Станислав Куняев - Жрецы и жертвы Холокоста. Кровавые язвы мировой истории
«Еврейский совет и мудрецы были оповещены Эйхманом и его людьми, сколько евреев необходимо, чтобы заполнить каждый состав, и они делали списки отправляемых… Те, которые пытались скрыться или убежать, ловились специальной еврейской полицией. Как Эйхман видел, никто не протестовал и не отказывался сотрудничать».
«Без еврейской помощи в администрации и полицейской работе получился бы полный хаос и невероятно крайнее истощение немецкой силы <…> …еврейское самоуправление доходило даже до того, что сам палач был еврей» …«Навряд ли найдётся какая-нибудь еврейская семья, из которой хотя бы один член не состоял в фашистской партии». (Eichman in Jerusalem. A report on banality of evit, by Hanna Arendt. The Vilking Pressing. NY, USA, 1969.)
Недаром же Норман Финкельштейн, вспомнив о Ханне Арендт, написал в примечании к книге «Индустрия Холокоста»: «Было ли чистой случайностью, что еврейские организации большинства распинали Ханну Арендт за то, что она рассказала о сотрудничестве еврейских элит с нацистами? Когда Ицхак Цукерман, руководитель восстания в варшавском гетто, вспомнил о коварной роли полиции Еврейского совета, он заметил: «Не было порядочных полицейских, потому что порядочные люди снимали форму и становились просто евреями» (стр. 135).
…Мне вспоминается скандальная выставка известного белорусского художника Михаила Савицкого, солдата Великой Отечественной, попавшего в плен и чудом выжившего в немецком концлагере. Выставка была открыта в Минске при жизни Машерова в 70-х годах прошлого века. На ней выставлялась картина, которую я видел своими глазами. Немецкий концлагерь, несколько трупов, могильная яма. С одной стороны ямы толстомордый эсэсовец с автоматом наперевес, с другой — еврей средних лет, в полосатой лагерной робе, со звездой Давида на груди, с лопатой в руках спихивает трупы в яму. Оба улыбаются, глядя друг на друга — и толстомордый немец, и еврей, так называемый капо. Помощник палачей.
Народ на выставку повалил валом. Минские евреи заволновались, засыпали первого секретаря компартии Белоруссии Машерова телеграммами о кощунственной, оскорбляющей память жертв Холокоста картине. Пришлось Машерову прийти на выставку… Он долго и молча рассматривал картину, встретился с Савицким, попросил его замазать звезду Давида на робе еврея, но картина на выставке осталась. И якобы Машеров, один из руководителей партизанского движения в Белоруссии, уходя с выставки, сказал:
— Пусть висит. История разберётся…
* * *Я бы не стал чересчур старательно разыскивать документы и аргументы для этой главы, если бы не попалось мне на глаза одно место из книги Коха и Поляна «Отрицание отрицания». Возражая всем неугодным ему историкам — исследователям (именно исследователям, а не отрицателям!) Холокоста, Павел Полян с несколько глумливой иронией пишет:
«На бытовом уровне элементы отрицания присутствовали в советской «антисионистской» литературе, в годы холодной войны обвинявшей «сионистов» в том, что они «наживались» на страданиях еврейских жертв и преувеличивали их численность, а главное — находились в прямом сговоре с немцами»… (кавычки Поляна. — Ст. К.)
Пусть теперь наши читатели сами решат, «находились или не находились»…
И ещё, обращаясь к началу — к пророческой страничке из романа «Доктор Фаустус». Иронию истории, или её способность превращать трагедию в фарс, я увидел в одной маленькой заметке из бюллетеня «Холокост» (№ 2, 2006 год).
«Потомок Германа Геринга Маттиас Геринг носит ермолку, а на шее подвеску с звездой Давида. Его растили в презрении к евреям, но он принял их веру»; «Катрин Гиммлер вышла замуж за израильтянина».
Ну вот через шестьдесят лет после Хрустальной ночи и ванзейской конференции два расизма наконец-то снова заключили друг друга в объятья, свастика и звезда Давида обнялись снова.
VIII. Пастухи и овцы
Я не люблю ни филосемитов, ни антисемитов. Я хотел бы, чтобы люди обращались со мной, как с обычным человеком.
Норман ФинкельштейнСкажу сразу, я не собираюсь оспаривать, пересматривать, уточнять сакральное число шесть миллионов. Потому что с первоисточниками я не работал и демографических серьёзных знаний у меня нет. Потому что, на мой взгляд, уже невозможно подсчитать точно людские потери времён Холокоста. Потому что два враждующих лагеря — жрецы Холокоста и его исследователи никогда не придут ни к какому соглашению: слишком много фактических, идеологических и политических противоречий имеются в каждом из лагерей. Да и внутри каждого лагеря тоже. У тех и у других в активе есть неопровержимые или почти неопровержимые доказательства своей правоты. А это трагедия. Потому что трагедия рождается только тогда, когда правда в той или иной степени, но есть у каждой из сторон. Я просто буду оперировать числами, фактами, аргументами, мыслями из арсенала обеих сторон и постараюсь, насколько это возможно, быть беспристрастным. Но при всём при том, понимаю, что абсурдных ситуаций не избежать. Вот одна из них.
На Нюрнбергском процессе было заявлено, что в Освенциме уничтожено 4 миллиона заключённых, в большинстве своём евреев. Однако после ряда ревизионистских исследований положение изменилось. Из бельгийский газеты «Ле Суар», 19–20 окт. 1991 г., г. Брюссель:
«Освенцимский международный комитет намеревался в ноябре 1990 года заменить мемориальную доску в Освенциме, на которой была указана цифра «4 миллиона мёртвых» другой с упоминанием «более миллиона мёртвых» Д-р Морис Гольдштейн, председатель Комитета этому воспротивился».
По этому поводу Роже Гароди саркастически замечает: «В действительности д-р Гольдштейн ни в коей мере не оспаривал необходимость замены старой доски, но он хотел, чтобы на новой доске не было цифр, потому что знал, что, вероятно, вскоре станет необходимым новый пересмотр нынешней цифры в сторону снижения.
Благодаря содействию Международного комитета при государственном музее в Освенциме <…> текст был изменён в направлении менее удалённом от истины:
«Пусть это место, где нацисты убили полтора миллиона мужчин, женщин и детей, в большинстве своём евреев из разных стран Европы, всегда будет для человечества криком отчаяния и предостережения».
Впрочем, фразу «в большинстве своём евреев» каждый из историков горазд читать по-своему. Она может означать и один миллион четыреста тысяч, и восемьсот тысяч, на чём настаивает в своей «классической книге» (определение П. Поляна) английский историк Д. Рейтлингер, отнюдь не принадлежащий к лагерю ревизионистов.
Да и сам Полян понимает, что сразу же после войны победители, мягко говоря, «погорячились» с 4-мя миллионами освенцимских жертв:
«Этот сырой и уже тогда недостоверный результат в 4 миллиона человек был санкционирован идеологически и сразу же принят за истину в последней инстанции, а со временем и закреплён везде, где только можно, в экспозиции музея, в путеводителях по нему и даже в памятных гранитных досках при входе».
Поляну (отдаю ему должное) не хочется прослыть некомпетентным историком, но есть вещи, которые сильнее его желания: всё равно окончательная цифра погибших во время Холокоста евреев для него останется священными шестью миллионами. Пару исчезнувших освенцимских миллионов он из неё ни за что не вычтет.
В книге «Отрицание отрицания, или битва под Аушвицем», составленной А. Кохом и П. Поляном, эти 6 млн стоят незыблемо. Авторы книги восполнили выпавшие из чудесной цифры 2,5 миллиона новым пересчётом других потерь по всем европейским странам в других концлагерях, провели бесконечное количество таблиц из статей множества европейских историков, «осовременили» многие демографические графики, разобраться в которых очень и очень непросто. Так что резервы для ремонта и постоянной реставрации волшебной колонны в честь шести миллионов у жрецов Холокоста всегда найдутся, и потому выиграть у них этот спор невозможно, да и, честно говоря, не нужно. Пусть верят. Шесть миллионов — это не предмет знания, а предмет веры, как вся религия Холокоста.
В 70-е годы образ холокостного сфинкса втемяшивался в мировое сознание благодаря телефильмам. Знаменитый «Холокост» вышел на американские телеэкраны в 1978 году. «Его посмотрели 49 % телезрителей страны, — восторгается Полян и добавляет: «Слабой попыткой противостоять этому мощному медиаудару стал выход в середине лета 1978 года (…) отрицательных этюдов Расинье». Полян понимает, что «противостоять мощному медиаудару», «его колоссальному успеху» каким-то брошюркам смешно и бессмысленно. Но зачем же историку так неумно торжествовать? Разве мы не помним, как у нас в начале перестройки, когда страна рушилась в пропасть, половина населения сходила с ума от «Санты-Барбары» и проливала слёзы над сериалом «Богатые тоже плачут»?
