Александр Сладков - Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс
Проснулись мы на рассвете, экипировались, съели три пирога[27]. Пешком добрались до небольшого здания на окраине города. Боевой отряд оказался в сборе. Бойцы от восемнадцати до сорока лет. Всего человек тридцать. Пришел и священник, отец Георгий. Выяснилось: большинство этих людей только родом из Южной Осетии. А живут по всему свету. Они прибыли на родину по тревоге, едва узнали о надвигающейся опасности. Наш новый друг Сослан – студент Академии управления из Москвы. Командир этой группы – профессиональный боксер из США. Он там живет и выступает. Тяжеловес, гора мускулов. Его все называют Медведь. В отряде даже оказался осетин-мусульманин из банды Басаева.
Бойцы вооружились. Автоматы, гранатометы. Сос взял закрепленный за ним ручной пулемет. Я попросил показать мне на карте место, куда пойдем. Карта была, но вот читать ее абсолютно никто не умел. Я так понял, о поддержке артиллерией, в случае чего, не могло быть и речи. А есть ли у них она, артиллерия? Минометы я вроде бы видел.
Слава богу, Паук оказался пустым. Едва взошли, осетины стали окапываться. Я еще подумал: грамотно. Вот молодцы. Надо готовиться к обороне. Правда, никак не мог понять, что за окоп они роют. Полчаса – и конфигурация проявилась. Стол. Лавки. Место для очага. Вынули «боеприпасы»: бутылки с аракой, коричневые глиняные «рога» вместо стаканов. Пироги, вареное мясо. Так вот какая стратегия! Очень быстро бойцы перешли к делу. Я пить отказался. «Пьяный воин – мертвый воин». Один из ополченцев придумал себе занятие. Взял рацию, вышел на волну грузинской полиции и материл их и так и эдак. Используя самые невероятные вариации.
– …твою бабушку на спине твоего дедушки! …тебя и твоих детей! …твоих внуков!!!
Мне показалось: вот сейчас грузины прибегут на Паук! Едва услышат ту ругань! А мы не готовы! Лишь Сослан сидел далеко от стола. За толстенным деревом, не выпуская из рук пулемета. Но грузины не шли. Зато приехали российские миротворцы. Сначала послышалось урчание мощного двигателя. На гору вскарабкалась БМП. К очагу приблизился парламентер, маленький и грязный солдат. Он подошел, шмыгнул носом, не здороваясь, протянул огромную алюминиевую кружку и сообщил:
– Командир пить хочет.
Медведь равнодушно кивнул. Кружку тут же наполнили семидесятиградусной аракой. Боец, не двигаясь с места, понюхал. Выпил. Молча протянул пустую кружку обратно. Ее наполнили вновь. И только тогда солдатик, не сказав ни спасибо, ни до свидания, удалился. Через минуту подошел командир. Небольшого роста. Лейтенант Арсен. И он тоже обошелся без прелюдий. Манипуляция повторилась. Офицер молча засадил две кружки и ушел к своей БМП. Ругань по рации продолжалась.
– …твою бабушку на спине твоего дедушки!
Я не выдержал, обратился к Медведю:
– Да заткни ты своих бойцов! Зачем они грузин провоцируют?
– Да? А это не мои! Это миротворцы!
Точно! Сгорбившись, сидя на корточках, в одной руке сигаретка, в другой «уоки-токи», в эфир выдавал перлы уже лейтенант Арсен.
Ну а ближе к ночи российские солдаты вынули из БМП аккумулятор, подсоединили к нему репродуктор. И вырвалась на просторы музыка, «Сектор газа». Вот так мы держали на Пауке оборону. А теперь, четыре года спустя, в Южной Осетии опять война. Вот только аракой нынче не обойдешься.
У «Чайки» продолжает воевать штаб. Начальник артиллерии Николай принимает по рации информацию и дублирует ее вслух:
– Скопление живой силы, срочно реактивной артиллерией надо подавить!
У Николая в руках тетрадка. Заглядываю через плечо. Записи, как в школе. Математика, столбики цифр… Ничего не понять! Подскакивает Хрулев:
– Начальник артиллерии, координаты!
Откликается Гостев. Он азартно тычет в карту, расстеленную на крутом боку БТРа.
– Вот! Окраина Хетагурова. Вот сюда надо долбить (другое слово, конечно)! Двенадцать танков, девятьсот человек пехоты противника.
Из наушников слышен приглушенный голос:
– Хетагурово… Западная окраина…
– Ты видишь, откуда они стреляют?
– Давайте, открывайте по ним огонь! Прием!
Артиллерист Николай суетно чертит что-то в своей тетрадке, прижав ее к борту БТРа. Одновременно он диктует цифры помощнику, тот старательно повторяет:
– Семьдесят пять!!!
– Семьдесят пять…
– Двести!!!
– Двести…
– Все!
Артиллерист выхватывает из рук Ротного шлемофон:
– Дай-ка мне!
Он выдает в эфир позывные, координаты, как заклинания. Прям колдун Вуду: говорит здесь, а люди, тфу ты, враги, умирают там, в километрах отсюда.
– «Запал», я «Лиман»! Цель четыреста пятнадцатая. Икс семьдесят пять двести. Блин… «Запал», ты меня слышишь? Да! Ноль восемь двести! Высота девятьсот! По четыре снаряда одного орудия – огонь!
Вдруг в наушниках раздается еще один, никому не знакомый голос:
– Не открывать огонь!
Артиллерист застывает с открытым ртом. Гостев обескураженно подается вперед.
– Подожди! Кто там выходит?
Николай кривит губы и пожимает плечами:
– Это наши там, говорят!
Весь штаб разом кидается к карте! Гостев взрывается:
– Кто там «наши»?! Да ну нах… Да там наших нет!
Ясно: грузины вклиниваются в нашу связь. Дурят нас. Грамотные ребята. Артиллерист Николай быстро-быстро натискивает на себя принятый из рук Ротного шлемофон, зло шипит:
– Сейчас я им дам…
– Только по одному сначала.
– Так, постреляли? Залп сделайте. Да‑да‑да! Еще один залп!
По другому краю поляны в город уезжают две БМП осетинского ополчения. На броне человек по двадцать. Некоторые бойцы в последний момент спрыгивают и, как бы невзначай, остаются на нашей поляне. В атаку не идут. Едва машины исчезают за склоном – хлоп! Первая БМП подбита. А вот и вторая. Надо же! Грузинские танки вышли к нашей высоте, выстроились в боевую линию. Теперь расстреливают все, что появляется со стороны Джавы, с Галуанской высоты. Мы скрыты за склоном. Снаряды, попадая в него, разрываются. Осколки брызгами с неприятным визгом проносятся над нашей «Чайкой». На них никто не обращает внимания.
Со стороны города на высоту вползают обратно югоосетинские ополченцы. Впрочем, президента среди них я не вижу. Убит? Прорвался? Его бойцы расхристанные и усталые… Атака не удалась. Некоторые в крови и уже в бинтах. Кого-то ведут под руки. Леня снимает, они злятся, отмахиваются! Натягивают свои черные шапочки на глаза. Прикрывают от объектива лицо. Некоторые просто убегают от объектива, пробираются по кустам, огибая нашу треногу с камерой.
– Эй, врача нет?
– Врача!
Эх, воины… «Врача!» А ваши-то где врачи? Чеченские моджахеды, я сам видел трофейную хронику, каждый раз, когда на нас нападать отправлялись, обязательно с собой волокли пару носилок. Правильно, заранее о своих раненых думают.
А танки грузинские лупят по нашей горке все чаще. И у нас первый раненый. Боец. Совсем мальчишка. Осколок в бедро. Капитан-медик, в каске и бронежилете, вспарывает ножом его камуфляж, накладывает повязку. Раненый сидит на земле, опираясь на левую руку. Правой поддерживает снизу свою бледную, измазанную в крови ляжку. Тяжело дышит, смотрит то на дырку в ноге, то на нас. Леня строчит своим «дивикамом» в упор. Уклейн рычит солдатику прямо в ухо:
– Земляк! Не надо пугаться! Ты че! Ты же вояка!
Раненый выдавливает в ответ:
– Херня!
Игорь Васильевич радостно соглашается:
– Во! Правильно! Вон, парню своему помогай перевязывать!
Уклейн хлопает по плечу медика:
– Промедол-то хоть есть у тебя?
Медик, не переставая крутить бинт, криво улыбается:
– Конечно. Куда без него.
Промедол, промедол… Обезболивающее. Чтоб от болевого шока не помереть. Наркотик. Из-за него-то мы с Уклейным и подружились. Собственно, не из-за самого «прома»… Тема такая была. Друг мой, Леха Васин, военный журналист, как-то сказал:
– Парень у меня знакомый есть, там, в группировке. Обычный «контрабас». Но история жизненная у него какая! Прям детектив!
Ну и познакомил нас. И вот на Ханкале приходил иногда ко мне этот здоровенный сержант-контрактник из 71‑го полка. Домой позвонить. Товарища своего привел. Тоже, как и он, ветеран-афганец.
– Пусть позвонит?
– Пускай.
А как-то Уклейн пришел сам не свой. Мялся. Не хотел откровенничать. Он вообще-то не говорливый. А потом не выдержал:
– Да, ты помнишь товарищ-то мой, «бача»[28]?
– Ну да.
– Появляется тут: помоги! Весь взводный запас промедола истратил! А скоро проверка. Одолжи свой. А я тебе верну! Одолжил. Вернул. Стали проверять, а в тюбиках-то не «пром», а вода. Представляешь!? Чем мне в бою раненых-то колоть…
Вот тебе и фронтовая дружба! Не знаю, как история та с «промом» закончилась, но с тех пор стали мы подолгу с Уклейном разговаривать, когда время было. Про семью, про армию. В гости друг к другу начали ходить: он к нам в «ТВ-юрт», мы к нему в казарму. И узнал я про его Афганистан, про спецназ ГРУ, про орден Красной Звезды, про Боснию, про Карабах… Помню, уже позже, в «Военной программе» Уклейн вдруг хлопнул в ладоши и, азартно потирая руки, сказал мне: «Эх, оказывается, и без автомата можно по миру-то путешествовать!» Допутешествовались. До Галуанской высоты.
