Олег Насобин - Бенвенуто
Я поднялся по роскошной лестнице, покрытой ковром, и нашел нужный мне офис.
Пожилая женщина-ассистент с растянутым в улыбке суровым лицом проводила меня к своему патрону в тесный, обшарпанный кабинет.
Патрон приветливо улыбнулся, пожал мне руку и предложил кресло напротив своего стола.
Когда мы уселись, адвокат быстро и профессионально состроил участливую скорбную мину и сказал: «Ну, рассказывайте. Я бельгиец. Работаю здесь много лет, я тоже ненавижу французов, мне можно все рассказать откровенно».
После такого начала мне сразу захотелось уйти.
Разумеется, в этот момент я тоже не испытывал особой любви к французам. Но мою неприязнь к ним я считал своим личным делом и никому о ней не говорил. Кроме того, французы тоже бывают разные.
Вообще-то общеизвестно, что французов мало кто любит, кроме, пожалуй, восторженных русских барышень, насмотревшихся романтических кинофильмов. Несложно из этого банального факта сделать некое коммерческое клише и использовать его во время переговоров, чтобы расположить к себе собеседника-иностранца.
Но не только в этом дело. Я чувствовал, что адвокат врет больше, чем обычно (или прилично), и просто старается вот так незатейливо и грубо залезть ко мне в душу. Словом, доверия не возникло, я вежливо побеседовал о том о сем и ушел, обещая адвокату всенепременно подумать.
Сейчас, по прошествии времени, я, разумеется, уверен, что «бельгийский адвокат», равно как и остальные фигуранты этой истории, постоянно и непосредственно связаны и с французской контрразведкой, и с налоговиками. Но тогда я об этом не думал, просто почуял какой-то подвох, поэтому после посещения «адвоката» принял окончательное и твердое решение: никаких «детиризасьонов». Это скользкая и не очень полезная нам авантюра.
На следующий день я в категорической форме сообщил о своем решительном отказе Жан-Кристофу Парису. Но новые знакомые, к моему удивлению, не отстали, как я предполагал, а сменили тактику и принялись предлагать нам с женой другой вариант.
Они настоятельно советовали открыть компанию в Швейцарии и получить на имя уже швейцарской фирмы кредит в Женеве, обеспечив заем денег своей недвижимостью во Франции. Смысл состоял в том, что уже не придется обращаться во французский банк, а деньги можно занять в швейцарском, швейцарские банки более адекватны, и с ними проще разговаривать, уверял меня Жан-Кристоф.
Профит моих куртье по новому плану заключался в комиссионных, гонорарах и зарплате за управление моей будущей швейцарской фирмой.
Я хорошенько все обдумал. Никаких признаков побега от налогов здесь не просматривалось, потому в конце концов этот вариант меня устроил. Я дал согласие, и мы начали готовить сделку.
Наверное, пришло время описать поподробнее этого Жан-Кристофа Париса, куртье из Парижа.
Он приехал впервые ко мне на юг поздней осенью 2009 года, а познакомились мы по телефону, когда он 23 сентября этого же года ответил на наше объявление о поиске инвесторов. Жан-Кристоф расположил меня к себе и внешностью, и тем, что рассказывал о своих детях (которых у него якобы было трое) и о своей хворой жене.
Это уже потом я подметил, что у всех агентов спецслужб, втирающихся в доверие, всегда кто-нибудь «хворает». Или они сами, или дорогие им близкие люди.
Жан-Кристоф не капризничал, денег за «командировки» не просил. Он с интересом осмотрел мою собственность и внимательно ознакомился с документами, удостоверяющими и мое владение ею, и ее оценку банковскими экспертами.
Был он средних лет, худощавый, коротко стриженный, иногда неловкий мужчина. Пока мы обедали и знакомились в какой-то случайной брассери[10] в Каннах, он дважды чуть не перевернул бокал с вином. Позднее Катрин, упомянув о нем, забавно злилась, что он вечно все портит на переговорах: то перевернет, то уронит, то обольет клиента. А я рассмеялся ее рассказу, вспомнив нашу первую встречу с Жан-Кристофом.
Месье Парис предлагал мне то один вариант, то другой, время между тем текло, а я все никак не соглашался. Потом однажды куртье пригласил меня в Париж в свой «офис». Скорее всего, это помещение не было офисом Жан-Кристофа, но, видимо, он желал, чтобы у меня пропали сомнения насчет его солидности.
К тому же мой новый знакомый позвал туда еще «несколько партнеров», чтобы найти решение моей задачи «вместе».
Как и у других агентов или офицеров французской «конторы», у Жан-Кристофа в 2010 году не было никаких следов в Интернете. Вы не нашли бы ни его фотографии, ни его участия в социальных сетях, ни даже его имени в списках выпускников какой-нибудь школы или университета.
Это теперь, в 2013 году, когда французские спецслужбы «взялись за ум», они озаботились хотя бы «витриной», подобием аккаунтов в «Фейсбуке» и так далее. А тогда у профессиональных оборотней в Сети ничего не было. Никаких следов. Само собой, сие забавно и в наше время выглядит дико, но факт остается фактом: французские спецслужбы зачем-то стирали всё подчистую, уже одним этим фактом ставя своих агентов под подозрение.
Однажды я с нескрываемым интересом наблюдал, как личная информация, касающаяся моего знакомого, которого только что завербовали, вдруг начала исчезать буквально на глазах.
Не понимаю, как они надеялись при таком раскладе сохранить в тайне причастность того или иного подозрительного типа к «конторе»? Достаточно было просто погуглить его имя, и если выяснялось, что взрослый, весьма влиятельный и импозантный человек просто-напросто не существует в Сети, это, как минимум, вызывало подозрения.
А в сочетании с другими характерными признаками установить агента, тем более плохо подготовленного с профессиональной точки зрения и болтливого, — и вовсе раз плюнуть. Правда, для этого нужно избавиться от наивной уверенности, что шпионы бывают только в кино.
Но вернемся к теме. Я приехал в Париж и в одном из старинных зданий в центре города нашел офис месье Париса, переделанный из квартиры. Там меня ждали пара других французов с унылыми лицами, коренастый представитель люксембургской компании с некрасивым, широким и рваным шрамом на шее и лице и сам Жан-Кристоф за столом в кожаном кресле.
Мизансцена мне показалась не особо располагающей, тем более что все присутствующие курили. Не одновременно, конечно, но все мужчины были курящими. Это само по себе настораживало.
В мире финансов я как-то не встречал курящих людей, особенно группами. Курить уже не модно, а одновременно и в тесном офисе — это вообще нонсенс. Собравшиеся люди не были теми, за кого себя выдавали. Я чувствовал это интуитивно, и моя уверенность крепла.
Французы, представленные мне как специалисты по отношениям с банками, чтобы расположить меня к себе, говорили о гольфе. Все присутствующие, как ни странно, уже откуда-то знали, что я чемпион «Эвиана-2009» (я действительно выиграл турнир Про-Ам в составе команды из четырех человек).
Беседа шла по кругу, и я не понимал, зачем я вообще сюда приехал? Ничего нового не говорилось. И вдруг, примерно минут через тридцать после начала встречи, пришла Катрин.
Это была стройная, безупречно сложенная женщина возрастом чуть за сорок, с большими голубыми глазами и гривой пепельных волос. Высокие скулы делали ее немного похожей на славянку. Она села в кресло недалеко от меня. Я старался не коситься на нее. Помню только, что она была одета со вкусом — простое элегантное платье и дорогая большая сумка.
Потом, когда она появилась у нас в офисе, мои сотрудники перешептывались, что я привел с собой «Карлу Бруни». На самом деле Катрин раздражает сравнение с Карлитой, ибо она считает себя более красивой. Ну, в чем-то она, пожалуй, права.
Когда она пришла, все подтянулись и сосредоточились. Жан-Кристоф представил ее как своего партнера Катрин Виржинго. Похоже, его «партнером» она стала совсем недавно, потому что, отдавая мне свою визитку, спросила у Жан-Кристофа: «Какой у нас мейл?» Жан-Кристоф суетливо принялся его диктовать, но вскоре кинулся написать.
Потом мы продолжили разговор, прерванный ее вторжением.
Я знаю, что у французских мужчин всегда повышенный градус либидо. Поэтому, когда столь нетипичная для Франции красавица появляется в обществе, кокетничать или строить ей глазки — последнее дело. Будешь где-то в конце длинной очереди, все это заметят, а твой рейтинг снизится.
У таких женщин не бывает недостатка ни в комплиментах, ни в ухажерах, так что я постарался поскорее забыть о ней, от греха, будто ее здесь и не было.
И вдруг, когда человек со шрамом открыл рот, чтобы сказать в очередной раз, почему мне выгодно отдать свою собственность и деньги его компании, Катрин прервала его, и он сразу замолчал и впился в нее взглядом.
У нее оказался немного неприятный голос — видимо, прокуренный, — и часть ее шарма испарилась. Хотя со временем я привык, а потом заметил, что по тембру он похож на голос Патрисии Каас.
