрее, чем камень, и кто знает, может быть, через тысячи лет нашим далеким потомкам о днях, в которые мы живем сегодня, ярче всего, образней и внушительней расскажут не письменные свидетельства, источенные жучком в подвалах хранилищ, не папки документов, с которых слиняют чернила и осыплется типографская краска, а бетонные глыбы электростанций, вставших поперек великих рек страны, гранитные берега каналов, вырытые человеком моря и университетские башни на Ленинских горах в Москве.
Пламя пожаров, варварство войн, сам размеренный, неспешный ход столетий — много ли пощадили они древних книг и свитков летописей? Но стоят сложенные руками наших талантливых, суровых пращуров стены Софийского собора в Новгородском кремле, живут приземистые, тихие церковки по берегам Волхова — стоят, живут и каменным своим языком строгих строительных линий повествуют о вкусах, нравах, обычаях русских людей прошлого, о многовековой истории славного российского города
