Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945
Выслушав всех, Гитлер велел собрать их вместе и произнес речь. Он объявил, что на этот момент Ленинград является главной целью. После того, как она будет достигнута, нужно будет выбрать между Москвой и Украиной, и он склоняется в пользу последней по стратегическим и экономическим соображениям. Последовало долгое и аргументированное объяснение. Сущность позиции фюрера была основана на оборонительных соображениях: захват Ленинграда отрежет русских от Балтики и обеспечит немцам прямую поставку железной руды из Швеции; захват Украины даст сырье и сельскохозяйственные продукты, необходимые Германии в продолжительной войне; оккупация Крыма нейтрализует угрозу русских ВВС против нефтяных месторождений Плоешти. Призрак Наполеона стоял за спиной Гитлера, как, впрочем, и за каждым германским офицером на Востоке, и он решил не поддаваться искушению наступать на Москву, пока он не заложит (как он считал) надежного стратегического фундамента.
Единственным ключом к этой позиции – но многозначительным – была фраза, оброненная им на этом совещании. Гудериан просил присылки на фронт новых танков, а не просто запасных частей. Гитлер отказал, на том основании, что новые танки идут на оснащение свежих дивизий в Германии, и сказал: «Если бы я знал, что те цифры, которые вы приводили в своих докладах, верные, я бы, думаю, вообще не начал эту войну».
Последовал мучительный период междуцарствия в две с половиной недели. Группа армий «Центр», у руководства которой были подрезаны крылья, выжидала, пока в течение девятнадцати дней русские беспрепятственно перестраивали свой разбитый фронт.
На протяжении почти 70 миль вдоль Десны, между южным углом Ельнинского выступа и Брянским углом, оборона Тимошенко едва ли вообще существовала. Несколько частей численностью не более бригады каждая, которые выскользнули из рославльского окружения, понемногу перемещались назад, переправляясь на восточный берег реки, и у мостов находились «рабочие батальоны», составленные из местных жителей. Между Спас-Деменском и Брянском практически не было артиллерии и ни одного танка в рабочем состоянии. Весь район, номинально числившийся за 43-й армией (потерявшей половину своих штабных офицеров под Рославлем), находился в состоянии анархии, хотя местные партийные работники взяли на себя и военную, и гражданскую власть, компенсируя свое неумение управлять тем, что принимали драконовские меры против «дезертиров» и «нытиков». Центральное руководство отсутствовало, если не считать доносившегося из Ставки непрерывного блеяния, что врага «нужно контратаковать, где бы он ни встретился». Тяжелое положение русских усугублялось полным отсутствием маневренности. Даже если были бы солдаты и орудия, им не на чем было двигаться – оставался только форсированный марш. Всякие средства передвижения, будь то гражданские, сельскохозяйственные, военные машины – все погибло в июльских смертельных контратаках.
Действительно, то был момент для новых Канн. Танковый клин, мощно вогнанный в эту брешь, мог бы еще, как рычагом, сбросить с петель эти скрипучие ворота. Но состояние немецких танков, изношенных в июльских сражениях, делало опасным подобный замысел; а теперь директива Гитлера лишила его с административной точки зрения и права на существование. Несмотря на это, ОКХ и его штаб, вместо того чтобы формулировать новую политику и бросить все силы на осуществление плана захвата Ленинграда, все еще не могли расстаться с любимой идеей наступления на Москву. Они использовали свои убывающие силы, чтобы помешать выполнению «общего намерения» главы ОКВ (Гитлера) и отвлекать, и путать решение вопросов на тактическом уровне. Браухич ухитрился добиться от Гитлера важного (в силу своей неопределенности) разрешения «наступать… с ограниченными целями, которые могли бы улучшить позиции для последующих операций».
После совещания, на котором Гитлер согласился на это, Гальдер записал:
«Сами по себе эти решения представляют собой шаг вперед, но им все еще недостает четких оперативных целей, необходимых как надежный базис для будущего развития. С помощью этих тактических доводов фюрера искусно приблизили к нашей точке зрения на оперативные цели. На данный момент – это уже облегчение. На радикальное улучшение надеяться нельзя до тех пор, пока военные операции не станут настолько непрерывными, что его тактическое мышление не сможет поспевать за развитием событий».
Отношение генералов к Гитлеру в то время – это своего рода рикошет его собственного безжалостного презрения к ним, которое десятикратно умноженным эхом оглушило их после зимнего разгрома. «Возвращаясь самолетом назад [с совещания], я решил в любом случае произвести необходимые приготовления к наступлению на Москву». Гудериан чувствовал себя вполне в своем праве, раз он, десять лет спустя, написал об этом сознательном неподчинении, и, судя по всему, нет никаких сомнений в том, что его командующий группой армий полностью соглашался с ним. Дневник Гальдера, его осторожные упоминания разговоров с Браухичем и все, что было написано командирами и штабными офицерами, вроде Блюментритта, пережившего войну, указывают на общую решимость расстраивать намерения Гитлера если не прямым неподчинением, то невыполнением нежелательных приказов.
Этот «заговор», пусть он и был неумелым, крайне негативно повлиял на германскую кампанию. Ибо, рассматривая различные гипотезы, мы теперь можем видеть, что немцы совершали одну фатальную ошибку, а именно – ничего не делали. Возможный исход прямого удара на Москву уже обсуждался нами. Остается сказать, что, если бы генералы исполняли приказы Гитлера и добросовестно подготовили немедленное наступление на Ленинград, этот город, вероятно, пал бы к концу августа. Это дало бы время для осенней операции против Буденного и закрепления на рубеже Донца до начала зимы. Тогда трудно было бы предположить, что изолированная с обоих флангов русская столица не пала бы при первом же наступлении немцев в весенней кампании. Но вместо этого группа армий «Центр» тянула время. Танки стояли на месте, некоторые дивизии были отправлены к Леебу, другие были отданы Боком с величайшей неохотой на южное наступление. И пока тянулись эти колебания и проволочки, уходили драгоценные дни середины лета, сухих дорог и теплой погоды.
Русские прекрасно сознавали свою уязвимость в рославльской бреши, но словно окаменели от недостатка мобильности. В первые дни августа значительная часть окруженных под Смоленском сил смогла вырваться из германского кольца у Ермолина, и эти дивизии были немедленно отправлены на фронт близ Ельнинского выступа. Оба немецких танковых корпуса, 66-й и 67-й, были скованы бездействием, и хотя на фронт прибыли три свежие пехотные дивизии, Лемельзену удалось вывести «на отдых» только два танковых соединения – 29-ю моторизованную и 18-ю танковую дивизии. Таким образом, благодаря постоянному усилению своих позиций у Ельни и продолжению непрерывных локальных атак русские смогли прочно удерживаться на северном конце бреши. Южнее 5-я армия со вспомогательными войсками ускоренно накапливала людей вдоль Сожа, не думая о зияющем углублении на своем правом фланге, и поддерживала давление на вновь прибывшую пехоту германской 2-й армии.
Результатом того, что русские сохраняли спокойствие (и опять-таки невозможно решить, было ли это полководческое искусство или просто соблюдение общего приказа не уступать больше ни пяди земли), явилось то, что ширина рославльского разрыва оставалась без изменений – около 50 миль. Немцам надо было сломить одну или обе опоры, у Ельни и вдоль Сожа, сжимающие этот разрыв. Для операции такого масштаба Бок и Гудериан не располагали необходимыми силами, тем паче властью. Тем не менее, после того как Гудериан пробыл два дня в районе Ельни и собственными глазами увидел, что его солдаты вынуждены уступать пространство накапливающимся силам русских, он приказал готовиться к наступлению на Москву следующим образом: танковые корпуса должны быть введены в Бой на правом фланге вдоль Московского шоссе (то есть прямо в рославльский разрыв), а пехотные корпуса должны быть выдвинуты в центре и на левом фланге. «Атакуя сравнительно слабый русский фронт по обе стороны Московского шоссе и затем смяв фланговым ударом этот фронт от Спас-Деменска до Вязьмы, я надеялся облегчить наступление Гота и выйти на оперативный простор», – писал Гудериан.
Тем временем неуклюжая попытка немецкой 34-й пехотной дивизии форсировать Сож ниже Кричева оказалась отбитой. Сила реакции русских вызвала немалую тревогу в штабе 2-й армии, и 6 августа Гудериан получил «просьбу» ОКХ выделить не менее двух танковых дивизий и подчинить их 2-й армии для наступления на Рогачев. После телефонного разговора с Боком («Оба штаба считают возобновление наступления на Москву главнейшей задачей») он отказал в этой «просьбе» на том основании, что марш-бросок в расчлененном походном порядке и возвращение на суммарное расстояние в 250 миль будет чрезмерно большой нагрузкой для танков, уход за которыми и так был недостаточным.
