Фрэнк Партной - FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит
Со своей стороны, Майкл Липпер, глава компании Lipper Analytical Services, консультирующей фонды, недвусмысленно предупредил, что все предостережения касаются и взаимных фондов: 475 из 1728 акционерных, облигационных и сбалансированных фондов инвестировали в производные миллиарды, но такие вложения «имеют свойство магически исчезать» именно тогда, когда фондам нужно отчитываться перед пайщиками. Хотя государственное регулирование запрещает взаимным фондам приобретать производные на взятые в кредит деньги, Investment Company Institute, группа взаимных фондов в Вашингтоне, объявила, что взаимные фонды имеют производные на 7,5 миллиарда долларов (2,13% всех активов); более того, они держат еще и специальные производные, то есть структурированные облигации, в том числе и PERLS, на 1,5 миллиарда. Например, фонд Asset Manager общей стоимостью 10 миллиардов, принадлежавший компании Fidelity Investment, в последнем квартале 1993 года вложил 800 миллионов в структурированые облигации, включая долговые производные, зависящие от колебаний финских, шведских и британских процентных ставок. Облигации, привязанные к канадской процентной ставке с 13-кратным повышением, за 1993 год поднялись на 33%, но за четыре месяца 1994 года рухнули на 25%. Хуже всего было то, что профессиональные объединения фондов, по-видимому, даже и не догадывались, что покупали облигации PLUS.
Разумеется, до 12 апреля 1994 года голоса в защиту производных были почти столь же многочисленны, как и сейчас. Вице-президент бостонского отделения Fidelity по развитию высказался, в частности, так: «Asset Manager создан для людей, которые отличаются известной консервативностью». Но всех превзошла Джоан Медеро, юрисконсульт Onick, Herrington & Sutcliffe и бывший генеральный консультант Комиссии по торговле товарными фьючерсами (Commodity Futures Trading Commission), заявив: «Я не думаю, что нужно усилить регулирование, ибо глубоко убеждена, что от жесткого регулирования рынки не становятся более эффективными».
К 12 апреля, когда вскрылись первые потери, конгресс был уже настороже. В тот же день представитель демократов Генри Гонзалсс (в то время председатель сенатского комитета по банкам, финансам и городскому хозяйству) обнародовал свой законопроект о производных; в частности, он предлагал изучить вопрос о введении налога на спекуляцию производными и принять закон, запрещающий их «недобросовестное использование». Его поддерживали Эдуард Маркей и другие демократы. Маркей распространил заявление, где указывал, что весьма озабочен тем, как рынок производных расширился, выйдя за рамки группы искушенных финансовых посредников и 100 крупнейших компаний и охватив мелких и менее опытных конечных пользователей — будь то корпорации или муниципальные власти. Еще 6 апреля Маркей попросил Комиссию по ценным бумагам и биржам обратить более пристальное внимание на производные, подчеркнув, что его особенно беспокоит возможная связь между ними и скачками на рынках акций и облигаций. Республиканец Джим Лич заметил, что необходимо тщательно сопоставлять размеры контрактов с размерами компании и что ответственность должна лежать на всем Совете директоров. Гонзалес суммировал тревогу конгресса так: «Нельзя ждать, пока катастрофа разразится; мы должны продемонстрировать финансовое лидерство Америки и принять упреждающие меры».
На следующий день, 13 апреля, Банковский комитет в связи с опасностью ситуации вызвал для показаний уроженца Венгрии Джорджа Сороса, возглавлявшего объединение фондов Quantum Group с более чем 10-миллиардными активами. Сороса можно считать если не самым умным, то по крайней мере самым богатым экспертом по производным, a Quantum за свою 25-летнюю историю проявил себя как мировой рекордсмен по инвестициям.
Сорос не отрицал, что взрывообразньгй рост производных, безусловно, таит в себе опасность для инвесторов: «Их [производных] слишком много, и некоторые так сложны, что связанные с ними риски могут быть недоступны пониманию даже самых искушенных инвесторов». Он признал, что есть производные, созданные специально для того, чтобы позволить организациям-инвесторам поиграть в азартную игру, которая иначе была бы им совершенно недоступна. В частности, некие взаимные облигационные фонды покупали сложные ценные бумаги, рискованность которых в 10 или даже 20 раз превышала официально разрешенную подобным организациям. Сорос не делал секрета из того, что определенные бумаги обещают крупные проценты именно потому, что несут в себе риск полной потери основной суммы долга. Он предупредил, что может произойти «расплавление активной зоны», — и в этой ситуации регулирующие инстанции должны вмешаться, чтобы сохранить целостность финансовой системы. Но закончил он на оптимистической ноге, заявив, что не видит опасности краха рынка в ближайшее время.
Тем не менее даже Соросу не удалось убедить конгресс принять хоть какой-нибудь закон, и в конце концов вся эта затея провалилась. Сорос, Гонзалес и Лич столкнулись с жестким сопротивлением: только за две предыдущие выборные кампании законодатели, по некоторым оценкам, получили от банков, инвестиционных фирм и страховых фондов пожертвования на 100 миллионов долларов.
Было ясно, что неприятности с производными только начинаются. По словам Роберта Бальдони, управляющего Emcor Risk Management Consulting, «наблюдаются очевидные признаки того, что будут приняты новые правила декларирования производных», но пока конгресс бездействует, «люди из весьма почтенных организаций продолжают проводить крайне сомнительные сделки, суть которых для их компаний неясна». 13 апреля Пол Маккей, аналитик Dean Witter Reynolds, заявил: «Похоже, очень скоро многие компании будут кричать во всеуслышание, что их ограбили на производных. Procter & Gamble — только первая ласточка».
Я хорошо помню, как все эти заявления обсуждались в торговом зале Morgan Stanley. Gibson Greetings? Procter & Gamble? А то, что продали мы, еще не взорвалось? Похоже, нет. Пока главным обвиняемым был Bankers Trust, а нам удалось увернуться от двух выстрелов — по крайней мере, сейчас.
Как и ожидалось, вскоре последовали другие объявления убытков, и в течение апреля их становилось все больше. После того как свои потери на производных обнародовала Dell Computer (Остин, Техас), ее представитель заявил, что эти убытки связаны с операцией совершенно иного рода, чем у Procter & Gamble; тем не менее акции Dell рухнули на 12% за день и по «глубине падения» оказались в тот день на втором месте среди всех акций. Затем о крупных убытках объявила Mead Corporation (Дейтон, Огайо), производящая бумагу и предоставляющая различные электронные услуги. В последующие месяцы заявления о новых больших потерях на производных появлялись практически каждый день. Dell? Mead? Я просто не мог понять, как они потеряли столько денег. Если вы покупали их акции, что именно вы приобрели — акции промышленной компании или спекулянта производными? Как тут можно отличить одно от другого? По каждому поводу продавцы из ГПП клятвенно заявляли, что не продавали опасных производных, и каждый раз гулявшие по банку слухи вскоре умирали. Похоже, Morgan Stanley увернулся и от этих пуль.
Любопытно, но первая волна заявлений нисколько не встревожила начальство банка; мало того, все крики ограбленных только подогревали кровавый инстинкт наших боссов. Воинственный клич президента Morgan Stanley Джона Мака встречал горячий отклик у наемных убийц из ГПП. Как только появились сведения о первых потерях, Мак заявил группе управляющих: «Пахнет кровью. Давайте прикончим еще кого-нибудь». План был таков: если у покупателей наших производных трудности и если мы сумеем убедить их в нашей полезности — хотя бы для того, чтобы удвоить ставку в надежде отыграться за следующий кон, — то на их провале мы сможем сделать даже больше денег. При мысли о потенциальных жертвах (которых эвфемистически называли «несчастный покупатель») у всех прямо слюнки текли. В то время я часто слышал от боссов: «Мы любим несчастных покупателей».
Однако мне и кое-кому из моих коллег становилось неспокойно. Реакция боссов казалась нам чересчур оптимистической и даже наивной, а призывы Мака — безрассудными. Мне совершенно не хотелось никого убивать, а мое юридическое образование подсказывало, что от «несчастных покупателей» лучше держаться подальше. Надежнее, думал я, на время затаиться и, уж конечно, не предлагать новых сделок тем, кто недавно потерял на производных миллионы. Но азарт игрока взял верх над осторожностью, и я со все большим интересом ожидал приближение очередного FIASCO.
Великий день наступил в субботу 18 апреля 1994 года, вскоре после того как Procter & Gamble объявила о потере более 100 миллионов. Поначалу меня тревожил размер этой суммы, но, когда я проснулся ранним субботним утром, от моих страхов не осталось и следа. Я чувствовал гордость, потому что был новым членом спецкоманды Morgan Stanley, и еще больше гордился участием в первом FIASCO. Имея от Мака приказ выступить, я держал курс на стрельбище в клубе «Sandanona», в северной части штата Нью-Йорк. Мужественно пренебрегая дождем, я ждал на улице своего рысака.
