Николай Прокудин - Конвейер смерти
– Так что, можно идти с Пыжом? – продолжал я осторожно гнуть свою линию.
– Черт! Я ему про Фому, а он мне про Ерему! Ступай хоть с самим чертом! Ладно, дойдешь до следующей заставы и назад. Управление будет тут находиться. Должен же у меня быть хоть какой-то заместитель? Пусть и непутевый. Зам по технике в рембате застрял! Зам по тылу в батальоне обеспечения что-то достает! Зам по строевой в полку бумажки партийной документации заполняет! Заменщика, видите ли, ждет. Деятели! Одни деловые! А воевать кому? Мне?
– Я что, в штаб дивизии отпрашиваюсь уехать? – огрызнулся я. – Вперед иду, под пули!
– Вот я и говорю: бегом, туда и обратно! Хватит заниматься с пятью бойцами! Комиссар! В нашем батальоне пятьсот человек! Не забывай!
– Понял, товарищ майор! Буду работать со всеми. В следующий раз пойду со второй ротой.
– Вот-вот! Арамов только назначен, и Шкурдюк после болезни. Правильно, им и помогай. И перестань повторять «товарищ майор, товарищ майор»! Ты – мой первый помощник! В неофициальной обстановке можно Василий Иванович. Да и вообще, я уже неделю как подполковник. Только еще не объявили полку об этом и погоны не вручили.
– Поздравляю, товарищ подполковник, – улыбнулся я и пожал руку комбату.
– Тьфу-тьфу! Я о чем говорил только что? В неофициальной обстановке – по имени-отчеству!
– Виноват. Товарищ майор. То есть подполковник. Тьфу, Василий Иванович, – сплюнул я на землю от досады за свою неловкость в общении с комбатом. Еще месяц назад он меня топтал и постоянно дрючил. А полгода назад буквально изничтожал и по стенке размазывал. Теперь же – Василий Иванович! Чудно и непривычно. Если наш Василий Иванович – Чапай, то я что – Фурманов? Хорошо нет большой реки, а то пришлось бы книгу писать…
– Ну вот, вдобавок плюнул на меня, – усмехнулся Подорожник на мое непроизвольное «тьфу».
– Да не на вас, а в сторону. Это я от неловкости ситуации. Не привык к сокращению дистанции между нами и изменению своего статуса.
– Вот-вот! Быстрей привыкай. Надоело мне за всех работать, – нравоучительным тоном произнес комбат. Он встал и побрел на заставу, сильно сутулясь. Дед! Как есть старый дед!
Сил у духов на дальнейшее сопротивление не хватило. Да и зачем драться до победы? Работала обычная их тактика: укусил – убежал. Укусить на этот раз удалось многих! Трое убитых, четверо раненых. Но они и сами, пожалуй, с десяток боевых штыков лишились.
До второй заставы мы прошли без проблем. Лишь у третьего поста из-за канала несколько раз выстрелил миномет и быстро замолчал, задавленный огнем наших орудий. Армейская и дивизионная артиллерия вновь яростно обрушилась своей мощью на кишлаки за большим каналом. Авиация несла смерть с воздуха несколькими волнами: вертолеты, штурмовики, бомбардировщики наших и дружественных нам афганских ВВС.
Не хотел бы я оказаться на месте бородатых, под бомбами!
Я вернулся на командный пункт после второй «прогулки» с разведчиками и тихо лег в десант брони на свой матрас. Проспал я почти двенадцать часов. Вставать не хотелось. Я просто лежал, тупо уставившись в бронелист, и размышлял о превратностях жизни. Жутко болела голова, слегка тошнило. Сказывались звуковые удары по ушам и голове во время близких разрывов мин и выстрелов пушек.
Комбат прервал мой затянувшийся отдых и вызвал к себе в санитарку.
– Комиссар! Не желаешь отправиться во вторую роту? Они сейчас вместе с гранатометным взводом от шоссе заходят в зеленку. Ты вчера намекал, что мечтаешь об этом. Скоро прибудет зампотех, вместе и отправляйтесь в гости к Арамову.
– Всегда готов! Только таблеток возьму у Сероивана и поеду, – ответил я Подорожнику.
– Что, с мозгами не в порядке? – участливо спросил Иваныч.
– С мозгами все в порядке, но голову немного контузило. Болит. Чуть-чуть подташнивает.
– Это пройдет. Чему там болеть? Знаешь, есть такой анекдот. Пассажирский самолет разбивается вблизи аэродрома, земля вокруг дымится, горит. Спасатели примчались и из-под обломков достают только одного живого человека. Генерала, замполита! Он стряхивает с мундира пыль и пепел, а врачи спрашивают: «Пассажир, что у вас, какие ранения?» Он в ответ: «Никаких царапин нет, цел и невредим». – «А голова не болит, товарищ генерал?» Генерал, постучав кулаком себе по лбу: «А чего ей болеть, там же только кость?!» Так и у тебя, комиссар! Голова поболит и пройдет, там ведь просто кость!
– Любите вы, Василий Иванович, над политработниками издеваться! – обиделся я. – К тому же я не генерал. Лобная кость у меня пока тонкая.
– Да нет, это не только тебя касается, а всех нас. Согласен. Моя лобовая броня толще твоей, и намного. Я уже подполковник!
Три миномета били очередями по населенному пункту, расчищая дорогу пехоте. Хорошая штука этот «Василек»! Кассету из мин выплевывает за несколько секунд, знай себе их меняй – перезаряжай. (Главное – по своим не лупануть.) Разрывы кучно ложились вблизи дороги, скашивая и вырубая виноградники. Земля и зелень поднимались в воздух, а там перемешивались и осыпались, стелясь ровным серым ковром.
Духи предпочли уклоняться от открытого боя. Возможно, что по разработанному плану они собрались в один мощный кулак и оказывали сопротивление лишь в первый день.
Рота вошла в зеленку двумя колоннами, выставила посты. Мимо нас, проревев моторами бронемашин, ушли к далекой заставе разведрота и танкисты. За ними поехали грузовики с продуктами, боеприпасами, а также молодыми солдатами. Эти юнцы отправились менять увольняемых в запас дембелей. Бедным парням предстояло просидеть два года безвылазно в зеленом аду, в окружении врагов. Если, конечно, не ранят или не подхватят какую-нибудь гнусную инфекцию. Госпиталь – единственное разнообразие в армейской жизни. А так, впереди два года «строгого режима». Бедолаги…
* * *Меня разбудил громкий крик осла и солдатский смех.
– Товарищ старший лейтенант, все нормально, не беспокойтесь, – стал успокаивать меня сержант.
– Абдуллаев! Чего несчастный осел орет? Как будто вы его кастрируете! – ругался я на солдата.
Сегодня наконец перестала болеть голова. Это хорошо! Измученное тело понемногу воскресало к жизни. Я думал, что еще раннее утро, а оказалось, что время приближалось к полудню, но почему-то никто меня разбудить не удосужился.
– Абдуллаев, почему не подняли к завтраку? – продолжил я распекать сержанта.
– Не разбудили, потому что взводный не велел. Сказал, что вы устали после боя и голова болит. А ишак дурацкий сам не знает, чего орет. Нецивилизованный. Дикая скотина. Фотоаппарата никогда, наверное, не видел. Мы на нем фотографируемся, а он верещит, сволочь безмозглая.
– Не дергайте животное за хвост, он и успокоится. Хлеб есть? – спросил я.
– Есть.
– Неси буханку или сухарей. Он у нас как миленький позировать начнет. И майора Верескова позовите.
Освободив хвост, ишак замолчал, а спустя пять минут окончательно успокоился. Животное принялось пережевывать кусок черствого ржаного хлеба и хрустеть заплесневевшими сухарями.
– Никифор, чего звал? – спросил подошедший Владимир Васильевич.
– Предлагаю сделать фото на память о Востоке. Экзотика! Верхом на осле! – предложил я.
– С удовольствием! А то снимки только на фоне развалин. Мои доченьки просили прислать фотографию с верблюдом. Но и осел подойдет. Достаточно, в принципе, и его.
Животное мучили до тех пор, пока пленка не закончилась. Вечером его подарили, вернее, обменяли у «царандоевца» на консервы. На кой черт он нам сдался? Кормить проглота прожорливого и крикливого надо…
Зампотех впал в сильную меланхолию. Играл на гитаре, негромко пел и что-то записывал в тетрадочку, при этом шевеля губами. Много думал, тяжело вздыхал, разговаривал сам с собой…
– Владимир Васильевич, что вы там пишите? Записки с фронта? Афганская проза?
– Ты будешь смеяться, Никифор, но я сочиняю стихи и, на мой взгляд, неплохие романсы.
– Что-что?
– Романсы. Да и сонеты порой получаются неплохо.
Проклятье! Этого только батальону не хватало! Пропала наша техника! Если зампотех сочиняет сонеты, романсами увлекается, то беда! Я заметил: коль технарь непьющий, трезвенник, значит, машины не любит и заниматься ими не будет. Тем более поэт. Пьяница – другое дело! Такой обычно стакан спирта залудит – и в двигатель. Ему в железках покопаться – хлебом не корми – в радость. Руки по локоть в масле, сам в мазуте, а машины исправны, обслужены, отремонтированы. Полный порядок! Пусть всегда пьян, но работает. А лирик – это не зампотех, это мука комбату. Любителя выпить с технарями-прапорщиками, старого зампотеха Ильичева, Подорожник еще не раз вспомнит добрым словом. Эх! Лирик-меланхолик. Глядишь, и за баллады возьмется… Не убили бы рассеянного!
Глава 7. Имитация вывода войск
Ранним утром комбат вернулся из женского модуля. Включил греться электрический чайник, побрился, подстриг у зеркала торчащие усы, сделал зарядку. Эти действия сопровождались украинскими народными песнями в его исполнении. Ох, достал, любитель самодеятельности! Шесть утра, и так хочется выспаться после рейда, а он о «калине», «вишне», «дивчине». Утомил своим песнопением, половой гигант…
