Илья Эренбург - Летопись мужества
Я побывал недавно в небольшом городке, где стоит одна из наших резервных частей. Я увидел крепких солдат в возрасте от 25 до 35 лет. Это ярославские крестьяне или рабочие ивановского промышленного района. Все они служили в Красной Армии, хорошо стреляют, владеют пулеметом.
Половина офицеров уже побывала на фронте. Это раненые или больные, вернувшиеся из отпуска. Другие еще не воевали. Среди них имеются и кадровые офицеры и резервные. Они обладают солидными военными знаниями.
Я помню, с каким недоверием относились еще недавно западноевропейские авторы к нашему старшему лейтенанту или майору. Внешность часто обманывает (в особенности тех, кто хочет быть обманутым). Советская интеллигенция в значительной части вышла из сельской среды. Это сказывается на типе лица, на выговоре, на манерах. В наших школах наибольшее внимание уделялось знанию. Быть может, средний наш интеллигент, а следовательно, и средний наш офицер говорит и пишет без того блеска, который присущ среднему французскому интеллигенту. Но ведь блеск часто помогает скрыть незнание, даже невежество. Я разговаривал с сотнями наших командиров. Они не только толково проанализируют операцию на Сингапуре. Они знают и подоплеку римского процесса. Они много читали, да и продолжают читать. Они спорят о Шостаковиче, о Хемингуэе, о театральных постановках. А в походе они показывают недюжинную подготовку.
Младший командный состав этой резервной части превосходный. Много солдат-фронтовиков, прошедших трехмесячные курсы. Вот старшина. Это токарь. Ему 22 года. Он участвовал в осенних боях. Бойцы все старше его, но он сумел внушить им уважение: он знает, как бороться с немецкими танками, как защититься от минометного огня, как ходить в разведку.
У политработников солидный стаж. Это в недалеком прошлом секретари райкомов, активные советские работники, люди, привыкшие убеждать, организовывать, приободрять. Политработники прошли специальные курсы: они изучали не только социологию, международную политику, основы философии, но и военное дело. Батальонный комиссар знает то, что знает командир батальона. Он может разобраться в обстановке боя, дать веские указания. Это не штатский политик, приставленный к военному специалисту, это командир двойной закалки.
Экипированы резервисты превосходно. Каждый получил сапоги или крепкие ботинки с обмотками, штаны, гимнастерку, белье, шинель. Шинель теплая, не мнется, не страдает от дождя.
Я уже сказал, что среди резервистов, с которыми я встретился, много крестьян. Разговаривая с ними, видишь, какая перемена произошла в сознании русского народа.
Один английский офицер, сражавшийся в Ливии против войск Роммеля, рассказал мне: «Война там носит скорее спортивный характер». Трудно что-либо сказать против спорта. Но я не представляю себе человека с психологией футболиста, который способен одолеть гитлеровского солдата.
Две силы движут германской армией. Первая — это материальная заинтересованность каждого солдата в войне. Летом 1940 года немцы в Париже часто расспрашивали меня про Англию. Это были «хозяйственные» вопросы: какие в Лондоне рестораны или хорошо ли носится шотландское сукно. Они считали, что война для них способ прокормить себя и свою семью. Они знают, что значит для какого-нибудь Касселя или Иены украинская пшеница. Они радуются, посылая домой «трофейные» посылки. Второй силой гитлеровской армии является страх, круговая порука людей, связанных общим преступлением. Я вспоминаю немецкого ефрейтора в сожженной деревне, который сказал мне: «Нельзя ли удвоить конвой — я боюсь ваших женщин…»
Голод и ужас — трудно противопоставить этому спортивный дух или абстрактные разговоры о преимуществе либеральной концепции перед тоталитарной.
Прошлым летом война была для русского крестьянина просто войной, теперь она стала его кровным делом. Фашистские зверства летом жили на газетных столбцах, зимой они перекочевали в частные письма. О дикости фашистов теперь говорят не ораторы, но очевидцы, крестьяне из освобожденных районов. И в русском народе проснулась ненависть к захватчикам. Вот основное отличье весны от осени и тех резервистов, с которыми я недавно беседовал, от резервистов, уходивших на запад в июле или августе.
Прошлым летом еще жил миф о непобедимости немецкой армии. Что предшествовало походу Гитлера на Минск, на Киев, на Смоленск? Воспоминание о Компьене, захват Югославии и Греции, Крит. А теперь в сознании каждого резервиста живы другие имена: Ростов, Калинин, Можайск, Керчь. Теперь каждый русский уверен в конечной победе, и если он гадает о чем-либо, то только о том, когда придет эта победа.
Нам незачем скрывать те жертвы, на которые пошла наша страна. Вся Россия теперь в солдатских шинелях. Много разбитых семей, много человеческого горя. Война для нас не справки о потопленных регистровых брутто-тоннах, не военные стычки в отдаленных колониях, не замена белого хлеба серым. Война для нас трагедия, которая разыгрывается на нашей земле. Это судьба Ленинграда, это развалины Днепрогэса, это тысячи сел, сожженных захватчиками, это трудная жизнь миллионов эвакуированных. Мы не зазнаемся и не прибедняемся. Мы сдержанно говорим: мы теперь воюем одни против общего врага. Час тому назад боец мне задал все тот же вопрос — его теперь слышишь повсюду: «А союзники?..»
16 апреля 1942 года
Военные корреспонденты немецких газет всегда находят несколько «теплых» строк для русской артиллерии и для комиссаров. Известна точность огня нашей артиллерии. Но почему немцев так возмущают комиссары? Обычно гитлеровцы уверяют, что «комиссары насильно гонят солдат вперед…». Это плохая выдумка: даже наивные немки понимают, что насильно народ не заставишь воевать. Немцы, кроме того, знают, что комиссары идут не позади, а впереди бойцов. Гитлеровцам ненавистны комиссары, потому что они как бы олицетворяют душу нашего народа.
Институт военных комиссаров свидетельствует о важности человеческого начала. Командир вырабатывает план атаки. Он живет в мире огневых точек, простреливаемых дорог и блиндажей. Для него холмик, речка, овраг — нотные знаки величественной партитуры. Карта с синими кружками и красными стрелами говорит ему о самом сокровенном. Он знает, что завтра в восемнадцать ноль-ноль первая и третья рота должны занять березовую рощу и выйти к скрещению двух проселочных дорог. План обсуждается в штабе батальона: в маленьком блиндаже при тусклом свете коптилки. И здесь вмешивается комиссар: «Вместо первой роты нужно пустить вторую…» Для комиссара бойцы — живые люди. Он помнит их лица. Он слышит их разговоры. Он знает лихорадку смелости и малодушия. Он подготавливает мужество и стойкость, как интендант подготавливает склады продовольствия.
«Человек решает все» — с этой мыслью мы вышли против германской мощной армии. Мы сохранили веру в человека, когда танковые колонны Гитлера двигались на восток. Мы думали о нашей пехоте, которая задерживает продвижение моторизованных частей противника, о наших рабочих, которые на Урале изготавливают танки, о наших будущих танкистах. И роль комиссаров в Красной Армии определяется советским подходом к понятию человека.
Пройдите в роту, стоящую на передовых позициях. Вот в блиндаже заместитель политрука читает бойцам статью из «Красной звезды». Еще недавно этот заместитель политрука был простым солдатом. Политрук его отметил: он был сообразительней и развитее товарищей. Это комсомолец, слесарь. Он много читал, задумывался над книгами, над людьми, над жизнью. Он не только прочитает статью, он сможет связать ее с окружающей действительностью. Если речь идет о моральном лице гитлеровской армии, он напомнит о том, что видели сами бойцы. Если статья посвящена ночной разведке, он ее оживит рассказом о недавнем подвиге младшего лейтенанта того же батальона. Он ответит на все вопросы. А вопросов немало: «Много ли у Гитлера австрийских солдат?.. Какие у немцев новые пулеметы?.. Правда ли, что Петэн продался немцам?.. Почему англичане не воюют по-настоящему?.. Что делают американцы со своими самолетами?..»
Заместитель политрука несколько месяцев спустя станет младшим политруком. Он будет комиссаром роты. Часть политруков прошла трехмесячные курсы, другим боевой опыт заменил лекции. Конечно, командир батальона разбирается лучше в чисто военных проблемах, нежели комиссар батальона, но и комиссар — военный человек, он может свободно командовать ротой, а в случае необходимости заменить командира батальона. Комиссар полка может командовать батальоном.
Редко увидишь комиссара на командном пункте. Обычно он ведет в бой самую слабую единицу — роту или батальон. Этим объясняются большие потери среди комиссаров, — комиссары не только говорят о военной доблести, они ее показывают на своем примере. Обычно в части имя комиссара — символ отваги.
