Габриэль Гарсиа Маркес - Известие о похищении
Тюремщиков и пленниц объединяло одно — скука. Правда, накануне Рождества хозяева пригласили в дом знакомого священника, который или ни о чем не подозревал, или был с ними заодно. Вместе прочитали молитвы, пели хором вильянсикос [6] и пили обычное яблочное вино. Потом решили окропить дом святой водой. Ее потребовалось так много, что пришлось воспользоваться канистрами. Когда священник ушел, хозяйка открыла комнату пленниц и окропила телевизор, матрасы и стены. Захваченные врасплох пленницы растерялись. «Это святая вода,— приговаривала хозяйка, махая рукой,— она защитит, и с нами ничего не случится». Охранники крестились и, преклонив колени, приняли очистительный ливень с ангельским благоговением.
Весь декабрь прошел в традиционных для антьокцев молитвах и шумном веселье, не прекращавшемся ни на минуту. Маруха решила, что будет лучше, если похитители даже не узнают о ее дне рождения: 9 декабря ей исполнялось пятьдесят три. Беатрис пообещала сохранить это в тайне, но накануне тюремщики обо всем узнали из телепрограммы, которую дети Марухи специально подготовили для матери. Ощутив причастность к семейной жизни на экране, охранники явно оживились. «Донья Маруха,— заметил один из них,— доктор Вильямисар выглядит молодцом, у него хорошее настроение, и он вас очень любит». Кто-то выразил надежду, что Маруха познакомит их с одной из своих дочерей и позволит с ней погулять. Но все же Маруха смотрела передачу, как мертвец созерцает с того света жизнь, в которой не может участвовать, и даже поговорить с живыми лишен возможности. На следующий день часов в одиннадцать утра дверь в комнату неожиданно открылась и хозяин с женой внесли бутылку местного шампанского, стаканы для всех и торт, покрытый сверху чем-то вроде зубной пасты. Сердечно поздравив Маруху, хозяева и охранники хором пропели «Happy birthday», после чего выпили и закусили. Противоречивые чувства вызвал в душе Марухи этот импровизированный праздник.
Проснувшись 26 ноября, Хуан Витта узнал, что его освобождают по состоянию здоровья. Мелькнула страшная мысль, что это уловка, и общественности хотят предъявить первый труп. Когда через несколько часов охранник объявил, чтобы он приготовился к освобождению, Хуана охватила паника. «Конечно, мне хотелось умереть своей смертью,— вспоминал он,— но раз уж так распорядилась судьба, оставалось смириться». Ему приказали побриться и надеть чистое белье, что он и сделал, решив, что наряжается на свои похороны. Потом ему объяснили, как вести себя на свободе и особенно — что говорить прессе, чтобы не навести полицию на след и не спровоцировать силовых акций. Сразу после полудня его прокатили в машине по закоулкам Медельина и без лишних церемоний высадили на углу одной из улиц.
Оставшегося в одиночестве Хэро Бусса снова перевезли — на этот раз в хороший квартал, рядом со школой аэробики для девушек. Хозяин квартиры, мулат, слыл гулякой и мотом. Его жена — лет тридцати, на седьмом месяце беременности — с самого утра занималась тем, что примеряла дорогие и вычурные украшения. Их маленький сын жил у бабушки, и Бусса разместили в детской, заполненной всевозможными механическими игрушками. Из оказанного приема Хэро сделал вывод, что надо настраиваться на длительное одиночное заключение. Хозяевам, похоже, понравился этот немец, взятый прямиком из старого фильма с Марлен Дитрих: около двух метров в высоту, метр в ширину, пятидесятилетний юноша с неиссякаемым чувством юмора и красочным испанским языком, сдобренным карибским жаргоном его жены Кармен Сантьяго. К тому времени в качестве корреспондента немецких газет и радио в Латинской Америке Хэро побывал во многих переделках, включая военный переворот в Чили, где однажды провел бессонную ночь, ожидая расстрела. Теперь его, стреляного воробья, уже не могли удивить фольклорные особенности плена.
А повод удивляться был, ибо в доме, куда эмиссар регулярно доставлял пачки ассигнаций, зачастую сидели на мели. Хозяева с такой поспешностью тратили деньги на праздники и вечеринки, что уже через несколько дней не на что было купить еду. Братья, сестры и близкие друзья хозяев веселились и пировали каждое воскресенье. Дом заполняли дети. Верзилу немца они сразу узнали и пришли в полный восторг, принимая его за актера из популярного телесериала. Не менее тридцати человек, непричастных к похищению и не скрывавших свои лица, просили у него фото или автограф, вместе с ним пили, ели и даже танцевали в том сумасшедшем доме, где он прожил до конца плена.
Постепенно растущие долги не давали хозяевам покоя: чтобы прокормить пленника, приходилось закладывать телевизор, видеомагнитофон, проигрыватель или что-то еще. Шея, руки и уши хозяйки постепенно освобождались от драгоценностей, пока не оставалось ничего. Однажды утром хозяин разбудил Хэро, чтобы занять у него денег, поскольку родовые схватки жены застали его без сантима на оплату роддома. Хэро Бусс отдал ему свои последние пятьдесят тысяч песо.
Его освободили 11 декабря, через пятнадцать дней после Хуана Витта. По этому случаю Буссу купили пару новых туфель, которые оказались малы: он носил сорок шестой, а самый большой размер, который с трудом удалось найти, был сорок четвертый. Еще ему купили брюки и футболку на два размера меньше обычного, поскольку он похудел на шестнадцать килограмм. Кроме того, вернули фотооборудование и сумку со спрятанными за подкладкой дневниками, а также пятьдесят тысяч песо, занятые на роды и еще пятнадцать тысяч, которые он одолжил ранее на оплату карточного долга. Предлагали дать еще, но Хэро отказался, попросив лишь об одном: устроить ему встречу с Пабло Эскобаром. Ответом было общее молчание.
Все те же веселые гости, которые окружали его последнее время, вывезли Хэро из дома на частном автомобиле, долго катали по самым богатым кварталам Медельина, заметая следы, и наконец оставили за полквартала от редакции газеты «Коломбиано» с сумками на плечах и письмом, в котором Подлежащие Экстрадиции, отдавая должное заслугам журналиста в борьбе за права человека в Колумбии и других странах Латинской Америки, вновь выражали готовность явиться с повинной при условии, что они и их родственники получат юридические гарантии безопасности. Журналист до мозга костей, Хэро Бусс тут же достал фотокамеру и попросил первого встречного запечатлеть момент своего освобождения.
О том, что они будут следующими, Диана и Асусена узнали по радио и со слов охранников. Правда, после стольких обещаний они никому не верили. На всякий случай, если вдруг освободят только одну из них, обе написали письма родственникам. Два дня прошли без изменений и новостей, но утром 13 декабря Диану разбудил чей-то шепот и необычное движение в доме. Предчувствуя скорое освобождение, она вскочила с постели и разбудила Асусену. Не дожидаясь распоряжений, обе начали собирать вещи.
И Диана, и Асусена описали в своих дневниках этот драматический эпизод. Диана была в душе, когда один из охранников без обиняков объявил Асусене, чтобы она готовилась к отъезду. Она одна. В опубликованной вскоре после этих событий книге Асусена пишет об этом удивительно просто.
«Донья Диана все еще принимала душ, а я вернулась в комнату и надела приготовленное на стуле белье. Выйдя из душа, Диана увидела меня, остановилась и спросила:
— Мы уезжаем, Асу?
Ее глаза блестели надеждой. Я не могла говорить. Потом, опустив голову, глубоко вздохнула и ответила:
— Нет. Только я.
— Я так рада! — воскликнула Диана.— Я знала, что так и будет».
В дневнике Диана записала: «В сердце кольнуло, но ей я сказала, что очень рада за нее и что она может ехать спокойно». Диана отдала Асусене заранее написанное письмо для Нидии, в котором просила ее провести Рождество с детьми. Асусена разрыдалась, Диана обняла ее, стараясь успокоить. Потом проводила подругу до машины, и они вновь обнялись. В последний раз сквозь стекло Асусена видела, как Диана махнула рукой на прощанье.
Спустя час, в машине по пути в аэропорт Медельина, откуда Асусене предстояло вылететь в Боготу, она услышала по радио, как корреспондент спрашивает ее мужа, чем он занимался, когда узнал об освобождении супруги. Ответ прозвучал искренне:
— Я писал стихи, посвященные Асусене.
Мечта супругов сбылась — они вместе отметили 16 декабря, четвертую годовщину свадьбы.
В это же время Ричард и Орландо, уставшие ночевать на полу вонючего застенка, убедили охранников перевести их в другое помещение. Их отвели в комнату, где раньше сидел закованный мулат, о котором больше никто ничего не слышал. К своему ужасу пленники обнаружили на кровати большие пятна крови — свидетельства медленных пыток или избиений жертвы.
Об освобождении коллег оба узнали из радио- и телепередач. Охранники уверяли, что следующими будут они. Ранним утром 17 декабря босс по кличке Старик, как потом оказалось, все тот же дон Пачо, навещавший Диану, без стука вошел в комнату Орландо и приказал:
