Георгий Кублицкий - ...и Северным океаном
Так честно, смело, открыто говорил человек, много видевший и много передумавший, человек, стоявший у порога нового мира.
…На окраине Осло, среди старых сосен — «Пульхегда», дом, построенный Нансеном вскоре после возвращения из экспедиции на «Фраме».
По ступенькам «Пульхегды» весной 1930 года на руках вынесли останки великого сына Норвегии. 17 мая гроб был выставлен на открытой колоннаде здания университета Осло. Десятки тысяч людей, сняв шапки, молча стояли в ближайших улицах. Мимо гроба шли школьники. 17 мая— день норвежской конституции, и по традиции дети всегда открывали шествие…
В 12 часов 45 минут во всей стране были приспущены флаги. В час дня глухо ударила пушка крепости Акерс-хус — той старой крепости, которая салютовала Нансену при возвращении из его знаменитых экспедиций. После выстрела на две минуты над страной воцарилась абсолютная тишина.
Четыре серые лошади медленно потянули катафалк по улицам. За гробом шли пятьдесят тысяч человек. Гроб был покрыт норвежским национальным флагом, который Нансен держал выше, чем кто-либо другой из его соотечественников.
Урна с прахом вернулась в «Пульхегду». Простая могильная плита появилась на лужайке перед домом.
В этом доме все оставлено в неприкосновенности — так, как было утром 13 мая 1930 года, когда Нансен, сидя в плетеном кресле на веранде, вдруг уронил голову на грудь и вздохнул последний раз в жизни. Все оставлено в неприкосновенности, только с одеяла широкой кровати, где Нансен провел дни болезни, убраны синие карты полярных стран и чертежи дирижабля, на котором почти семидесятилетний Нансен собирался лететь во главе экспедиции международного общества «Аэроарктик».
План экспедиции был окончательно разработан на конференции в Ленинграде. Под руководством Нансена дирижабль должен был не только пролететь над полюсом и «полюсом относительной недоступности», но и высадить на льды в сердце Арктики группу ученых. Полет намечался на лето 1930 года…
В рабочем кабинете Нансена нет и следа музейного холодного порядка. Кажется, хозяин отлучился куда-то на минуту, оставив на громадном, из некрашеной сосны сработанном столе книги, рукописи, атласы. Должно быть, он был занят какими-то расчетами — вон счетная линейка. И тут же, на боковом столике, очень странная машина. Не сразу даже сообразишь, каково ее назначение: насколько не похожа она на наши современные пишущие машинки.
В кабинете книги Нансена, переведенные на десятки языков. Здесь диплом о присуждении Фритьофу Нансену
Нобелевской премий мира. Тут же Дипломы множества академий и научных обществ, удостоверение, выданное Московским Советом своему почетному члену — Фритьофу Нансену.
И здесь же кожаная папка. В ней грамота, по предложению М. И. Калинина посланная Нансену IX Всероссийским съездом Советов с выражением глубочайшей признательности от имени миллионов трудящегося населения РСФСР за благородные усилия спасти гибнущих крестьян Поволжья.
Грамота адресована «гражданину Фритьофу Нансену».
Фритьоф Нансен… Гражданин Нансен… Голодная и холодная Москва двадцать первого года обещала ему и от нас с вами:
«Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Фритьофа Нансена!»
Глава III
Полярный детектив
Криминалисты летят на мыс Входной
Странно порой переплетаются пути и судьбы людей!
История полярных исследований по сей день полна нераскрытых тайн. Но бывает, что загадки, которые давно считались разгаданными, вдруг возникают снова. Стройную версию разрушает случайная, казалось бы, совсем незначительная находка, какая-нибудь медная пуговица в золе костра.
И даже не обязательно находка: просто кто-то более внимательно вчитался в давние, всем известные документы и обратил внимание на то, что упускали другие. Рвется нить общепризнанных доказательств, рождаются неожиданные предположения.
Так случилось и в истории жизни и смерти последнего землепроходца. Почти через полвека после его странной гибели всплыла загадка исчезновения двух полярников, разгадку которой он считал одним из своих главных дел. Всплыла и оказалась связанной с прояснением эпилога еще одной драмы в Арктике.
«На могиле сохранился деревянный некрашеный крест пепельно-серого цвета, местами истлевший, покрытый плесенью, лишайниками и подгнивший у основания.
При осмотре креста на доске, расположенной под второй крестовиной, была обнаружена давно выцарапанная и выветрившаяся надпись: «…егичев…»
После наружного осмотра приступили к вскрытию могилы».
Так записали криминалисты, по поручению Генерального прокурора СССР распутывавшие старое сложное дело. Поводом для расследования, сообщала прокуратура, была статья в одной из центральных газет, настаивающая на тщательном расследовании обстоятельств смерти Никифора Бегичева.
Написал статью автор книги, которую вы читаете.
Среди многочисленных историй, рассказываемых на Таймыре, затрудняюсь назвать хотя бы одну, схожую с историей жизни боцмана Бегичева. Приключения этого полярного следопыта людская молва расцветила полулегендарными подробностями.
Особенно же много разговоров и пересудов вызвала его загадочная смерть.
Впервые об убийстве Бегичева я услышал еще в юности от доброго знакомого нашей семьи, капитана Михаила Ивановича Драничникова. Он командовал буксирным пароходом, который каждую навигацию уходил в низовья Енисея. Приведя свой пароход на зимовку в Красноярск, капитан зашел к нам в гости и рассказал матери историю, о которой «шумят на Севере».
Вот суть его рассказа.
Весной 1926 года Бегичев ушел в тундру во главе артели охотников. До лета следующего года о нем никто ничего не слышал. Летом охотники вернулись и сказали, что Бегичев «оцинжал», то есть заболел цингой и умер на побережье Северного Ледовитого океана.
Но в селении Дудинка, откуда артель ходила на промысел, знающие люди по секрету рассказывали капитану: Бегичева убил в ссоре один из охотников. Кто поверит, что такой опытный полярник, как Бегичев, «оцинжал», а все новички уцелели?! Охотники решили скрыть убийство— «затаскают по следствиям да судам, а мертвого все равно не воротишь». Но потом кто-то будто бы проговорился во хмелю…
С тех пор я слышал на Севере буквально десятки устных вариантов рассказа о преступлении в тундре. Читал немало печатных. Первый из них появился на страницах газеты «Красноярский рабочий» в 1928 году, после чего было возбуждено следствие по уголовному делу № 24 «О нанесении тяжелых побоев и последующих мучительных истязаниях Бегичева Никифора Алексеевича, приведших к его смерти».
Само дело № 24 где-то затерялось. У меня сохранились лишь выписки из протоколов дознания, сделанные много лет назад моим другом, краеведом Ефимом Ильичом Владимировым.
Судя по ним, все члены охотничьей артели подтвердили версию о цинге. Все, кроме кочевника Манчи. Он показал…
Но лучше я приведу отрывки из письма неизвестного автора, который, видимо, тоже знакомился с материалами следствия и решил написать по этому поводу в газету; письмо не было опубликовано, но я снял копию. Вот эти отрывки с сохранением стиля автора письма:
«Близилась весна. Заболел цингой член артели Зырянов, а затем начали пухнуть десны и ноги у Бегичева… Вскоре Бегичев почувствовал себя очень плохо и выразил желание поехать на остров Диксон к своим знакомым полярникам, взять свежих продуктов, лимонной кислоты, медикаментов…
Тут проникший в среду артели чуждый интересам кооперативного движения элемент в лице некого Н-ко стал искать случая сорвать поездку Бегичева на Диксон. На этот раз Н-ко, поспорив из-за собачьей упряжки, набросился на больного Бегичева с кулаками, сбил его с ног, нанося удары по груди и голове подкованным болотным сапожищем… Манчи помешал этой дикой расправе… Спустя час избитый до потери сознания Бегичев при помощи Манчи поднялся, свалился на нары… Инициативу в артели взял в свои руки Н-ко. Он запретил артельщикам подавать больному воду и пищу… В избе было сыро и душно, а Н-ко вдобавок стал практиковать жарить песцовое мясо в пищу собакам на голой раскаленной железной печке. От горения жиров образовался едкий чад и смрад, и в этом исчадии окончательно задыхался Бегичев… Потом Н-ко пустился на новый прием коварства, поставил Бегичеву палатку. Он мерз в ней и терзался целый месяц… В середине мая больному сделалось плохо, он подозвал к себе друга Манчи и дал наказ: «Когда ты поедешь домой, говори всем русским, саха, якутам, ненцам, что меня убил Н-ко и я живой больше не буду. Когда будут хоронить, смотри, чтобы меня не положили в болото».
Я не знаю, насколько точно это письмо отражает детали, сообщенные Манчи следствию. Но ясно главное: Манчи утверждал, что Бегичева жестоко избили. В этом случае на теле должны были сохраниться следы избиения. Вскрытие могилы могло дать следствию доказательства насильственной смерти либо опровергнуть версию свидетеля обвинения.
