Нина Берберова - Дело Кравченко
Инцидент
После перерыва Антонова опять вызывают к барьеру. Ему читают ноту советского правительства, обвиняющего его в военных преступлениях, и спрашивают, что он может на это возразить. Там он назван агентом Гестапо, о нем говорится, что он присутствовал при расстрелах, что присвоил себе добро расстрелянных, и торговал им.
Председатель: У нас нет его досье. Он только свидетель. И даже время всех этих происшествий нам в точности неизвестно. Пусть ответит покороче.
Антонов: Это очередная ложь советской власти.
Неожиданно выясняется, что Антонов живет вовсе не в американской зоне, где, как говорил мэтр Норманн, никаких серьезных чисток не было, а во французской зоне. (Движение в публике.)
Мэтр Гейцман: Вас допрашивали французы? Назовите кого-нибудь из контрольной комиссии.
Антонов: Полковник Рош.
Мэтр Изар делает выводы из этого показания.
Оказывается, французы чистили лагеря Ди-Пи в своей зоне, да еще в присутствии представителей советской власти! Тем самым окончательно необоснованным он называет обвинения советской ноты, предъявленные всем свидетелям.
Адвокат «Л. Ф.» Матарассо считает, что, если Антонов при немцах мог путешествовать с багажом по железным дорогам, то он явно — коллаборант.
Мэтр Гейцман: Меня самого перевозили из лагеря в лагерь в Германии, и у меня был багаж! Что же, я тоже был коллаборант?
Из дальнейших показаний Антонова выясняется, что немцы его препроводили сначала в Шаково, а потом в Бреславль, и что в 1914 году он был на фронте… — во Франции!
Мэтр Нордманн: А мы знаем другое…
Мэтр Изар: «Лэттр Франсэз» получают сведения прямо из советского посольства!
Но в это время полковник Маркие желает очной ставки со свидетелем.
Полк. Маркие уже выступал. Это — глава репатриационной миссии в Москве, отозванный французским правительством после ликвидации Борегара. Он выходит из зала к барьеру и становится рядом с Антоновым.
Мэтр Изар (громко): Он вовсе не полковник! У него нет никакого права!
Маркие желает спросить Антонова, знал ли он в Днепропетровске коллаборантов, военных преступников?
Антонов: Нет. Вам их лучше знать.
Маркие: Что это за комиссия? Что это за полковник Рош?
Антонов: Полковник Рош — наше начальство до сих пор!
Маркие протестует: Все это ложь!
Мэтр Изар: Я заметил, что все, что делают французы, Маркие называет ложью. Он не имеет права! Он должен идти на свое место!
В это время Вюрмсер бросается вперед и кричит что-то. Мэтр Изар и мэтр Гейцман отвечают, все адвокаты встают со своих мест: вокруг Антонова и Маркие, которые продолжают стоять в центре, начинается горячий спор, слышны ругательства.
Кравченко: г. председатель, обратитесь к французским властям и вы все узнаете…
Но Вюрмсер опять кричит что-то и Кравченко бросается к нему. Жандарм преграждает ему дорогу.
Кравченко (Вюрмсеру): Вы получаете документацию из советской полиции, а я из французской зоны!
Все кричат. Мэтр Изар требует, чтобы Маркие ушел.
Председатель считает, что очная ставка кончена. В общем шуме Антонова отпускают.
Жена Антонова
Маленькая блондинка, жена Антонова, рассказывает об аресте своего первого мужа. Он был коммунист, выдвиженец. Но это не помогло. Он погиб во время чистки. Она тоже была арестована, как жена инженера. Тюрьма была полна «жен». Она перечисляет Матвеева, Марголина, Филиппова, — всех, кто стоял во главе треста, и кто был арестован и сослан.
Затем идет потрясающий рассказ о сидении в тюрьме, о том, как три женщины спали на одной узкой кровати, как водили на допросы, как отправляли детей в детдома.
Мэтр Нордман: Это все пропаганда наци!
Мэтр Изар: Вы же знаете, откуда она. Вам даны документы.
Кравченко: Слушайте, слушайте!
Антонова перечисляет еще погибших: Вишнева, Крачко, Акулова…
Кравченко: Имейте мужество слушать до конца!
Антонова продолжает трагическую повесть своей жизни. Когда пришли немцы, она была одна и ей не к кому было пойти, не с кем посоветоваться. В это время она познакомилась с Антоновым.
Нордман: А как вы оказались здесь?
Антонова: Мы написали мэтру Изару, когда узнали, что будет процесс.
Мэтр Изар: У нас 5 000 таких писем получено!
Васильков и его семья
Следующий свидетель — Васильков. Сейчас он на костылях, а в начале процесса его привезли на носилках. Это — громадный мужчина с яркими синими глазами. В начале января он сломал себе ногу.
Он работал на Трубостали и видел чистку инженеров. Некто Иванченко был так популярен, что, чтобы его арестовать, его пришлось вызвать в Москву — рабочие бы не допустили его ареста в Харькове. Он тоже называет длинный список фамилий: Стрепетов, Щепин, Манаенко… Семьи услали в Сибирь или просто выгнали из домов и квартир.
— Это все были выходцы из рабочего класса, — говорит он, — а не люди царского режима.
Сам Васильков — сын священника, профессора Духовной Академии. Отца его несколько раз арестовывали, затем, в 1937 году, когда ему было 74 года, его сослали. Мать умерла с горя. Одна сестра (всех сестер было пять) уехала разыскивать отца и ее арестовало ГПУ и сослало. Другая сошла с ума от горя. Третью выгоняли отовсюду за непролетарское происхождение и она умерла, в конце концов. Четвертая пропала без вести… Пятая покончила с собой.
Вюрмсер, слушая этот рассказ, весело смеется.
Председатель: Не над чем смеяться! Все это совершенно не смешно.
Мэтр Изар: Вы неприличны. Вас интересует нужда только тогда, когда она на вашей стороне.
Вюрмсер: Она всегда на нашей стороне!
(Публика угрожающе гудит.)
Вюрмсер (к публике): Кагуляры!
Мэтр Изар: Немножко уважения к чужим несчастьям. Вы не всегда были того мнения, что теперь: Морган подписывал коллективные письма вместе с Абель Бонаром и Леоном Додэ.
Отвечая на вопрос мэтра Гейцмана, Васильков рассказывает о вечном страхе, об условиях каторжной жизни, о слежке НКВД. Политических разговоров вовсе не было, а если бывали, то только с глазу на глаз, с другом, которому можно было довериться.
Мэтр Нордманн: Был ли Кравченко директором завода? Переводчик переводит вопрос адвоката.
Васильков отвечает: большого цеха (1800 чел. рабочих).
Кравченко считает, что переводчик не уточнил: идет ли разговор о Сибири или о Харькове? Он делает замечание переводчику. Г. Меликов обижается и уходит.
Завтра г. Андронников вновь вступает в свои обязанности, к большому удовольствию обеих сторон.
Заседание закрывается в 7 часов.
Четырнадцатый день
Заседание суда начинается в 1 ч. 30 м. Председатель Дюркгейм вызывает свидетеля со стороны Кравченко. Это — Лебедь, Ди-Пи, приехавший из Германии.
Приговоренный к смерти
Лебедь — последний свидетель из длинного ряда Ди-Пи, свидетельствовавших по делу Кравченко.
Председателем и адвокатами Кравченко получены десятки писем с предложением выступить на процессе.
Г. Дюркгейм оглашает письмо литовского министра, у мэтра Изара в руках письмо от крупного польского военного…
Но процесс и без того затянулся, и потому суд решает ограничиться уже назначенными свидетелями, не вызывая новых.
Лебедь начинает свой рассказ: в 1939 году военный суд в Харькове приговорил его к расстрелу.
— Я сын железнодорожного рабочего, — говорит Лебедь, — начал свою карьеру с должности машиниста. Был членом партии и, как таковой, под контролем НКВД, устраивал в железнодорожных мастерских и на станциях встречи знатных иностранных гостей. Мастерские украшались цветами, рабочим раздавалась новая спецодежда. Иностранцев встречали торжественно, а после их отъезда новая спецодежда отнималась и все приходило в прежний вид.
Вот почему никто из иностранцев понятия не имеет о том, что происходило и происходит в СССР.
В 1937 году я был арестован. Эта было время чистки на железных дорогах. Донецкий район долго держался, но и до него дошла очередь. Директора дороги Яковлев, Любимов, были вызваны в Москву. Когда они вернулись, начались аресты. Начальник НКВД Кочергинский арестовал из 45 000 рабочих около 1 700. Их судил железнодорожный суд.
Председатель: Что такое железнодорожный суд?
Лебедь объясняет, что при каждой крупной железнодорожной сети имеется учреждение, которое ведет следствия и выносит приговоры.
Мэтр Нордманн: При царе было то же самое!
Адвокаты Кравченко протестуют.
Мэтр Нордманн: Когда вы говорите «НКВД», то это по-французски значит — министерство внутренних дел. Во Франции имеется то же самое.
(Публика шумно протестует.)
Мэтр Гейцман объясняет разницу: министерство внутренних дел во Франции не судит и не выносит приговоров.
