Георгий Задорожников - Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945)
Никогда мне больше не приходилось слышать эту песню. Как-то на День Победы, подвыпив в компании родных и друзей, я запел эту песню. На куплете про раненного мальчугана (по ассоциациям), настигла меня слеза, но равнодушие окружения, погасило бабий порыв.
В оккупацию бытовала ещё одна малоизвестная песенка, на мотив «Спят курганы тёмные». Злободневная, я бы сказал, по тем временам.
Молодые девушки немцам улыбаются.Скоро позабыли Вы про своих ребят.Только мать родимая горем убивается,Плачет она бедная о своих сынах.
Молодые девушки скоро позабыли Вы,Что у нас за Родину жаркий бой идет.
Далее шло, что гуляние с немцами за шоколад дело нехорошее. И, в конце, напоминание, что «Отмоет дождичком в поле кости белые» и последует возмездие всеобщим презрением.
На обобщающие укоры молодые девушки написали ответную песню, на тот же мотив, о том, что они никогда не нарушат верность своим парням и вообще они не такие.
Но не булка белая, маслом чуть приправлена,Шоколад, отравленный, то же не хотим.Есть у нас гулящие, есть средь нас продажные,Патриоток маленький то же есть отряд.
Мы поднимем гордо грозди гнева зрелые,Пусть же мать не плачет о своих сынах.Страхом переполнены лица загорелые,Злоба беспощадная теплится в сердцах.
Потом я узнал от друзей-сверстников, что варианты песни «Молодые девушки» бытовали на Донбассе и в центральной России. А вот ответная песня никому не ведома.
Вероятно, потрясения войны вызывают одну из закономерных ответных человеческих реакций – не затейливые народные песенки и это не имеет определённых географических границ. Так, вскоре после войны, прошел польский фильм «Запрещенные песенки». В фильме песенки связаны непосредственно с борьбой польского сопротивления. За них героев фильма арестовывают, наказывают. О качестве и содержании песенок не могу судить, но мелодии разнообразны и приятны на слух. Вот запомнилось. Под аккордеон, на уличном углу, мужчина без ноги, на костылях, пел весёленькую песенку: «Утки над водой, гуси над водой, пристают немцы к девке молодой».
18. Надежда.
Её звали Надежда, в быту Надя. Она приходилась мне двоюродной тёткой. Полненькая, какая-то округлая, с круглым же миловидным лицом, с врождённой хромотой на левую ногу, что ни сколькую её не портило и всю жизнь мужики липли к ней. Семейной полутайной было: хромота произошла от того, что её беременную мать, почти на сносях, пьяный муж, музыкант-трубач, ударил ногой в живот.
Весёлого нрава, всегда готовая остроумно пошутить и посмеяться. Приморский юмор на грани, – чуточку скабрезный, умеренно циничный. Она унаследовала музыкальный слух от отца и обладала сильным, хорошо поставленным контральто (пела в самодеятельном хоре и солировала). В доме был рояль фирмы «Беккер», на котором Надя сама научилась себе аккомпанировать.
Замуж вышла рано. Муж, Миша, по профессии водопроводчик, по жизни блатной и крупный карточный игрок. Видимо играл умело и удачно. В доме был достаток, и молодая чета могла себе позволять посещение ресторанов, что по тем временам было довольно дорого и совсем не по карману простому рабочему, даже такому квалифицированному как мой отец.
Однажды мы с мамой встретили Мишу утром возле рынка. Он был слегка пьян и беспредельно добр. По-видимому, ночная игра была удачной. Миша хотел гулять и предложил нам посетить ресторан. Мама отказалась. Тогда он, заметив меня, предложил купить мне двухколёсный детский велосипед, который красовался в витрине магазина детских игрушек. Тут, рядом, он блестел в большой витрине… На этом месте и теперь «Детский мир». Боже, как забилось моё сердечко, это же была моя несбыточная мечта. «Дядя, купи, купи! Мама пусть дядя купит» – кричало всё внутри. Но кто их поймет, взрослых. Отказ, праздник не состоялся.
Дядя Миша погиб в первые дни войны, но не от военных ран, а от, якобы, несчастного случая. Он странно был притёрт между бортами двух движущихся трёхтонок, оставив бедной Надежде двух детей, мальчика и девочку малютку, да финку «Козья ножка».
На похоронах присутствовали элегантные мужчины в открытых автомобилях марки «Форд». Это они устроили шикарные похороны, а вдове выдали единовременное пособие и пообещали ренту. Живут же люди!
На лишения связанные с войной и потерей кормильца пали на Надежду, ещё новые беды. Заболела менингитом маленькая дочь. Прогноз был не утешителен. Говорили, что если выживет, что маловероятно, то останется калекой, умственно не полноценной. Бомба развалила часть дома. Пришлось своими силами восстановить часть утраченного жилья. Но, Надежда держалась и не унывала. Девочка поправилась без осложнений и последствий. Бабушка Ефросинья стала разводить свиней и Надя с младшим братом Шурой, по кличке Бемс, сами их резали и продавали мясо на рынке. Возможно легенда – Надя сама забивала животных и сама разделывала. Она начала шить примитивные простые вещи женского туалета: трусы, бюстгальтеры, ночные сорочки, детские вещички.
К бабушке Евфросинии, Надиной маме, прибился странный молдаванин Митя Михо, высокорослый, черноусый, говоривший на очень плохом руссом языке. Как говорила Надя: «Ни бельмеса. Марэ – Уарэ». В доме была нужна мужская рука и работящий Митя соответствовал. Как он очутился в Севастополе, почему здоровенный крепкий мужик не в армии? Загадка. Возможно, по обоюдному сговору Митя и Фрося поженились и взяли фамилию Михо. Что-то за этим крылось. В оккупацию Митя Михо при разгрузке немецких вагонов с пшеницей, с голодухи наелся сырого зерна и умер, как говорили: «от заворота кишок» От него осталась чужая инородная фамилия Михо на могиле, среди захоронений моих предков.
За несколько дней до прихода немцев Надя с матерью пригнали громадную «поросную» свинью к нам на Подгорную, дабы скрыть её среди развалин. «Тут у вас будут меньше бомбить» – сообщили они, исходя из законов женской логики. Дескать, Подгорная вся разрушена, и бомбить больше нечего, снаряд в одну воронку дважды не падает. Вопреки их заключениям последнюю ночь нас бомбили как никогда. Но свинья уцелела, для грядущих ещё более серьёзны потрясений.
Немцы из зондер команды, последыши настоящих солдат, вмиг обнаружили свинью. Опыт отыскивать спрятанную живность и грабить ими был накоплен солидный – Европу прошли и половину России. Безжалостно они стали выковыривать свинью из её логова. Это было трудно. Советская свинья не хотела к немцам. Не хотела отдавать свинью и Надежда. Она преуспела в борьбе, растолкав и разбросав хилых недомерков, но тут, взывая к европейской сдержанности и законопослушности, унтер-офицер пригласил её в наш полуразрушенный дом, для дипломатического разговора. Я присутствовал при сём историческом событии. Бывший зал дома был наполовину перекрыт упавшим потолком. У окна, где стоял письменный стол, было просторней. Унтер, в отглаженной форм, в белом воротничке, в тонких перчатках, блестящих сапогах, в одеколоне и бриолине, достал элегантный блестящий кожаный планшет, вынул из него прекрасную записную книжку с монограммой, вырвал белый лоснящийся листок, извлёк красивую черную авторучку из нагрудного кармана, что-то быстро написал и протянул Наде. Он пояснил на чистом немецком языке (а то ещё на каком), что «Дойчланд золдатен унд официрен» очень любят шпик и данная советская свинья должна быть ими съедена, что это укрепит дух и силы доблестных воинов фюрера, для победы над проклятыми большевиками. А по данной расписке, где бы она ни была показана, «Надья будет полушать много дойчланд магок». Он, подчёркнуто лихо отдал честь под козырёк, потом вскинул руку и сделал «Хайль!», демонстрируя окончательное бесповоротное решение дела и окончание переговоров. Но Надежда была совсем другого мнения. Она выложила ему контр аргументы, что она сама выращивала эту свинью и большевики тут совсем ни при чем, что у неё двое детей и мат старуха, которые тоже хотят «эссен», значительно сильней немецких офицеров, что за эту блядскую бумажку ей никто ни хера не даст. И главное – свинья на сносях, вот – вот появится великое множество поросят, которыми, когда подрастут, можно будет накормить и солдат и детей. «Я. я» – сказал офицер и меланхолично махнул перчаткой своим «золдатен» продолжать.
Корявые недотепы просунули под отяжелевшую свинью лаги и, взявшись за них по три с каждой стороны, поволокли свинью по улице. Осталось навсегда в памяти: залитая солнцем разрушенная улица Подгорная, немцы, согнувшись под неимоверной тяжестью, волокут свинью, свинья, не переставая, визжит, забегая с разных сторон, Надя в отчаянии, с матерной бранью, лупит солдат руками и здоровой ногой. Поодаль мерно шагает вертикальный унтер-офицер со стеком в руке. Происходящее его не касается, истинный ариец вне презренного бытия. Процессия повернула за поворот, на спуск по Греческой улице и скрылась в тени акаций. Дальнейшее мне известно из рассказов взрослых.
