Марина Цветаева - Дневниковая проза
Чувства, для людей, это какие-то простоволосые фурии, нечто не в них происходящее: на них обрушивающееся. Вроде каменного обвала, под которым они сразу — в кашу!
— иначе:
Четкость моих чувств заставляет людей принимать их за рассуждения.
__________
Я не влюблена в себя, я влюблена в эту работу: слушание. Если бы другой так же дал мне слушать себя, как я сама даю (так же дался мне, как я сама даюсь), я бы так же слушала другого.
О других мне остается только одно: гадать.
__________
— Познай самого себя!
Познала. — И это нисколько не облегчает мне познания другого. Наоборот, как только я начинаю судить человека по себе, получается недоразумение за недоразумением.
__________
Я не думаю, я слушаю. Потом ищу точного воплощения в слове. Получается ледяная броня формулы, под которой — только сердце.
Я не подслушиваю, я выслушиваю. Так же, как врач: грудь. И как часто: стучишь, — глухо!
__________
Есть люди определенной эпохи и есть эпохи, воплощающиеся в людях. (Не Бонапарт — XIX век: XIX век — Бонапарт!)
__________
О бытии и небытии в любимом:
Я никогда не хочу на грудь, всегда в грудь! Никогда — припасть! Всегда пропáсть! (В прóпасть.)
__________
„Живой“ никогда не даст себя так любить, как „мертвый“. Живой сам хочет быть (жить, любить). Это мне напоминает вечный вопль детства: „Я сам! Я сам!“ И непременно — ногой в рукав, рукой в сапог.
Так и с любовью.
__________
Я хочу в тебе уничтожиться, то есть я хочу быть тобой. Но тебя уже в тебе нет, ты уже целиком во мне. Пропадаю в собственной груди (тебе). Я не могу пропасть в твоей груди, потому что там тебя нет. Но может быть я там есть? (Взаимная любовь. Души поменялись домами.) Нет, и меня там нет. Там ничего нет. Меня же нигде нет. Есть моя грудь — и ты. Я тебя люблю тобой.
Захват? Да. Но лучше, чем товарообмен.
__________
Ну, а взаимная любовь? (Товарообмен.) Единовременный и перекрестный захват (отдача). Два пропада: души Χ в собственной груди, где Ζ, и души Ζ — в собственной груди, где X.
Но раз я в тебе живу, я не пропала! Но раз ты во мне живешь, ты не пропал! Это бытие в любимом, это „я в тебе и ты во мне“, это все-таки я и ты, это не двое стали одним. Двое стали одним — небытие. Я говорила о небытии в любимом.
__________
Двое — одно, то есть: небытие в любимом возможно только для одного. Для того, чтобы не-быть в другом, нужно, чтобы другой был.
__________
Оговорка: Все сказанное относится, конечно, к нашему восприятию души другого, к нашей тайной жизни с душой другого.
При условии, что каждый из двух не знает, что другого нет, верит, что другой есть, не знает, что другой в нем уничтожен, — при условии незнания взаимное небытие друг в друге, конечно, возможно.
__________
Наш захват другого — только в нас.
„Для меня тебя в тебе нет, ты вся во мне“. Так думает поэт о своей Психее, это не мешает ей выходить замуж и любить другого, но ее замужество, в свою очередь, не мешает и не может помешать поэту.
Больше скажу: сила захвата в прямом соотношении с тайной, глубина его — с внешней опровержимостью его. Когда уже ничто не мое — все мое! Это прямой дорогой подводит нас к смерти: физической смерти любимого. Только не смешивайте с ревностью! „Не будь“ ревности — от нищеты и страха. („Раз в гробу, то уже нет соперников!“) Для захвата ни соперников, ни гроба: „не будь“ захвата — это последний отказ, дающий последнюю власть.
__________
Выдавайте ваших красавиц подальше замуж, поэты! Чтобы ни один ваш вздох (стих) не дошел, не вернулся — вздохом! Откажитесь даже от снов о них.
День их бракосочетания — ваш первый шаг к победе, день их погребения — ваш апофеоз.
(Беатриче. Данте.)
__________
Любовь для меня — любящий. И еще: ответно любящего я всегда чувствую третьим. Есть моя грудь — и ты. Что здесь делать другому? (действенности его?)
Ответ в любви — для меня тупик. Я ищу не вздохов, а выходов.
__________
У нас на кухне ночует мальчик, сын бабы, которая возит нам молоко.
— „Не думалось мне, что придется мне на пружине ночевать!“ От этого „на пружине“ у меня сжимается сердце.
— Вот тебе и ненависть к простонародью!
__________
Вчера, в Охотном, один мужик другому:
— Ты не охай! Нынче год-то такой — девятнадцатый!
__________
— Ну что, — Москву навещаешь?
(Как больного.)
__________
Смерть страшна только телу. Душа ее не мыслит. Поэтому, в самоубийстве, тело — единственный герой.
__________
Самоубийство: lâcheté души, превращающаяся в героизм тела.[56] То же самое, как если бы Дон Кихот, струсив, послал в сражение Санчо Пансо — и тот повиновался.
__________
Героизм души — жить, героизм тела — умереть.
__________
В православной церкви (храме) я чувствую тело, идущее в землю, в католической — душу, летящую в небо.
__________
Стихи и проза:
В прозе мне слишком многое кажется лишним, в стихе (настоящем) все необходимо. При моем тяготении к аскетизму прозаического слова, у меня, в конце концов, может оказаться остов.
В стихе — некая природная мера плоти: меньше нельзя.
__________
Две любимые вещи в мире: песня — и формула. (То есть, пометка в 1921 г., стихия — и победа над ней!)
__________
Я не стою ни за одну свою земную примету, то есть: в слове „земные приметы“ я „земные“ (вещественность) уступаю, примету (смысл) — нет.
Я не стою ни за одну свою земную примету в отдельности, как ни за один свой отдельный стих и час, — важна совокупность.
Я не стою даже за совокупность своих земных примет, я стою только за право их на существование и за правду — своего.
__________
Гениальный совет С. (сына художника). Как-то зимой я жаловалась (смеясь, конечно!), что у меня совсем нет времени писать. — „До пяти служба, потом топка, потом стирка, потом купанье, потом укладыванье…“
— Пишите ночью!
В этом было: презренье к моему телу, доверие к моему духу, высокая беспощадность, делавшая честь и С. и мне. Высокая дань художника — художнику.
__________
Влияние коненковского Стеньки Разина на умы. Солдат, проходя мимо Храма Спасителя, другому солдату:
— Его бы раскрасить!
__________
На унылом заборе где-то вкривь от Храма Христа Спасителя робкая надпись: „Исправляю почерк“.
Это почему-то — безнадежностью своей! — напоминает мне мою распродажу (чтобы уехать на юг).
__________
Эпиграф к моей распродаже:
У Катеньки резвушкиВсе сломаны игрушки:Собачки без носов,Барашки без рогов.От чайного прибораНаверно, очень скороНе будет ничего…
Да ничего и нету!
Поломаны, для примера: швейная машина, качалка, диван, два кресла, Алины два детских стульчика, туалет… У мраморного умывальника не хватает бока, примус не горит, термос не хранит, от лампы-молнии — одни молнии, граммофон без винта, этажерки не стоят, чайные сервизы без чашек, чашки без ручек, ручки без ножек…
А рояль глухой на обе педали! А шарманка красного дерева — впрочем, никогда не игравшая! (В первую секунду обмолвилась было двумя тактами „Schlittschuhläufer“[57] — и замолчала, то есть зарычала так, что мы замолчали!) А три беличьих клетки — без белок и без дверок! (Запах остался.) А детская ванна с свороченным краном и продавленным боком! А большая цинковая, зазеленевшая как затон, безнадежная как гроб! А Наполеоновские гравюры: граненые стекла на честном слове бумажных окантовок, ежесекундно грозящие смертью! А мясорубка, а ролики, а коньки!
Ломали, главным образом, Алины няньки и Сережины юнкера. И те и другие по молодости, горячности: жару сердца и рук.
Нянькам надоело сидеть с ребенком, и они крутили граммофон, юнкерам надоело твердить устав — и они крутили машинку.
Но не юнкера и не няньки, как сейчас — не большевики и не „жильцы“. Говорю: судьба. Вещь, оскорбленная легкомысленным отношением, мстит: разлагается.
Вот история моего „быта“.
__________
Плотогоны! — Слово из моего детства! Ока, поздняя осень, стриженые луга, в колеях последние цветочки — розовые, мама и папа на Урале (за мрамором для музея) — сушеные яблоки — гувернантка говорит, что ей ночью крысы отъели ноги — плотогоны придут и убьют…
__________
По 30-му купону карточки широкого потребления выдаются гробы, и Марьюшка, старая прислуга Сонечки Голлидэй, недавно испрашивала у своей хозяйки разрешение водрузить таковой на антресоли: „а то — неровен час…“
Но бедную старуху ждало жестокое испытание: розовых (девичьих!) не было, и придется ей, восемьдесят лет подряд безупречно девствовавшей, упокоиться в мужеском голубом.
__________
Карусель:
В первый раз в жизни я каталась на карусели одиннадцати лет, в Лозанне, — второй третьего дня, на Воробьевых горах, в Духов день, с шестилетней Алей. Между этими двумя каруселями — жизнь.