Василий Журавлёв - Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»

Сплав национальностей — это «золотое правило» легиона. Этот принцип формирования возник только в 1835 году, спустя четыре года после образования легиона. Вначале первый полк иностранцев, пусть и в составе регулярной французской армии, был создан по тому же принципу, что и все наемные армии: по языкам. Первый, второй и третий батальоны были сформированы из немцев и швейцарцев, и говорили в нем исключительно по-немецки. Четвертый батальон — испанский. Пятый — итальянцы и сарды. Шестой — бельгийцы и голландцы. А седьмой — поляки, бежавшие из Российской империи. Возможно, такой принцип «лангов» был хорош для структуры рыцарей ордена иоаннитов во время обороны Мальты в XVI веке, но в новых условиях он показал свою слабость и неэффективность на поле сражения. Во время экспедиции в Испанию командир полка полковник Бернель под свою ответственность «перемешал» все языки и сделал французский не только языком команд, но и общения в разноплеменной толпе легионеров. Его смелый шаг превзошел все ожидания! В 1836 году, когда формировался так называемый «новый легион», то есть была сделана вторая попытка создать армию иностранцев, преданных Франции до последнего вздоха, идея полковника стала принципом формирования.

Третья рота «навечно зачислена в списки» Первого полка. Свой последний бой она приняла у асьенды Камерон 30 апреля 1863-го, когда шестьдесят два легионера отказались сдаться на почетных условиях двум тысячам мексиканцев, что всем им стоило жизни. Их пример — «умираю, но не сдаюсь» — стал признаком мужества и стойкости солдат. На нем воспитываются поколения легионеров. Годовщина сражения у Камерона 30 апреля регулярно отмечается во всех гарнизонах как главный праздник Иностранного легиона. А национальный состав той роты был таков: немцы, бельгийцы, французы, швейцарцы, итальянцы, испанцы, голландцы, датчане и австрийцы.

Самое страшное общественное преступление в сегодняшней Франции — это вслух неуважительно отозваться о людях с иным цветом кожи: сразу попадешь в фашисты, а если повезет, то только в расисты. В действительности очень многим французам, особенно в провинции, совсем не нравится то, как ведут себя «афрофранцузы». Их раздражает, что те хорошо научились пользоваться социальными льготами от государства, еще в школе убедив себя в том, что им «все должны». Но говорить об этом вслух — не принято: в лучшем случае, только среди очень близких друзей, а еще лучше — ночью под одеялом и в подушку. Я всего только раз видел в Париже надпись «Бей арабов!», и написана она была по-русски. Даже в пригородных районах Большого Парижа, где всем не «афро» появляться не стоит, даже там такого на стене не напишут про французов, стоит ли дразнить дойную корову?

Попытки совместного обучения детей из разных стран мира с разным цветом кожи и вероисповеданием увенчались во Франции успехом: дети дружат. В школе. Пока они дети. А затем пути их расходятся навсегда: при всем равноправии образ жизни и культурный уровень у них слишком разные… В отличие от подобной «расовой вежливости» отношения в легионе гораздо более искренние.

Как-то, устав разбирать в архиве витиеватые почерки в дневниках офицеров времен завоевания Дагомеи и пожелтевшие от времени карты сахарских кампаний, нарисованных еще «от руки», я вылез покурить на прованское солнышко. Рядом «смолили» два пожилых легионера из редакции «Кепи Блан». Один — щуплый, темноволосый, по виду испанец или португалец. Другой — породистый и седовласый, судя по акценту — немец, может, австриец. Они походили на людей, выросших в разных детских, но случайно оказавшихся в одной жизненной упряжке. Чернявый ткнул в меня пальцем и хохотнул:

 — А! Русский корреспондент! «Комсомольская правда»?

 — «Правды» больше нет, а «Комсомольская правда» — теперь бульварная газетенка. А откуда вы знаете про наши газеты?

 — Я из Сенегала, ваши корабли часто раньше к нам заходили…

 — А я думал, испанец…

 — Почти угадал. Мама моя — португалка, отец — сенегалец. Но для ваших я все равно — негр!.. — и снова засмеялся, лукаво блеснув черными глазами.

Тогда я изобразил возмущение на лице и выпалил скороговоркой, как принято реагировать на такое замечание в интеллигентном французском обществе:

 — Да вы — расист, месье.

Легионеры оценивают мой ернический «подтекст» и гогочут в ответ.

 — Нет! Вовсе я не расист, но арабов не выношу. Ну, кроме тех, что у нас в легионе служат. И кстати, Ганс, немцев — тоже. Разумеется, кроме тебя. Ты ж мой друг — легионер.

Глава третья

ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СТАТЬ ФРАНЦУЗОМ

А он, судьбу свою кляня,Не тихой жизни жаждал,И все просил: «Огня! Огня!»,Забыв, что он бумажный.

Каждый день в восемь тридцать утра, после положенного мне «пети дежене», то есть «маленького завтрака» в виде половины свежего багета с конфитюром, большой чашки кофе с молоком и обязательного «Доброе утро, мадам! Са ва?» хозяйке маленькой, пожалуй, самой дешевой в Обане гостинички, проделываю моцион: полчаса быстрой ходьбы по обочине шоссе до расположения Первого полка. В этот ранний час солнце Прованса уже начинает припекать, поэтому я стараюсь укрыться под кронами деревьев во время своего марш-броска в три километра.

«Укладываюсь», прибывая каждый раз в «нуль-нуль», то есть в назначенные «неф ер», и тем самым зарабатываю «очки» в глазах майора Дагийона: он привык иметь дело с журналистами, но с такой армейской четкостью, по его признанию, сталкивается впервые. Отделываюсь от комплимента с французской легкостью: «Точность — это вежливость королей!» — а сам вспоминаю, как сыпались мы ротой с лестницы, грохоча сапогами, на построение на ноябрьском морозце в своем легком «хабэ».

Но я опять не первый — на лавочке возле КПП уже сидит пятерка «волонтеров»: коротко стриженные и лохматые, черные, желтые и белые. Всем — до тридцати. Под ногами: рюкзачки, дорожные сумки и чемоданчики с колесиками сугубо гражданских расцветок. Есть с виду взрослые и накачанные «дядьки», а рядом — совсем «пацанчики». Кого же из них выберут? По напряженно-отрешенным лицам кандидатов в «суперсолдаты» видно, что все они волнуются, как перед главным экзаменом в своей жизни. Разница в жизненном опыте и возрасте здесь вовсе ни к чему… Все твое прошлое, как и в любой армии, остается на этой скамейке. Как говорил мой сержант по кличке «Кот Леопольд»: «А меня не е… (волнует), кем ты был на «гражданке» и сколько тебе лет!» Мне было 25, ему — 18. У меня была докторская степень старейшего европейского университета, у него — аттестат зрелости школы в Подольске. Он был старшим сержантом, я — рядовым. Ему было немного стыдно «гонять» меня на плацу, а мне нет, потому что я пришел в армию добровольно. Или почти добровольно — не стал «косить» в силу семейной традиции. В результате наших совместных упражнений спустя полтора года, при предъявлении мной на КПП «дембельской» подорожной, притормозит «уазик». Комбат выскочит, приобнимет и скажет: «Есть в тебе «военная косточка». Молодец, сынок!»

Такие слова на прощанье стоят любых «железок» — солдатских значков, что украшают «дембельскую парадку».

Майор Дагийон сегодня в камуфляже. На ногах — походные ботинки. А вчера еще был в парадной форме…

 — Я не читал утром газет… Что, война началась, мон коммандан?

 — Да нет, просто мне нечего надеть, как любит говорить моя жена. А ваша вам такое говорит?

 — Говорит. Потом бросила говорить. И меня тоже.

Мы оба смеемся, довольные своими «бон мо».

Скамейка возле КПП действительно никогда не пустеет. На мое тонкое наблюдение Фредерик замечает все в том же легком стиле: «Мы не занимаемся агитацией. За нас это делает «сарафанное радио». Кандидатов много всегда. Наше предприятие не подвержено никаким кризисам — на нас всегда есть спрос».

Действительно, Иностранный легион не занимается саморекламой. Даже пункт информации, расположенный на вокзале в Марселе, закрывается раньше, чем все гражданские конторы во Франции: не в шесть, а в пять!

Легион вообще никак не рекламирует себя. Не зазывает к себе, это не армия США с ее рекрутскими пунктами в каждом городке и кричащими плакатами: «Вступай в армию: встретишь интересных людей!» Или: «Вступай во флот — увидишь мир!» Да и тыкающего в тебя пальцем «дяди Сэма» французы так и не удосужились придумать… Ну а если использовать для побуждения к патриотизму образ Марианны во фригийском колпаке с тем самым оттопыренным пальчиком и надписью «Ты мне нужен!», то это будет совсем уже другое кино.

Из шести тысяч желающих вступить в Иностранный легион берут тысячу. Те времена, когда по тюрьмам и лагерям военнопленных после обеих мировых войн рыскали «наборщики» и предлагали побежденным немцам и мелким французским уголовникам вступить в легион, где все-таки лучше, чем в камере или в бараке, давно уже в прошлом.