Харальд Буш - Подводный флот Третьего рейха. Немецкие подлодки в войне, которая была почти выиграна. 1939-1945 гг.
Но оперативный приказ с трогательной простотой требовал отдать все силы – да, пусть даже весь наш флот потерпит поражение, мы до последнего суденышка должны противостоять врагу.
Несколько дней спустя мы, девять лодок со «шноркелями», вышли в первый тренировочный поход в Ла-Манш. С собой мы взяли набор торпед высшего класса – от акустических Т-5 до «Лут», последней и самой успешной разработки торпедной школы, хотя готовить ее к запуску было довольно сложно. Но нас куда больше интересовало, как «лоэнгрин» будет вести себя в этих мелких водах, чем изучение возможностей торпедных чудес.
При плавании под «шноркелем» одна труба использовалась для перезарядки батарей, а вторая давала возможность с половинной скоростью идти на электромоторах. Этот метод, как мы выяснили, настолько же истощал батареи, насколько они подзаряжались, и в результате все мы вдевятером большую часть времени проводили как домашние утки, бултыхаясь в Канале, пока в наши батареи тонкой струйкой текло напряжение.
Когда мы, постанывая, ползли по Ла-Маншу, «U-953» получила сообщение, что тяжело пострадавший немецкий эсминец пытается укрыться где-то у берегов Бретани, и мы должны быть готовы перехватить, если потребуется, вражеский крейсер, преследующий его.
Едва только мы получили этот сигнал, как в наушниках гидрофонов послышался шум винтов вражеского корабля, который становился все громче и яснее. Как предписывалось инструкцией, мы всплыли, оказавшись посередине западной оконечности Канала. Наш пеленгатор, поднятый на мостик, ловил непрерывную пульсацию радаров – скорее всего, с недалекого английского побережья и, вполне возможно, с воздуха.
Оператор никогда не слышал ничего подобного:
– Вы только послушайте… по всей шкале… пищат как сумасшедшие.
Стояла полночь. Не было и следа вражеского крейсера. По ночам гидрофоны работают лучше, чем пеленгатор, так что мы решили погрузиться и слушать глубину. Едва лодка успела опуститься на сто футов, как над головой раздался грохот бомбовых разрывов – но слишком поздно! Расплываясь в глуповатых улыбках, мы облегченно перевели дыхание. Кто-то сказал:
– Думаю, что сегодняшний день мы переживем..
Через несколько часов девять лодок под «шноркелем» получили приказ возвращаться в Брест. Какие были получены уроки? Что существующий метод перезарядки батарей никуда не годится. Один из подводников, ходивший без «шноркеля», поднял и другую тему. Высокое давление внутри корпуса лодки может привести к ослаблению ее конструкции. Он бы лично постарался избавиться от этой проклятой штуки. Но что мы могли сказать – что предпочитаем оставаться в живых?
6 июня началось вторжение союзников на континент. Двадцать четыре часа спустя из всех лодок, посланных наперерез флоту вторжения – «шноркели» в этой операции не участвовали, – вряд ли осталась хоть одна лодка, которая не пошла ко дну или не получила серьезные повреждения, не поддающиеся восстановлению.
Тем временем мы, которые уже считались профессиональными «шноркелями», не покладая рук решали свои проблемы. Выяснилось, что, когда идешь под «шноркелем», при работающих дизель-моторах невозможно пользоваться гидрофонами, и кто-то был вынужден неотрывно сидеть у перископа, наблюдая за появлением вражеских кораблей и самолетов. (В отличие от американских и английских субмарин, где капитан в посту управления стоит у перископа, в немецких подлодках командир сидел на своеобразном седле в верхней части боевой рубки.) Не желая быть ни глухими, ни слепыми, многие командиры предпочитали лично быть у перископа все то время, пока лодка идет под «шноркелем». Но в нашей лодке мы придерживались мнения, что командир должен быть свободен для принятия тактических решений, и у перископа попеременно менялись два вахтенных офицера и боцман. Экипаж продолжал тщательно следить за состоянием лодки.
Через два дня после выхода с базы, на траверзе северо-западной оконечности Франции, мы увидели, что оказались в середине группы охотников за подводными лодками. Сначала мы увидели только один эсминец с самолетом-разведчиком на палубе, который был вне зоны досягаемости одиночной торпеды. Первый помощник предложил использовать в деле нашу звездную пару «Лут».
(«Лут» представлял собой две самостоятельные торпеды. Они выстреливались одновременно и покрывали любое расстояние до восьмисот пятидесяти ярдов по прямой, идя параллельно друг другу, а затем разворачивались под заранее заданными углами и снова шли к своей цели.)
Отлично. Мы тщательно отработали порядок их подготовки к запуску; в противном случае нам бы пришлось несладко. Пока первый помощник отдавал приказы торпедной команде, боцман на посту управления сверял их слово за словом с инструкцией.
Час спустя – мы давно уже погрузились и спокойно завтракали – пришлось уже серьезно взяться за дело и повторить это упражнение. В гидрофонах было слышно, как тот же эсминец идет по направлению к нам; шел он по прямой и очень медленно. Приближаясь, он издавал жуткие звуки, как циркулярная пила, вгрызающаяся в дерево. Занимаясь торпедами, мы уже слышали эти звуки. Поскольку угол, под которым форштевень эсминца был направлен на нас, равнялся нулю градусов, нормальная торпеда не могла причинить ему вреда. А вот акустическая – легко. Слишком легко, подумали мы; должно быть, тут где-то ловушка. Этот надсадный звук, наверно, может сбить торпеды с курса.
Поэтому я спросил первого помощника:
– Если пустим в ход «Луты», с какой стороны ты их собираешься выстреливать?
– Из левых носовых аппаратов.
– Давай на этот раз запустим их с правого борта. Сколько они могут пройти до разворота?
– Восемьсот пятьдесят ярдов.
– Отлично, ставь их на семьсот.
В своем неторопливом движении эсминец конечно же должен был услышать в гидрофоны, как мчатся торпеды, но поскольку он разбрасывал по сторонам звуковые ловушки, то никаких иных звуков не воспринимал. Ему не повезло, что мы не попались на эту удочку! Одна из торпед попала в цель. Другая развернулась и помчалась обратно – прямо к лодке! На всякий случай мы ушли поглубже, чтобы она прошла над нами.
Поскольку нас интересовало, какая судьба постигла эсминец, мы снова поднялись под перископ и увидели еще четыре эсминца. Двое из них на полной скорости шли к тонущему собрату всего в семистах пятидесяти ярдах от подводной лодки. На этот раз они не издавали пронзительных звуков – хорошая добыча для нашей акустической рыбины.
Мы с такой быстротой выпустили две торпеды, что обе команды для старшего помощника слились в одну, – и снова ушли на глубину. Мы уже погрузились на сто пятьдесят футов, когда наверху разразился сущий ад. На глубине пятидесяти пяти фатомов лодка легла на дно, и мы стали ждать, чем все это кончится.
Какое-то время ничего не происходило, а затем в трехстах тридцати футах над ними воображаемые пилы стали пилить несуществующее дерево. Кроме единственной торпеды «Лут», которая сама по себе особой ценности не представляла, в аппаратах торпед у нас больше не осталось. Теперь предстояло решить вопрос, что является источником этих режущих звуков: ловушки для акустических торпед или что-то вроде пеленгатора? Если последнее, то на глубине трехсот тридцати футов мы были предоставлены своей судьбе.
Мы ломали себе головы над этим вопросом полтора часа, а затем получили ответ в виде беспорядочных взрывов одиннадцати глубинных бомб. Тем временем воздух в подлодке сгущался с каждой минутой, и мы рискнули подняться под перископ, чтобы осмотреться. Эсминцы были в нескольких милях от нас, их почти не было видно!
Мы решили перезарядить торпедные аппараты. Кроме того, потребность в воздухе уже остро давала о себе знать, и поэтому поступил приказ – поднять «лоэнгрин», чтобы хотя бы минут десять вентилировать отсеки лодки. И когда обе «рыбы разных пород» легли в трубы торпедных аппаратов и свежий воздух наполнил наши легкие, мы были готовы к чему угодно.
Поскольку настроение резко улучшилось, было принято решение – пусть старший механик испытает придуманную им систему перезарядки батарей: один дизель полностью переключается на зарядку, а другой, продолжая работать, тащит лодку и в то же время тоже подзаряжается. В результате батареи не потеряли ни одного ампера.
До сих пор мы побаивались использовать этот метод в силу двух причин. Дизель придает лодке куда большую скорость, чем электромотор, и встречный напор воды может оказаться слишком сильным для перископа. И во-вторых, при двух работающих дизелях вместо одного резкие перепады воздушного давления могут губительно сказаться на наших барабанных перепонках.
Оказалось, что наши страхи имели под собой основания. Каждый раз, когда море захлестывало верхний конец «шноркеля», срабатывал клапан, мгновенно перекрывая доступ наружного воздуха к двигателям, и, когда они начинали высасывать кислород из корпуса, мы чувствовали, словно нас поднимает на 10 тысяч футов. Стоило опасности миновать, как «шноркель» со свистом снова засасывал воздух, и через несколько секунд восстанавливалось нормальное давление, как на уровне моря, – пятнадцать фунтов на квадратный дюйм.
