Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева
Вы меня — зря мучили>
а не делать это — молча, не тянуть, <сверху: отталкивать>, не отписываться, не приезжать ко мне и не звать к себе <зачеркнуто: Есть вещи серьезнее чувства <нрзб.>> на три дня, «отдохнуть» и так далее.
_____
Если Вы после моего последнего письма могли думать о себе, о какой-то моей воображаемой обиде, если Вы после тех стихов могли думать только о себе и своем самолюбии
— Бог с Вами. Нам не по дороге
_____
Мой друг! Когда человек идет в болото — не считаешь до́ ста, а кричишь, либо хватаешь за руку — или за ногу (Монпарнасы) — или за голову.
Не считала я до́ ста и после первого Вашего письма и поступка
<зачеркнуто: От человека же так всем собой отозвавшегося можно было ждать> я никогда не считаю до ста.
Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 106–107 об.).
5-37. А.С. Головиной
5-го января 1937 г.
Моя дорогая деточка[13], как хорошо, что Вы меня сразу стали звать Мариной, просто Мариной, без всякой моей просьбы или предложения (когда приходится просить — <нрзб.>). А я Вас, внутри себя, перейдя Ваш порог и пройдя Ваш путь сразу назвала Конcуэлой — но не то́й, романа Жорж Занд[14] (хотя и той!), а той — огаревской Наташи, которую старшая Наташа герценовская, после первой встречи, прощаясь с ней не дожидаясь назвала — Конеуэлой[15] <над этими словами: и которая Конеуэлой оказалась и осталась>. (Есть вещи, хотя бы сто лет спустя <над этими словами: с <нрзб.> сто лет назад произошедшие> которые в нас произошли. Так вот те две Наташи во мне произошли (и вчера я — просто вспомнила). Но не будем сейчас о Наташах, будем о Вас.
Вы сказали — «как сделать, чтобы, когда Вы придете — не было других». Отвечаю Вам сейчас.
— Пусть другие будут: все равно их не будет, то есть Вы будете знать, что все равно я с Вами, и все что я говорю, будет к Вам, и для Вас.
Другие никогда ни понимать / понять ни помогать / помочь не будут <над этим словом: не могут>. Не бойтесь если это Ваши друзья — я буду с ними мила, и никакого неуюта не будет. Просто, Вы будете знать: я каждую секунду и всей собой — с Вами. Будете знать это абсолютно — надежно и спокойно. (Посмотрите, сколько будет в последних строках, я этому рада, это не мой глагол. Так от «было» — Наташ — до будет нашего. (Да будет!)
Этим летом мне из Швейцарии <над этим словом: в которой я бывала часто> пришлось написать такую открытку[16].
Никогда еще <над этими словами: я думаю, что>, со времен Огарева и Герцена и их Наташ, из Швейцарии в Швейцарию же с такой горечью не посылалось привета.
И вот, <зачеркнуто: сбылось, моя Наташа> вернулась, но совсем иначе, то есть Наташа.
Может быть тем косвенным и множественным <над этим словом: (Наташ)> упоминанием я Вас в свою жизнь — <зачеркнуто: назвала> <над этим словом: вызвала>, в Вашу — вошла. Словом, я в нас с Вами вчера, что-то узнаю, пока еще — как сквозь сон, знаете — сквозь ресницы сна. И чтобы Вам это не показалось «поэзией» (хотя вся моя поэзия — только достоверность и очевидность моего до-семилетия) — мне с Вами, я с Вами вчера была на полной свободе, вчера была совершенно — свободна, совершенно. По-моему, совершенно я с Вами вчера была на полной свободе сна, мое любимое состояние, я все время узнавала как во сне знаешь, что будет дверь, что улица загнет, что человек скажет то-то… Вы все время говорили «то-то».
А в общем не Вы и не я говорили, нами говорило <над этими словами: нам говорилось>, и Вы напрасно не захотели выслушать моего рассказа всем и каждому — 2 года назад — о Вас. Не я говорила и не о Вас говорила, а то лицо, по недоразумению, заместившее меня в моей комнате под ёлкой — о том лице, по недоразумению, заместившему на диванчике — Вас.
Вы никогда от меня не будете больны как бы Вам этого не хотелось.
_____
О другом. Нужно все-таки выяснить Вам Швейцарию[17], то есть чтобы я хорошенько поняла, в чем, в точности препятствие в Вас самой. Потому что — предупреждаю — я буду работать против себя, против нас — для Вас и для Вашего сына[18] и для Ваших легких, которые нужно вернуть.
Я из Вашего рассказа поняла такое странное, что Ва́м рассказывал он повторно: что для того, чтобы Вас бесплатно (и лечить Вашего брата[19] по-настоящему в санатории) Вам нужно сделать Вашего сына швейцарцем и вдобавок не видать его до 19 лет. Этого же быть не может. Вы (как я) беды заостряете и сгущаете. Потому-то я начну приятельски с Маргариты Николаевны[20], что она полна глубочайшего понимания и считается с особостью человека, человек — трезвый и не подается, как я, <зачеркнуто: мрачным видениям> крайностям Вашего зрения.
Напишите мне записочку, когда Вас на этой неделе заведомо — не будет (надолго) дома, чтобы мне с Маргаритой Николаевной не одной не попасть именно в этот день и час.
Простите, что я вчера так крепко взяла Вас за́ плечи. И еще буду работать — против нас — <зачеркнуто: для Вас> <над этим словом: сейчас>, чтобы без всякого страха и щемления сердца, смогла Вас крепко <зачеркнуто: по-своему> <над этим словом: всей собой> обнять.
_____
<Приписка: >
8-го января 1937 г. (нынче иду к ней вторично)
Когда я и Вы — плохо, тогда уж лучше — я (одна).
Нужно, чтобы — мы. С А<натолием> Ш<тейгером> у меня всегда было: Вы и я (Вы — и Вы), с нею — сразу мы: то есть — вся я и вся она и вся любовь.
МЦ.
8-го января 1937 г., пятница
Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 107 об. — 109).
6-37. В.В. Рудневу
<21 января 1937 г.>[21]
Дорогой Вадим Викторович,
Стихи к Пушкину (около 200 строк) полу́чите завтра в пятницу[22] — завезу их сама в
