Эдуард Хруцкий - Проходные дворы
Проанализировав налеты, Мартынов пришел к выводу, что все они связаны с одним человеком – Боровским. Только он, не будучи коммерсантом, посещал все эти дома.
Оперативная разработка установила, что Боровский постоянно играет в казино на Страстной площади и является завсегдатаем ипподрома. Образ жизни ведет широкий, что не соответствует положению мелкого служащего Московской биржи. Вот ему-то через агента скинули информацию, что в доме № 12 на Маросейке хозяин – крупный ювелир в прошлом – прячет бриллианты и сто тысяч английских фунтов.
Панаретов со своими людьми пришел туда, и банду взяли без единого выстрела. Любопытно, что за ночь до расстрела Николай Панаретов написал многостраничное сочинение – «Исповедь бандита». Оно заканчивается так:
«Цепляться за земные привязанности и радости тоже смешно: неужели меня устаивает, что я до смерти еще съем определенное количество обедов и полюблю еще несколько женщин. Верьте не верьте, а мне безразлично, когда умереть. Я знаю, что пошел против общества, против его законов вполне сознательно и со мной не приходится церемониться.
Мысль – это другое дело: ее жаль. Толчок был дан. Окончательно все продумал: увидел, что ошибся в среде и тактике жизни. С каждым днем присматриваюсь все ближе и вижу: нет идеологичности, а есть лишь трусливое, животное цепляние за органическую жизнь.
Я не торгаш и своей жизнью, а в особенности чужой, не торговал и не буду. Искренне желаю искоренить то, что сдавливает тело Республики… Время мне доказало, что банды были и будут и что это вполне естественно».
* * *Однажды я спросил своего товарища, занимающегося борьбой с бандитизмом:
– Вы же их всех знаете. Неужели не можете повязать?
– Можем, – ответил он мне, – в одну ночь.
– Так в чем же дело?
– Нет команды.
Необычайные приключения «полковника» Павленко
Нас вызвали в Свердловский райком партии – меня и Женю Федоровского, спецкора журнала «Вокруг света». Мы были беспартийными, но, видимо, за рост и армейское прошлое нас назначили правофланговыми в колонне издательства «Молодая гвардия» на ноябрьской демонстрации 1959 года.
С нами говорил инструктор райкома, человек со скучным лицом, который через каждое слово добавлял «так сказать».
– Значит, так сказать, главное, так сказать, дисциплина в вашей шеренге, так сказать…
Мы тоскливо слушали его, понимая, что праздничный день накрылся и нам придется часов до шестнадцати топать по холоду.
Потом нас инструктировал улыбчивый человек по имени Анатолий Иванович. О подлинной его профессии догадаться было нетрудно. Он коротенько обрисовал нам международное положение и предупредил, что вражеская агентура спит и видит, как бы устроить провокацию во время такого великого мероприятия, как демонстрация трудящихся, посвященная 42-й годовщине Великого Октября.
Попугав нас всевозможными шпионскими ужасами, Анатолий Иванович сказал жизнеутверждающе:
– Но ничего, вы ребята надежные, с армейским опытом за плечами, если что – я буду в колонне и помогу.
Шестого числа мы всей компанией уехали на Николину Гору, выпивали до утра, потом я спал пару часов на какой-то лавке и затемно, когда еще не рассвело, отправился на перекладных в Москву, проклиная кадровика, устроившего мне эту подлянку, инструктора райкома и хитрого Анатолия Ивановича.
Но на сборный пункт во дворе издательства я прибыл вовремя.
Знакомых почти не было; сотрудники многочисленных журналов, живущих под крылом издательства, отсутствовали, уступив свое место на праздничном шествии работникам типографии.
Нас построили. Мне и Женьке выдали красные повязки с надписью «Правофланговый» и вручили наглядную агитацию. Мне достался довольно легкий плакатик со словами «Слава КПСС», а Женьке не повезло: ему предстояло тащить портрет обожаемого лидера – Никиты Хрущева.
Часа полтора мы преодолевали бывшую Каляевскую, ныне Долгоруковскую улицу, потоптались, пережидая, когда пройдут по Садовому колонны другого района и, наконец, выдвинулись на улицу Чехова. Здесь нам пришлось стоять довольно долго. Когда мы поравнялись со зданием райкома, началась противная морось. Оркестр грянул «Дорогая моя столица», но это никак не спасало нас от холода. Колонна наша двигалась медленно, за час мы еле-еле миновали особняк редакции газеты «Красная звезда».
Когда мы поравнялись с Успенским переулком, нам явилось чудесное видение в лице надежды рабочей прозы – очеркиста журнала «Молодая гвардия» Юры Полухина. Он стоял на углу в легкомысленно расстегнутом пальто, лицо его было румяно и свежо.
– Отцы! – закричал Юрка, увидев нас с Федоровским, и распахнул руки для объятий.
Мы подошли к нему и почувствовали «запах дорогого вина и молодого барашка», как писали в свое время авторы бессмертного «Золотого теленка».
– Ты где успел? – спросил я Полухина.
– Могу показать путь к оазису.
– Показывай, – решительно сказал Федоровский, – а то скоро окоченеем.
Мы вернулись к нашим шеренгам, доверили наглядную агитацию соседям по строю, им же вручили повязки.
Разжаловав себя в рядовые, мы рванули в Успенский.
– Куда? – окликнул нас какой-то руководящий дядя.
– В любой двор, – ответил я ему находчиво.
– Понял, только давайте побыстрее, колонна сейчас двинется.
Пока мы объяснялись с руководящим дядей, в Успенский переулок въехал автобус, из него выпрыгнули «люди в синих шинелях» и перекрыли нам дорогу.
– Куда? – спросил суровый старшина.
Я предъявил ему пропуск в МУР, который мне выдали по распоряжению комиссара Парфентьева.
Увидев заветные три буквы, старшина козырнул и сказал:
– Проходите.
По ту сторону невесть откуда взявшегося оцепления, нас ожидал верный друг Полухин.
Надо сказать, что оцепление просто выручило нас, когда десятого числа начался «разбор полетов» и партийное начальство взалкало нашей беспартийной крови.
Мы с Федоровским твердо стояли на своем: вышли из колонны по малой нужде, а когда хотели слиться с коллективом, чтобы пронести портрет и лозунг по Красной площади, нас просто не пустили, лишив таким образом гражданской радости.
Но это – через два дня, а пока вслед за нашим проводником мы спустились по Успенскому, на Петровке повернули и вошли под гостеприимную арку сада «Эрмитаж». Он был пуст и грустен: мерзли голые деревья, ветер волок по аллеям затоптанную осеннюю листву, пустые скамейки навевали горькие мысли об одиночестве. Но зато в перспективе осенних аллей, за неплотной сеткой ноябрьского дождя желтым дьявольским светом горели окна знаменитого кафе. Вот туда мы и поспешили. Уселись за столик и начали, как умели, согреваться.
А через полчаса в этот спасительный оазис ввалилась компания муровских оперов, сменившихся «с суток», во главе с Эдиком Айрапетовым.
Мы сдвинули столы и начали активно отмечать наступивший праздник. Потом компания стала редеть. Ребята из МУРа отправились к семьям, Юра Полухин и Женя Федоровский поехали продолжать ликование к своему другу, а мы с Эдиком остались за столом вдвоем. Мы были молоды, холосты и могли распоряжаться своим временем как нам заблагорассудится.
Когда вышли из кафе, дождь прекратился и пошел снег, аллеи и деревья стали сразу по-зимнему веселые. И народ в саду появился. Степенно гуляли пожилые пары, гостеприимно распахивались двери ресторана, пропуская компании наших веселых современников, у касс кинотеатра клубились молодые люди.
Навстречу нам от здания летнего театра шел статный, хорошо одетый, пожилой человек.
Эдик Айрапетов немедленно устремился к нему навстречу.
– Здравствуйте, Василий Васильевич, с праздником вас.
– И вас также, любезный Эдуард Еремеевич.
Пожилой человек с каким-то гвардейским шиком стянул с руки лайковую перчатку и протянул моему другу руку.
– Познакомьтесь! – Эдик представил меня.
Василий Васильевич ответил мне крепким рукопожатием, даже слишком крепким для его возраста.
– Мой друг, – сказал Эдик, – журналист. Он пишет о МУРе.
– Весьма похвально, – одобрительно сказал Василий Васильевич.
Мы перекинулись ничего не значащими фразами о погоде, празднике, общих знакомых. Прощаясь, Эдик спросил:
– А можно мы с тезкой зайдем к вам? Расскажете ему о деле Павленко.
– Милости прошу, – доброжелательно улыбнулся Василий Васильевич и откланялся.
– Кто это? – спросил я, когда мы вышли из сада.
– Гений, – ответил Эдик, – живая криминальная энциклопедия. О русских мошенниках знает все. Василий Васильевич работал еще в Московской сыскной полиции, потом в уголовно-разыскной милиции, потом в Центророзыске и всю жизнь занимался фармазонщиками.
Слышал, может, до революции был такой крупнейший аферист Купченко. Не знаю как, но в те годы он попал в Париж и там выдавал себя за крупного русского золотопромышленника. Короче, он начал обрабатывать одного безумно богатого американца и так запудрил ему мозги, что тот согласился вложить деньги в его дело и перевел на счет туфтовой фирмы несколько миллионов франков.
