Константин Кайтанов - Наше небо
— Мы оставим Фигэрас последними, — сказал он, обратившись к Бурго. — Может быть на прощание слетаем к мерзавцам и устроим им очередную «поливку».
Бурго, коренастый, широкоплечий, ответил взглядом согласия. Из речи Антонио он понял всего лишь несколько слов. Человек, не знавший своего отца, а матерью считавший Советскую Россию, Антонио оказался на фронте в рядах интернациональной бригады случайно, призванный совестью своей беспризорной души отстаивать святое дело Испанской республики. Он пришел в бригаду замечательным истребителем по профессии. Но у него был ограниченный лексикон испанских слов, наиболее понятными и выразительными из которых были «комарада» и «русия».
— Мы оставим Фигэрас последними, — подтвердил он, многозначительно посмотрев на товарища. — А встретим врага… первыми.
Бурго вынул из планшета донесения, переданные ему командиром разведывательного отряда, отошедшим вместе со всеми ребятами на новые оборонительные рубежи.
Разостлав сводку на коленях, Бурго стал читать ее, бесстрастно перелистывая страницу за страницей, казалось, пе замечая ничего, достойного внимания. Потом ой остановился на второй странице и многозначительно задумался.
Антонио просунул голову под руку Бурго и тоже смотрел на точку, у которой Бурго держал указательный палец.
— Правильно!
Антонио хлопнул Бурго по плечу.
Это идея! По дороге к Фигэрас подходит двухсоттонный обоз с горючим и снарядами. Сто автомашин! Тут пахнет дымом.
Бурго сел, поджав под себя ноги, около него расположился Антонио. Оба стали молчаливо обдумывать план операции. Он был ясен и без того по скупым, недоговоренным фразам, по единодушному пониманию обстановки, сложившейся в Каталонии.
Чтобы уточнить свою мысль, Бурго вынул карандаш и на карте планшета провел маршрут полета. Антонио кивнул головой.
Шестерка бомбардировщиков «Хейнкелей» с фашистской свастикой у хвостового оперения пронеслась со стремительным гулом. Антонио вскочил.
— Садись, — усадил его Бурго. — Не время.
Бомбовозы прошли над дымящимся Фигэрас, сбросили на него свой страшный груз и, не встретив никакого отпора, горделиво ушли, довольные успехом. Дым над городом сгустился, пламя пожарища поднялось к небу, окрашивая облака кровавыми полосами.
К ночи эвакуация закончилась. Громыхая и пыля, одна за другой промчались санитарные машины с ранеными, подобранными на улицах, за ними на грузовиках пронеслись последние части, выделенные в помощь коменданту, какая-то легковая машина с оборванным кузовом, и дорога в Фигэрас опустела.
Теперь можно было сниматься и звену истребителей Бурго, от которого остались только два самолета. Бурго подошел к машине Антонио. Многосильный обтекаемый истребитель-моноплан, изумительно зализанный, казался налощенным, — до того старательно Антонио подготовил его к полету. Бурго заглянул в кабину. Пулеметы стояли наготове, полный запас бомб был подвешен.
— Молодец! — потрепал Бурго приятеля по плечу. — Летим!
Он поднял для большей выразительности указательный палец — знак интернациональный для всех республиканцев.
Антонио радостно вскинул свои глубокие черные глаза и, замотав головой, поднял тоже указательный палец.
— Летим!
Бурго снова вытащил карту и показал на точку, к которой, по сообщениям разведки, продвигался военный обоз Франко. Антонио закивал головой. Тогда Бурго вытянулся во весь рост, подтянул ремни портупеи и повернулся лицом к Фигэрас, задымленному бушевавшим пожарищем. Потом он повернулся к машинам, сдернул с них маскировочные полотнища и швырнул их на землю.
— До встречи на земле!
Антонио взлетел первым. Величественно оторвав свою машину, он развернулся на круг. Две маленькие стремительные птички, взвихрив воздух, вонзались в высь, чтобы сразу набрать предельный потолок полета. На шестой минуте справа от Антонио вспыхнули два облачка взрыва. Зенитки Франко заметили полет республиканцев. Истребители сбавили газ. Этот испытанный маневр ввел противника в заблуждение. Рассчитывая на предельную скорость полета, фашисты «мазали» до тех пор, пока истребители не набрали новый «потолок». Тогда Бурго вышел вперед, показывая Антонио знаками следовать за собой.
Приблизившись по расчетам к объектам атаки, Бурго, прижатый к креслу чудовищной силой, ввел самолет в пике и, упершись лбом в оптическую часть прицела, молча наблюдал поспешный бег стрелки альтиметра. На высоте двухсот метров он вырвал ручку на себя и, пройдя по горизонту, осмотрел местность. Внизу лежало изрытое снарядами артиллерии шоссе, справа пересеченная местность, впереди по дороге медленно движущийся военный обоз. Бурго оглянулся. Неизвестно откуда, в воздухе вспыхнули взрывы снарядов зенитной артиллерии.
Бурго дважды покачал плоскостями.
Антонио понял этот сигнал как призыв к самостоятельным действиям и, круто вырвавшись вперед, полетел в голову обоза противника. За ним на высшей скорости рванулся и Бурго в тыл вражеским машинам, с которых щелкали зенитные пулеметы.
Все стремительнее несется к центру прицела самолета Бурго хвостовая автомашина, все ближе в ограниченной рамке прицела нарастает колонна врага, стремящаяся войти в оставленный Фигэрас.
Еще и еще немножко, Бурго считает секунды, а потом разом нажимает на все гашетки пулемета, и длинная очередь залпов пущена в колонну врага. Бурго делает боевой разворот. Вспыхнул воспламененный хвостовой грузовик с горючим.
Истребитель Антонио несется к голове колонны. Одновременно появляются неизвестно откуда несколько истребителей со свастикой. Еще миг, и в воздухе становится тесно от машин, которые окружают Бурго. Он начинает свои воздушные трюки. Вначале Бурго насчитал семь истребителей, потом сбился со счета и ввел машину в падение, которое так характерно для побитого самолета. Метры отделяли его от земли, когда он дал полный газ и, выровнявшись, выпустил пулеметную очередь в самолет врага, заинтересовавшегося «гибелью» республиканца. Фашистский самолет упал, воспламенившись на лету.
Некоторое время Бурго видел лишь частые дымки взрывов, потом почувствовал, что какая-то большая очередь прошила ему плоскость, и самолет, чуть потеряв скорость, стал проваливаться.
«Газу, газу!» — подбадривал он себя и, «пикнув», прорвался к голове колонны, над которой дрался его боевой товарищ. Бурго поспешил к нему на выручку, когда Антонио уже падал в безжизненно переворачивающейся машине.
«Хитрит?!»
Нет, Антонио, — это видно по движениям тяжело раненной машины, — с трудом выравнивал ее и вел навстречу колонне, не желая сдаваться врагу. Он врезался в головную машину, которая при ударе взлетела со взрывом. Огромная детонация вызвала взрывы соседних машин, метнувшихся в воздух со всеми боеприпасами.
— Молодец мальчик! — сказал про себя Бурго, чувствуя что кто-то из преследователей прошил ему ту же левую плоскость. — Теперь конец. Но я еще отомщу за тебя, Антонио. Мы еще встретимся, родной.
Бурго задрал истребитель вверх и своим могучим винтом вспорол вражеский самолет, когда тот на большой скорости проходил над ним. Противник падает, но и для Бурго этот удар оказался гибельным. Металлический винт истребителя разлетелся на куски, машина стремительно клюнула носом.
Бурго повел самолет к центру колонны, остатки которой в панике несутся по рытвинам и ухабам. Из последних сил Бурго дотянул самолет до удирающих грузовиков с огнеопасными знаками на брезентах и, настигнув самую груженную машину, устремил в нее свой самолет.
Страшным толчком летчик выброшен из кабины. Взрыв потрясающей силы радует Бурго и уносит его в небытие, совсем близко к Антонио, упавшему минутой раньше.
Над Хасаном
Мы встретились с Градовым на Московском вокзале, причем я ни за что не узнал бы моего друга после семилетней разлуки. Он показался мне крупным, возмужавшим и, пожалуй, очень солидным для своих тридцати лет. Оглядев его сверху донизу, я сказал:
— О такой слоновьей комплекцией можно погубить боевую машину. Провалится.
Как видно, и со мной произошла перемена, заставившая его спорить, каким образом парашют не разрывается в клочья, когда я совершаю свои прыжки.
Вечером мы сидели в кругу товарищей. Скромный и застенчивый Градов, участник хасановских операций, говорил обо всем самыми общими фразами, немногим умножая те сведения, которые мы знали и без него.
Доктор Элькин, отличающийся особой решительностью в нужный момент, обратился к гостю с вопросом:
— Короче, вы сами участвовали в операциях?
— Да.
— В воздухе?
— Конечно.
— В таком случае слово имеет товарищ Градов.
Так началась беседа.
Вначале сдержанный и сухой рассказ Градова не очень волновал нас. Но вот он, незаметно для себя, перешел на интимный, лирический тон повествования. И мы весь вечер до полуночи слушали его, как говорят, не переводя дыхания.
