Юрий Авербах - О чем молчат фигуры

X чемпионат страны проходил в апреле и мае 1937 года в Тбилиси. Ботвинник его пропустил, готовя кандидатскую диссертацию. В турнире победил представитель старшего поколения Григорий Левенфиш, хотя все последующие высокие места были заняты молодежью. Левенфишу уже было под пятьдесят, но он как бы переживал в шахматах вторую молодость. Крыленко отказ Ботвинника не понравился, и вскоре он объявил о проведении матча между экс-чемпионом и чемпионом СССР. Надо было определить, кто у нас в стране самый сильный.

Долгое время в матче лидировал Ботвинник, но на финише Левенфишу удалось сравнять счет и сохранить звание чемпиона. Вопрос, кто же все-таки сильнейший, не нашел ответа.

Второй призер чемпионата Вячеслав Рагозин, приятель Ботвинника, был послан играть в сильном двухкруговом матч-турнире, где участвовали также Капабланка, Файн, Решевский, Керес, Флор, Элисказес и Петров. Турнир рекламировался как соревнование кандидатов в чемпионы мира и закончился победой самого молодого его участника Пауля Кереса, на очко опередившего Ройбена Файна. Далее встали Капабланка с Самуэлем Решевским. Сало Флор оказался пятым, а Рагозин разделил предпоследнее место с Эрихом Элисказесом.

Как ни странно, но эта неудача подняла реноме Ботвинника. Она показала, что пока только Ботвинник может с успехом играть за рубежом. Вопрос, кто должен представлять советские шахматы на мировой арене носил яркую политическую окраску. Крыленко считал своей целью завоевание советским шахматистом звания чемпиона мира. И относительная неудача Ботвинника в матче с Левенфишем, несомненно, должна была его насторожить: Левенфиш был одного возраста с Капабланкой и на четыре года старше Алехина.

Осенью 1938 года в Голландии намечался двухкруговой турнир восьми сильнейших шахматистов мира. Возник вопрос, кто должен представлять там нашу страну — Ботвинник или Левенфиш. Поскольку вопрос этот решался за кулисами, представим мнение некоторых лиц.

Ботвинник писал, что Левенфиш настаивал, чтобы он представлял Советский Союз, но с ним все же не согласились. Корчной, много позднее, уже покинув СССР, утверждал, будто бы Ботвинник писал в ЦК партии, доказывая, что Левенфиш, выросший при Николае Втором, не должен представлять Советский Союз в таком престижном соревновании. А племянник Ботвинника Игорь признавал, что тот действительно обращался с письмами в ЦК партии, если считал, что это в интересах наших шахмат. В то время Крыленко уже исчез, и Ботвиннику приходилось искать новых покровителей.

В итоге в Голландию отправился Ботвинник, а Левенфиш впоследствии жаловался, что он получил сильный моральный удар, который фактически закончил его шахматную карьеру.

О любопытных подробностях, связанных с этой поездкой, рассказывает сам Ботвинник:

«Снова прошу, чтобы меня послали с женой. Комитет физкультуры сообщает что все в порядке, и мы приезжаем в Москву за документами. Отъезд завтра, но дают один паспорт, жене в паспорте отказывают. Что делать? Комитет физкультуры подчинялся тогда зампредсовнаркома Булганину. Это неплохо, мы познакомились в 1936 году в Париже, когда возвращались из Ноттингема, тогда Булганин возглавлял делегацию Моссовета. Звоню его помощнику по Госбанку и объясняю положение.

— Хорошо, — говорит он, — я доложу товарищу Булганину».

В результате паспорт был получен, и Ботвинник уехал вместе с женой. Регламент турнира оказался трудным: его участники жили в Амстердаме, а туры проходили в различных городах страны. Пожилым участникам — Капабланке и Алехину пришлось от этого хуже всего. Естественно, что в итоге победила молодежь: Керес и Файн разделили первое-второе места. Третьим стал Ботвинник, но в его активе были победы и над Капабланкой, и над Алехиным, который еще в конце 1937 года вернул себе корону чемпиона мира. Следующие три места разделили Алехин, Эйве и Решевский. На предпоследнем месте оказался Капабланка, на последнем — Флор.

Еще до начала турнира было объявлено, что его победитель получит преимущественное право на матч с Алехиным. Однако на открытии выступил сам чемпион мира и заявил, что будет играть с любым известным гроссмейстером, который обеспечит призовой фонд.

Как рассказывает Ботвинник, получив благословение нашего полпреда в Бельгии, на закрытии турнира попросил Алехина назначить ему аудиенцию. Тот согласился. На следующий день, прихватив в качестве свидетеля Флора, Ботвинник появился в отеле, где жил Алехин. Можно себе представить, как себя чувствовал при этом Флор: за год до этого он сам договаривался о матче с Алехиным. Однако после того как Чехословакия была оккупирована нацистами, вопрос о его матче отпал.

Условия поединка были быстро согласованы. Вопрос о месте соревнования Алехин предложил решить Ботвиннику (но только не в Голландии), если же матч состоится в Москве, то за три месяца до него чемпион просил пригласить его в какой-нибудь турнир, чтобы приобщиться к московским условиям. Призовой фонд — 10 тысяч долларов.

— А сколько должны получить вы? — спросил Ботвинник.

— Две трети в случае победы.

— То есть шесть тысяч семьсот долларов?

— Да, конечно.

— Эта сумма достаточна и при ином исходе матча?

Алехин засмеялся и кивнул головой.

Договорились, что когда все будет согласовано, в Москве объявят о предстоящем матче. До этого все держится в секрете. Вернувшись, Ботвинник встречается с Булганиным и рассказывает ему о своих планах. Тот порекомендовал написать письмо на имя председателя Совнаркома В. Молотова.

Через некоторое время фельдъегерской почтой пришел ответ:

«Если решите вызвать шахматиста Алехина на матч, желаем вам полного успеха. Остальное нетрудно обеспечить.

В то время власть в стране была полностью сосредоточена в руках Сталина, поэтому Ботвинник считал, что телеграмма была продиктована самим «отцом народов».

Весной 1939 года в Ленинграде прошло XI первенство страны. Лишь победив в последнем туре успешно конкурировавшего с ним дебютанта Александра Котова, Ботвинник обходит его на очко и становится после шестилетнего перерыва чемпионом СССР. Для него это очень важно: ведь вызов Алехину уже послан. Казалось, что матч Алехин — Ботвинник на мази, но судьба рассудила иначе. 1 сентября началась вторая мировая война…

Осенью 1940 года в Москве игралось XII первенство СССР. В результате соглашения между СССР и гитлеровской Германией прибалтийские республики, а также часть Польши (Западная Украина и Западная Белоруссия) отошли к нам, и в турнире приняли участие П. Керес (от Эстонии), В. Петров (от Латвии), В. Микенас (от Литвы), Э. Гернстенфельд (от Польши). Среди участников были и другие новички: три молодых шахматиста, родившихся уже после революции, — И. Болеславский, В. Смыслов и М. Стольберг.

Я в то время был студентом, кандидатом в мастера, и меня пригласили поработать на турнире в качества демонстратора. Поэтому я видел это соревнование не из зала, а из-за кулис. Скажу сразу, что мой кумир — Ботвинник поразил меня своей подозрительностью. Узнав, что среди демонстраторов есть кандидаты в мастера, он потребовал, чтобы мы не подходили ни к его столу, ни к столу Смыслова, видимо, опасаясь, что москвичи будут последнему подсказывать. К тому же играл Ботвинник нервно, особенно во второй половине турнира. Впоследствии он объяснял свою нервозность шумом в зале, который, кстати, всегда был переполнен: москвичи проявили к соревнованию большой интерес.

Как бы то ни было, но первое-второе места поделили И. Бондаревский и А. Лилиенталь, Смыслов стал третьим, Керес — четвертым, а Ботвинник и Болеславский заняли пятое-шестое места. Было объявлено, что между двумя победителями турнира состоится матч.

Ботвиннику снова нужно было доказывать, что он в нашей стране шахматист № 1.

В своих мемуарах он пишет, что им было послано письмо завотделом шахмат Спорткомитета СССР В. Снегиреву. В нем Михаил Моисеевич «иронизировал» по поводу того, что лидером советских шахмат должен стать победитель матча Бондаревский — Лилиенталь, у которых не было высших шахматных достижений, в то время как у Кереса и Ботвинника они были.

По версии Ботвинника, «Снегирев и сам сознавал, что этот матч для противоборства значения не имеет; он понял мой намек и взялся за дело — как всегда бесшумно и энергично. Как он сумел убедить начальство — не знаю, он этого не рассказывал, но месяца через два было объявлено об установлении звания „абсолютного чемпиона“ и проведения матч-турнира шестерых в четыре круга.

Смысл, который вложил Снегирев в понятие „абсолютный“, был ясен: именно абсолютный чемпион СССР должен играть матч с Алехиным». Какое начальство сумел убедить Снегирев? Ведь, по словам того же Ботвинника, тогдашний председатель Спорткомитета Снегов относился к нему недружелюбно, да и вряд ли председатель Спорткомитета самостоятельно мог решить такой вопрос. Существует другая версия произошедшего: в Москве муссировались слухи, что Ботвинник или кто-то из его покровителей написал письмо вождю ленинградских коммунистов Жданову, тогда одному из самых влиятельных партийных деятелей страны. В тексте Ботвинника есть одно многозначительное слово «бесшумно». Это означало, что ни один из участников предстоящего матч-турнира не ведал, что им снова скоро предстоит встретиться за шахматной доской. Лилиенталь, например, жаловался, что когда он получил из Москвы вызов, то думал, что его приглашают играть матч с Бондаревским. Ведь об этом уже было официально объявлено. Подготовился Ботвинник к матч-турниру, как сам он пишет, отлично. Вместе со своим тренером Рагозиным жил в доме отдыха Ленинградского горкома партии. Из-за того, что в XII чемпионате он страдал от шума и табачного дыма, то тренировочные партии играл при включенном радиоприемнике и спал в прокуренной комнате.