Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков
Подобные синхронные свидетельства доказывают, что тезис о непримиримой вражде русского дворянства к Наполеону, почерпнутый из поздних источников (см. главу 6), вражде, которая якобы делала невозможным русско-французское сближение, далек от истины.
Что же касается официальных бесед, их темой стали прежде всего переговоры о сближении двух стран. В разговоре с Талейраном русский генерал заявил, что под руководством царя в скором времени будет создана Лига северных стран (см. ниже), целью которой будет борьба против владычества Англии на морях. Что касается Бонапарта, он выразил желание, чтобы во Францию быстрее прибыл посол, который был бы уполномочен подписать полноценный договор. Пока же, несмотря на резкость ноты Ростопчина, первый консул согласился принципиально с ее положениями. «Ваш монарх и я, мы призваны изменить облик мира!» – воскликнул он, обращаясь к генералу.
На следующий день после встречи со Спренгпортеном Бонапарт написал Павлу восторженное письмо:
«Париж, 30 фримера IX г. (9 (21) декабря 1800 г.)
Вчера я встретил с огромным удовольствием генерала Спренгпортена. Я поручил ему передать Вашему Императорскому Величеству, что как по политическим соображениям, так и из уважения к Вам я желаю, чтобы две великие нации соединились как можно скорее в прочном союзе.
Напрасно в течение двенадцати месяцев я пытался дать мир и спокойствие Европе, но я не смог это сделать. Еще идет война без всякой необходимости и, как мне кажется, только из-за подстрекательства английского правительства.
Через двадцать четыре часа после того, как Ваше Императорское Величество наделит какое-либо лицо, пользующееся Вашим доверием и знающее Ваши желания, особыми и неограниченными полномочиями, – на суше и на море воцарится спокойствие. Потому что когда Англия, германский император и другие державы убедятся, что воля и сила наших двух великих наций направлены к одной цели, оружие выпадет у них из рук, и современное поколение будет благословлять Ваше Императорское Величество за то, что Вы освободили его от ужасов войны и раздоров…
Это твердое, откровенное и честное поведение может не понравиться некоторым кабинетам, но оно вызовет одобрение всех народов и потомства.
Я прошу Ваше Императорское Величество верить чувству особого уважения, которое я к Вам питаю; чувства, выраженные в этом письме, служат тому самым высшим доказательством, какое я могу Вам представить.
Бонапарт»[100].
Это послание еще не дошло до Петербурга, как Павел I, словно чувствуя за тысячи километров настроение Бонапарта, даже не дожидаясь вестей из Парижа, написал письмо, которое поражает своей ясностью, благородством и идеями, которые опередили свой век. Это послание столь интересно, что его нельзя не привести полностью:
«Петербург, 18 (30) декабря 1800 г.
Господин Первый Консул.
Долг тех, которым Бог вручил власть над народами, думать и заботиться об их благе. Поэтому я хотел бы предложить Вам обсудить способы, с помощью которых мы могли бы прекратить те несчастья, которые уже в течение одиннадцати лет разоряют всю Европу. Я не говорю и не хочу дискутировать ни о правах человека, ни о принципах, которыми руководствуются правительства различных стран. Постараемся вернуть миру спокойствие, в котором он так нуждается и которое, как кажется, является основным законом, диктуемым нам Всевышним. Я готов слушать Вас и беседовать с Вами. Я тем более считаю себя вправе предложить это, так как я был далек от борьбы и если я участвовал в ней, то только как верный союзник тех, кто, увы, не выполнил своих обязательств. Вы знаете уже и узнаете еще, что я предлагаю и что я желаю. Но это еще не все. Я предлагаю Вам восстановить вместе со мной всеобщий мир, который, если мы того пожелаем, никто не сможет нарушить. Я думаю, что достаточно сказано, чтобы Вы могли оценить мой образ мысли и мои чувства.
Да хранит Вас Господь.
Павел»[101].
Интересно, что Бонапарт, также еще не получив ответ Павла, твердо объявил на заседании Государственного совета 2 января 1801 г.: «У Франции может быть только один союзник – это Россия». Складывается ощущение, что обе стороны охватило какое-то радостное возбуждение, словно этого давно ждали и вот оно наконец случилось. Два могущественных народа, несмотря на различия в государственном устройстве и идеологии их стран, подали друг другу руки для того, чтобы установить в мире стабильность и спокойствие.
В это время Павел принимает одно решение за другим, целью которых является установление дружбы и контакта с Францией. По его приказу Людовик XVIII и его маленький двор должны были покинуть Россию. Со службы были уволены многие французские эмигранты. В своем кабинете царь распорядился поставить бюст Бонапарта и публично пил за его здоровье.
В тот момент, когда отношения между Францией и Россией, словно по мановению волшебной палочки, из вражды превращались в самую тесную дружбу, со стороны Англии Павел получил удар – настоящую пощечину. В сентябре 1800 г. после долгой и упорной обороны французский гарнизон на острове Мальта капитулировал. Как уже можно было догадаться из происходившего ранее, англичане не вспомнили о принципах легитимизма, о защите прав и свобод человека, о которых они так пеклись, когда это могло дать повод вести войну, прибыльную для лондонских банкиров. Над островом был поднят британский флаг, и Мальта почти на два века станет одной из главнейших баз английского флота на Средиземноморье. Это была последняя точка, которую можно было поставить в крестовом походе, когда-то начатом Павлом. Вспомним, что основным побудительным мотивом, во имя которого погибли тысячи русских солдат, было восстановление справедливости и, прежде всего, защита принципов рыцарства и чести, воплощение которых царь видел в Мальтийском ордене. Теперь эти принципы были грубо растоптаны.
Одновременно поведение англичан на море перешло все рамки международных приличий. Английские военные корабли останавливали суда всех нейтральных держав, в частности и те, которые плавали под русским флагом, и производили их досмотр. Если что-то казалось английскому капитану похожим на «военную контрабанду», то есть предметом, который принципиально мог служить французам и их союзникам для военных целей, корабль и груз конфисковывались. Как можно догадаться, трактовка понятия «военный груз» могла быть очень широкой. Так что капитан судна, везущего груз железа, пеньки или водки из России в Америку, мог не сомневаться, что встреча с англичанами для него равняется встрече с пиратами – ведь водка могла быть предназначена для французских солдат, а значит, должна была быть конфискована вместе с судном. Однако
