Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Эдуард Федорович Макаревич
На допросе в Петроградской ЧК он говорил, что «неприятие режима усиливала картина развала и нравственного упадка среди разных слоев населения, которую я ставил в некоторую с коммунистической диктатурой зависимость»[59].
И Владимир Николаевич Таганцев принимает решение – с этой властью бороться. Он ищет для этого подпольную организацию. Сначала был «Национальный центр», потом организация «Освобождение России» – по версии чекистов, «Петроградская боевая организация». Связав себя с нею, он создает совершенно иной тип тайной организации сопротивления большевистскому режиму.
Расследование по делу «Петроградской боевой организации» всерьез озаботило и Всероссийское ЧК и Совнарком с ЦК партии большевиков, озаботило и масштабами организации, и участием интеллигенции в ней, и связями с Кронштадтским мятежом. И тогда в Петроград для руководства следствием был направлен особоуполномоченный секретно-политического отдела ВЧК Яков Саулович Агранов.
Он к этому времени в общем-то неплохо разбирался в психологии партийной, научной и художественной интеллигенции. И понимал ее значение в политической борьбе. Не столько из книг черпал понимание, сколько из собственного житейско-революционного опыта.
В полицейских документах, относящихся к 1915 году, об Агранове сказано: «Агранов Янкель Шевелев-Шмаев, вероисповедания иудейского, родился 12 октября 1893 года в местечке Чечерск Рогачевского уезда Могилевской губернии». Семья была многодетная и жила в основном доходами от бакалейной лавки, что держала мать. Смышленый Янкель помогал ей, но не карьера бакалейщика прельщала его. Настал день, когда он получил аттестат об окончании четырехклассного училища, а на семейном совете благословение на будущую жизнь.
Она началась у него со службы конторщиком на лесном складе в Гомеле. В этом городе зрела революционная жизнь, где наиболее активными казались социалисты-революционеры (эсеры). Сослуживцы по складу, что состояли в эсерах, и убедили Янкеля вступить в эту партию. Было ему тогда уже девятнадцать. И следы его партийной деятельности находятся в полицейских протоколах: «18 апреля 1915 года, в г. Гомеле во рву состоялась сходка представителей революционных партий, всего до 50 человек; ораторами на таковой выступали чечерский, Рогачевского уезда мещанин Янкель Шевелев-Шмаев Агранов, носящий в партии социалистов-революционеров кличку Михаил»… При обыске у него изъяли литературу: сборник статей «Интеллигенция в России», книги Иванова-Козумникова «Об интеллигенции. Что такое махаевщина. Кающиеся разночинцы», Токвилля «Старый порядок и революция», Леонида Андреева «Царь голод», Спенсера «Справедливость».
Закончилось следствие, и Агранова выслали в Енисейскую губернию. Здесь, на поселении, в отличие от толстовского революционера, повесившегося после встречи с большевиками, которые популярно ему объяснили, что сила революции в рабочем классе, а не в подвигах отдельных мучеников за народ, – Агранов вступил в большевистскую партию. Там, в ссылке, он сошелся с некоторыми видными потом большевистскими лидерами. Много читал, спорил. Оппоненты были известные интеллектуалы, и ссыльные «университеты» порой стоили государственного.
Предположительно в марте 1917 года он вместе со Сталиным приезжает в Петроград. Больше месяца длилось их путешествие от енисейских берегов. Скорее всего, Сталин и другие большевики, уже знавшие Агранова по ссылке, рекомендовали его после Октября в секретариат Ленина. А с 1919 года подпись Агранова как секретаря Совета Народных Комиссаров появляется вместе с ленинской на документах советского правительства. Должность техническая – ведение протоколов попеременно с другими секретарями, но тем не менее ответственная и близкая к высшему руководству страны. Он многое видит и многое знает.
А 20 октября 1919 года малый Совнарком на своем заседании рассмотрел «заявление члена Малого СНК Я. Агранова о разрешении ему совмещать работу в Малом Совнаркоме и в Особом отделе ВЧК». Протокол № 346 с разрешающей формулировкой подписал Ленин. Так Агранов стал особоуполномоченным ВЧК по важным делам. Людей, преданных советской власти и в то же время дельных, тогда очень не хватало. Агранов же был из преданных и дельных. И в ВЧК он занимался делами, принципиальными для власти: делами «Национального центра», «Тактического центра». И вот теперь дело «Петроградской боевой организации». Его положение и секретаря Совнаркома, и уполномоченного ЧК заставляло подходить к расследуемым делам не столько полицейски, сколько политически.
А ведь именно по-полицейски начали расследовать деятельность организации Таганцева следователи Петроградской ЧК Губин и Попов. В документе, составленном ими, говорилось, что определенное название организации «следствием не установлено, и каждый член организации называет ее по-своему». Далее: «Не имея определенного названия, организация не имела определенной, строго продуманной программы, как не были детально выработаны и методы борьбы, не изысканы средства, не составлена схема… Наличный состав организации имел в себе лишь самого Таганцева, несколько курьеров и сочувствующих… Террор, как таковой, не входил в их задачи. …Частные случаи связи нельзя обобщать и говорить о существовании филиальных отделений организации… Таганцев – кабинетный ученый, мыслил свою организацию теоретически»[60]…
Наверное, на это следственное заключение из 1921 года повелись и следователи российской прокуратуры образца 90-х годов, когда заявили, что дело «ПБО» сфабриковано. А ведь в этом заключении в чистом виде проявилось полицейское узколобие: если нет привычной схемы, нет структуры, нет утвержденного названия организации и утвержденной программы, не утверждены методы борьбы, – значит, это кабинетная организация, значит, ее и нет. Сыскное узколобие питерских сыщиков оказалось побеждено профессорским умом.
Но с появлением Агранова все изменилось. Он сумел превзойти ограниченность следователей, которым не по уму оказалась организация, выстроенная профессорами. Для начала он таки убедил молчавшего до сих пор на допросах Таганцева подписать с ним некое соглашение.
«Я, Таганцев, сознательно начинаю делать показания о нашей организации, не утаивая ничего… Не утаю ни одного лица, причастного к нашей группе. Все это я делаю для облегчения участи участников нашего процесса.
Я, уполномоченный ВЧК Яков Саулович Агранов, при помощи гражданина Таганцева обязуюсь быстро закончить следственное дело и после окончания передать в гласный суд… Обязуюсь, что ни к кому из обвиняемых не будет применима высшая мера наказания»[61].
Что касается обещания Агранова о неприменимости высшей меры, то оно было заведомо невыполнимо в тех условиях, и это понимал, конечно, как он сам, так скорее и Таганцев. Тем более последний помнил, как действовала ЧК в прошедшие годы. Агранов заведомо лгал во имя достижения наиболее полных результатов следствия и считал это оперативной гибкостью.
Но все же Таганцев начал давать показания. Сначала о программе организации власти после падения диктатуры большевиков. Над программой работал по просьбе Таганцева его друг, профессор Лазаревский Николай Иванович, считавшийся авторитетным специалистом по государственному праву, в свое время написавший положение о выборах во Всероссийское учредительное собрание в 1917 году. В 1921 году Лазаревский –
