Федор Достоевский - Письма (1832-1856)

Меня всё это так расстраивает, брат, что я как одурелый. Эк сколько труда и тягости разной нужно перенести сначала, чтоб устроить себя. Здоровье свое, наприм<ер>, нужно пускать на авось, а обеспечение черт знает еще будет когда. Я тебе пишу письмо маленькое; ибо сам наверно не знаю ничего. Я, впрочем, не совсем унываю. Как-то ты живешь? Пишешь, что ожидаешь нового гостя в семейство. Дай бог, чтоб это всё обошлось хорошо. Кабы и у тебя тоже поправлялись обстоятельства. Я, брат, не перестаю думать о своих целях. Наша ассоциация может осуществиться. Я всё мечтаю. Мне, брат, нужно решительно иметь полный успех, без того ничего не будет, и я буду только существовать с горем пополам. Всё же это зависит не от меня, а от сил моих.

«Сбрит<ые> баке<нбарды>» еще не совсем кончены. «Прохарчина» очень хвалят. Мне рассказывали много суждений. Белинский еще не приехал. Господа в «Современнике» всё таятся. Так что я еще придерживаюсь с «Сбрит<ыми> бакенбард<ами>» и не обещал. Может быть, будут у Краевского. Впрочем, я еще не знаю, как устроюсь и с этим. Буду пользоваться обстоятельствами и пущу повесть в драку, кто больше. Стащу-то я денег уж наверно порядочно. Но если случится издавать отдельно, так что дадут известную сумму вперед, то я не отдам в журналы.

Брат Андрей тебе кланяется. Белинские тоже, и тебе и Эмилии Федоровне. Я у них бываю. Вот играют-то на авось! Целую детей, я об них часто вспоминаю. Если продам хорошо повесть, то непременно пришлю им к рождеству конфекты и разных сластей. Свидетельствую всю мою преданность Эмилии Федоровне. Потерпим, брат, авось разбогатеем. Нужно работать. Но, ради бога, храни здоровье. И я бы тебе советовал и просил — не работай много. Что к черту! Пожалуйста, береги себя. И главное, ешь здоровее пищу. Меньше кофию и мяса. Это яд. Прощай, брат. Скоро еще напишу. Такие потемки.

Ф. Достоевский.

У нас октябрь сухой, ясный и холодный. Болезней мало. Не забывай меня и пиши. Кланяйся Форштадским, Рейнгардту и прочим.

Любезный брат Андрей.

Я уже давно приехал из Ревеля, и каждую субботу задерживали меня иные обстоятельства тебя уведомить. Извини. Приходи завтра повидаться со мной около 10 часов утра. Живу я напротив Казанского собора, на углу Соборной площади и Большой Мещанской, в доме Кохендорфа, в номере 25-м, в квартире m-me Candeville.

А теперь до свидания.

Твой брат Ф. Достоевский.

На обороте: Его благородию Андрею Михайловичу Достоевскому.

На Обуховском проспекте

за Обуховским мостом, в Строительном училище, воспитаннику.

Любезный брат!

Хочу тебе написать слова два, но не более, ибо хлопочу и бьюсь об лед как рыба. Дело в том, что все мои планы рухнули и уничтожились сами собою. Издание не состоится. Ибо не состоялось ни одной из тех повестей, о которых я тебе говорил. Я не пишу и «Сбритых бакенбард». Я всё бросил: ибо всё это есть не что иное, как повторение старого, давно уже мною сказанного. Теперь более оригинальные, живые и светлые мысли просятся из меня на бумагу. Когда я дописал «Сбр<итые> бак<енбарды»> до конца, всё это представилось мне само собою. В моем положении однообразие гибель.

Я пишу другую повесть, и работа идет, как некогда в «Бедных людях», свежо, легко и успешно. Назначаю ее Краевскому. Пусть господа «Современника» сердятся, это ничего. Между тем написав повесть к январю, перестаю печатать (1) совсем до самого будущего года, а пишу роман, который уж и теперь не дает мне покоя.

Но чтоб жить, я решаюсь издать «Бедных людей» и обделанного «Двойника» отдельными книжками. Я не ставлю, например, на них 1-я часть, 2-я часть, это просто будет «Бедные люди» отдельно и «Двойник» тоже — вся деятельность моя за год. Так же точно надеюсь я поступить и относительно будущего романа.

И наконец, разве года через 2 приступлю к полному изданию и тем чрезвычайно выиграю, ибо возьму деньги два раза и сделаю себе известность.

«Бедные люди» начинаю печатать завтра или послезавтра. Сделаю это через Ратькова, он обещает. И теперь только кляну судьбу, что нет у меня 700 руб. ассигнац<иями>, чтоб издать на свой счет. Издавать на свой счет это всё. На чужой — это значит на страх, можно погибнуть. Книгопродавцы подлецы. Бездна есть у них уловок, которых не знаю я и которыми можно облапошить. Но самая варварская вещь у них следующая: напечатает он издание на свой счет и получит за это от меня 350 или 400 экземпляров (цена, окупающая ему издержки), проценту берет он 40 на 100, то есть 40 к. сереб<ром> с экземпляра (я пущу по рублю). Это за оборот его капитала и за страх. У него в руках, положим, 300 экземп<ляров>. Он уж их и продает. Я же не имею права продать ни одного экземпляра до тех пор, пока он всё свое не продаст, ибо его подрываю. Он продаст всё и скажет мне, что публика не требует более и что у него нейдут. Поверять его невозможно. Это значит рассориться с ним. Это делается только в крайних случаях. У меня экземпляры лежат. Мне нужны деньги. Он покупает наконец у меня, проморив меня, сотни две экз<емпляров> за половинную (2) цену. Наконец, есть такие канальи, которые задерживают иногородние требования и не дают требующей даже в Петербурге публике. Теперь: издай я сам, я вдруг продаю всем книгопродавцам в Петербурге, на чистые. Процент берется законный. Они дают каждый больше, подрывая друг друга, если книга идет, и наконец в конторе Языкова учреждается главная складка.

Слушай, брат: требую от тебя немедленного ответа и вот что предлагаю. Если только у тебя есть деньги, 200 руб. серебр<ом> (нужно более, но можно войти в маленький долг), то не хочешь ли спекуляцию? Если ты копишь, то деньги у тебя пролежат даром. Я же тебе предлагаю, дай мне денег на издание. К 15-му ноября можно уже напечатать. До 1-го января окупится издание. Я тебе присылаю деньги твои 200 руб. сереб<ром> тотчас же. Потом со всего остального барыша тебе 1/4 долю. Издание окупится 350 экземплярами. (3) Останется 850 по 75 к. сереб<ром> = 635 р. ассигнациями>. Книгопродавцу я дам же этот барыш. Но я бы лучше желал взять тебя в долю. Мои деньги бы не пропали. Потом, если бы попахло успехом, мы бы издали «Двойника». Наконец, во всяком случае твои деньги воротятся к тебе до января месяца. Свидетельствуюсь честным словом моим, что я не вовлеку тебя в ложное положение. Наконец, я ожидаю успеха. Хотя и медленного. Всё издание разойдется разве в год. Вот пример: «Пан Холявский» Основьяненко был напечатан в «Отеч<ественных> записках» 3 года назад. Потом издан отдельно и теперь уже хотят делать 3-е издание.

Если хочешь, брат, то отвечай мне немедленно и деньгами. Я же поправлю в это время кое-что, буду в цензуре и уговорюсь в типографии. Если пришлешь и у тебя нет столько, то пришли на 1-й раз хоть 120 р. сереб<ром> не менее для задатка, и потом непременно к 15 ноября остальные 80 р. сереб<ром>.

Наконец, если ты не можешь всего этого сделать, то ты меня не стеснишь по крайней мере во времени. Я обращусь к книгопродавцам, и мы издадим уже потом «Двойника».

Отбрось в этом деле всю братскую любовь, деликатность и проч. разности. Смотри на дело как на спекуляцию. Из желания мне добра не обкради себя сам, хотя даже и не на большое время. У тебя рождается новое дитя. Прощай, целуй всех. Кланяйся кому нужно. Мне всё нездоровится. Но ведь ты меня знаешь.

Твой Достоевский.

Прощай, любезный брат. Ожидаю ответа немедленного. Ради бога, не ставь себя сам в ложное положение, то есть если бы ты, например, давал свои последние. Тогда лучше не нужно. Я ведь только предлагаю. Но если ты богат и согласен, то высылай деньги с 1-ою почтою, н<а>прим<ер> ко 2-му или 3-му числу.

Ну, слушай же. Я тебе написал всё и последний раз говорю: если есть деньги, не бойся и соглашайся. Нет или мало, то, ради бога, не вступай в долю. Отвечай сейчас.

Кланяйся Эмилии Федоровне. Желаю вам всем счастья, друзья мои. Гоголь умер во Флоренции 2 месяца назад.

(1) было: писать (2) было начато: за ум<еренную> (3) в подлиннике ошибочно: экземпляров

26 ноября 1846 г.

Ну как ты мог, драгоценнейший друг мой, писать, будто бы я на тебя рассердился за неприсылку денег и потому молчу. Как могла такая идея прийти тебе в голову? И чем, наконец, я мог подать тебе повод так думать обо мне? Если ты меня любишь, то сделай одолжение, откажись впредь навсегда от подобных идей. Постараемся, чтоб между нами было всё прямо и просто. Я вслух и прямо скажу тебе, что я тебе уж и так много обязан и что было бы смешным и подлым свинством с моей стороны не сознаться в этом. Теперь об этом довольно. Буду писать лучше о моих обстоятельствах и постараюсь обо всем тебя пояснее уведомить.

Во-первых, все мои издания лопнули и не состоялись. Не стоило, брало много времени и рано было. Публика, может быть, не подалась бы. Издание я сделаю к будущей осени. Со мной к тому времени публика более ознакомится, и положение мое будет яснее. К тому же я ожидаю нескольких авансов. «Двойник» уже иллюстрирован одним московским художником. «Бедные люди» иллюстрируются здесь в двух местах — кто сделает лучше. Бернардский говорит, что не прочь начать со мной переговоры в феврале месяце и дать мне известную толику денег на право издать в иллюстрации. До того времени он возится с «Мертвыми душами». Одним словом, до времени я к изданию стал равнодушен. К тому же и некогда возиться с этим. Работы и заказов у меня бездна. — Скажу тебе, что я имел неприятность окончательно поссориться с «Современником» в лице Некрасова. Он, досадуя на то, что я все-таки даю повести Краевскому, которому я должен, и что я не хотел публично объявить, что не принадлежу к «Отечеств<енным> запискам», отчаявшись получить от меня в скором времени повесть, наделал мне грубостей и неосторожно потребовал денег. Я его поймал на слове и обещал заемным письмом выдать ему сумму к 15-му декабря. Мне хочется, чтобы сами пришли ко мне. Это всё подлецы и завистники. Когда я разругал Некрасова в пух, он только что семенил и отделывался, как жид, у которого крадут деньги. Одним словом, грязная история. Теперь они выпускают, что я заражен самолюбием, возмечтал о себе и передаюсь Краевскому затем, что Майков хвалит меня. Некрасов же меня собирается ругать. Что же касается до Белинского, то это такой слабый человек, что даже в литературных мнениях у него пять пятниц на неделе. Только с ним я сохранил прежние добрые отношения. Он человек благородный. Между тем Краевский, обрадовавшись случаю, дал мне денег и обещал сверх того уплатить за меня все долги к 15 декабря. За это я работаю ему до весны. — Видишь ли, что, брат: из всего этого я извлек премудрое правило. 1-е убыточное дело для начинающего таланта — это дружба с проприетерами изданий, из которой необходимым следствием исходит кумовство и потом разные сальности. Потом независимость положения, и наконец, работа для Святого Искусства, работа святая, чистая, в простоте сердца, которое еще никогда так не дрожало и не двигалось у меня, как теперь перед всеми новыми образами, которые создаются (1) в душе моей. Брат, я возрождаюсь, не только нравственно, но и физически. Никогда не было во мне столько обилия и ясности, столько ровности в характере, столько здоровья физического. Я много обязан в этом деле моим добрым друзьям Бекетовым, Залюбецкому и другим, с которыми я живу; это люди дельные, умные, с превосходным сердцем, с благородством, с характером. Они меня вылечили своим обществом. Наконец, я предложил жить вместе. Нашлась квартира большая, и все издержки, по всем частям хозяйства, всё не превышает 1200 руб. ассигнац<иями> с человека в год. Так велики благодеяния ассоциации! (2) У меня своя комната, и я работаю по целым дням. Адресс мой новый, куда прошу адресовать ко мне: На Васильевском острове в 1-й линии у Большого проспекта, в доме Солошича. № 26, против Лютеранской церкви.