Юрий Корнилов - Горячее сердце
Доменову рассказывал один из волжан, что еще в двенадцать лет Пальчинский стал специальным корреспондентом отдела «Вести с Волги» в местной газете. Правда, в издании газеты принимала участие матушка Пальчинского, но тем не менее статьи Пальчинского привлекали внимание читателей, будоражили обывателя.
Сотоварищи Пальчинского по учению вспоминали, что он выделялся среди студентов.
Однажды сокурсник принес весть:
— Друзья, слышали? Знаменитый Бехтерев ищет репетитора для своих детей, поступающих в гимназию? Вот бы мне устроиться!
Кто-то резонно возразил:
— Куда тебе! Это место для Пальчинского.
И Пальчинский загорелся, он бросился, то есть размеренным шагом отправился, к своему любимому преподавателю, вхожему в дом Бехтерева:
— Рекомендуйте, если можно…
Бехтереву приглянулся эрудированный молодой репетитор, имевший дерзкие неординарные суждения о положении в государстве, и он ввел Пальчинского в круг прославленных медиков.
Припоминали соученики и другое: появилась возможность студентам поработать на угольных рудниках Франции. Первым вызвался Пальчинский.
Петербургское общество, куда уже был вхож Пальчинский, поразилось: он не побоялся во Франции одеться в робу простого рабочего и попотеть на черной работе.
Зато, когда Пальчинский вернулся и сделал увлекательные социальные доклады о Франции, восхищенное студенчество Петербурга избрало его председателем чуть ли не всех своих обществ.
А после разгрома русского флота, после горестной Цусимы из столицы привезли на Урал подробности о нашумевшем «бое с полицией»:
— Вы знаете, в нем участвовал Пальчинский. Петр Акимович приехал в Петербург отдохнуть с каменноугольных шахт Сибири. А в Петербурге демонстрация. В Павловском парке. Пальчинский с женой присоединились к толпе. Для разгона нагнали солдат — видимо-невидимо! Целый полк или даже два! Но Пальчинский последним, словно гуляя, под ручку с женой покинули парк. Его буквально подталкивали штыками. Но он — и не обернулся!
А еще через некоторое время о Пальчинском дошли вести из Сибири и Европы.
Оказывается, Петр Акимович после петербургского отдыха попал в бурлящий восставший Иркутск. Генерал-губернатор бежал. Вице-губернатор был подстрелен, полицмейстер подал в отставку. Власть перешла в руки смешанного комитета представителей партий, общественных организаций, провозгласивших «Иркутскую республику». Одним из руководителей республики был избран Пальчинский.
После ее падения целый взвод солдат сопровождал Пальчинского в тюрьму.
Будучи уже в ссылке, Пальчинский сумел выхлопотать заграничный паспорт в Новую Зеландию через Владивосток: заговорил зубы приставу рассказами о добыче золота драгами, тот и подмахнул свидетельство.
Через три дня власти спохватились. Прокурор потребовал более строгого наказания всем руководителям «Иркутской республики».
На квартиру к Пальчинскому явился пристав и печально спросил его жену:
— Как вы думаете, ваш муж успел пересечь границу? А то розыск его объявлен. За его голову три тысячи рублей назначили. Для меня они не лишние.
А Пальчинский катил по заграницам: Париж, Лондон, Гамбург, Константинополь, Варна, берег Сирии.
В Италии Пальчинский получил известие: его выделили из «Иркутского дела» за недостаточностью улик. Царь наградил его орденом за организацию выставки российской промышленности в Италии.
— Вы понимаете, — теребил за рукав Доменова его однокашник, — Пальчинский отказался и от царского, и от итальянского орденов! «Мы мастера, — говорит, — и на чай не берем!» Какая смелость! Какая смелость! Не всякий бы смог так поступить!
Доменов подумал, что лично он бы не нашел в себе силы отказаться от наград! Но Пальчинский смотрел далеко вперед: такое поведение ставило его чуть ли не выше царя. По крайней мере, связывало его имя с именем самодержца, а это долгая молва.
И вдруг в семнадцатом году Доменов узнал, что Пальчинский, не признававший никакой власти, пошел в услужение к Керенскому.
Правда, перед этим в среде интеллигенции распространились слова Пальчинского, сказанные им в шестнадцатом году, когда ему предложили войти в группу переворота. Слова, как всегда, были звонкими, запоминающимися: «В переворотах не участвую, приму участие в революции».
Выходило, что Пальчинский пришел на службу не к Временному правительству, а к февральской революции.
Начинал эту службу Пальчинский в Таврическом дворце, в военной комиссии Временного комитета Думы чуть ли не писцом: выдавал пропуска во дворец. Попутно советовал, как, к примеру, обстрелять Адмиралтейство.
Через два часа после этого совета Пальчинский уже имел в своем распоряжении все войска в Петрограде — двадцать тысяч солдат! А после ликвидации наступления Корнилова Пальчинский был назначен генерал-губернатором Петрограда.
Потом, по предложению Гучкова, Пальчинского сделали помощником военного министра и одновременно — главой совета по топливу. За подписью Пальчинского появился закон «Об отделении от поверхности земли и национализации недр».
Когда народ пошел на штурм Зимнего, Пальчинский возглавлял оборону дворца. Потом сокрушался, что его не послушали: если бы расставили пулеметы, как он указал, Зимний остался бы неприступным.
Не так давно сам Пальчинский с гордостью поведал Доменову, как после взятия Зимнего и заключения Временного правительства в трубецкой бастион его выбрали старостой всего арестованного кабинета министров. И министры безоговорочно подчинялись ему. Он один не впал в уныние. Делал зарядку. Потрясал конвой манипуляциями с пудовым ломом при сколке льда.
Скрученный крепостным ревматизмом, он не согнулся, приобрел седьмую по счету профессию-ремесло: научился плести корзины.
После освобождения вывез из Петропавловской крепости десятки корзин из соломы, бамбука, камыша, — деньги имелись и конвой покупал необходимый материал.
Корзины он торжественно вручил своим друзьям.
Советская власть прощала всех, кто давал подписку: не выступать против нее с оружием в руках.
Пальчинскому предложили: «Хотите работать? Пожалуйста! Мы найдем для вас соответствующее вашим знаниям место. У вас имелись труды по сланцу? Республике нужен ваш опыт. Возглавьте совет по сланцам!»
Пальчинский усмехнулся:
— Я бы мог возглавить и правительство!
Народный комиссар принял это за шутку и добродушно рассмеялся.
Но Пальчинский не шутил. Он считал, что правительство должны возглавлять инженеры, аристократы промышленности, К тому же он не раз слышал в Зимнем дворце:
— Вы мессия! Вы спаситель России!
И поверил в свою исключительность.
Предложение возглавить совет по сланцам он воспринял как личное оскорбление. Но не подал виду.
Советы не только простили его, но стали поручать ему все более и более ответственную работу. Но Пальчинский не простил Советам прерванную политическую карьеру.
Обо всем этом Доменов узнал при личной встрече с Пальчинским.
Однажды осенним ненастным вечером на квартире Доменова раздался телефонный звонок.
— Какой-то Пальчинский просит вас к телефону, — подала трубку прислуга.
— Пальчинский! — не поверил Доменов. — Не может быть!
Он запахнул свой теплый халат, оставшийся от роскоши дореволюционной, и торопливо прошел к письменному столу:
— Слушаю!
— Извините за беспокойство… Это Петр Акимович Пальчинский… Не удивляйтесь, я в Свердловске — в командировке… Мы не знакомы, но у нас очень много общих знакомых. Думаю, что мы найдем с вами общий язык… Хотелось бы, Вячеслав Александрович, встретиться с вами… Желательно не в тресте.
— Я готов. — Доменов решился, оглядев кабинет. — Рад буду видеть вас у себя дома… Мой адрес…
Они проговорили всю ночь. Они нашли общий язык. Их объединила ненависть к большевикам, которые лишили их честолюбивых надежд и состояний.
К рассвету эти надежды вновь загорелись в доменовском сердце. Пальчинский сумел его убедить в возможности поражения Советской власти.
— Мы не идиоты, которые пытаются вооруженным путем свергнуть большевиков, — страстно излагал свои взгляды Пальчинский, — не те недоумки, которые совершают диверсии на заводах, железной дороге, поджигают новостройки. Мятежами да взрывами Советы сейчас не сломить. Мы будем действовать по-иному, вносить экономический хаос, бить по слабым местам неокрепшего народного хозяйства, вызывать трудностями недовольство. Мы заставим пойти Советы на поклон к мировому капиталу и, значит, капитулировать!
Пальчинский зацепился за звукосочетание: «капитал — капитулировать»:
— Слышите? В этих словах есть общее!.. Конкретно мы ударим по золото-платиновой промышленности. Сейчас на ней держится многое. Золото разрешает Советам получать передышку в экономической блокаде, закупать необходимое за рубежом… Кто мы? Все сознательные горные инженеры, показавшие себя до революции.
