Коллектив авторов - Бессонный патруль

— Вот эта найдена в «Волге». А эти-в другом месте…

Посмотрите на капсюль, на след бойка… Ну, как?

— Пожалуй, стреляны из одного пистолета, — не сразу сказал Криков, разглядывая снимки в лупу.

— А что, Валентина Артуровна? — спросил Булатов.

— Да нет, это у меня пока догадки. Если подтвердятся, вечером скажу.

— Связь держим через вас, Валентина Артуровна. Или через дежурного. Но лучше через вас, — сказал Криков.

Когда мужчины выходили из управления, Криков сказал, вроде бы так, сам себе: «Должна она «расколоть» парня. Должна. Она у нас психолог»…

Шматлай нашел по плану города улицу Заречную. Она не зря носила свое название: начинаясь от самого берега реки, обрывалась на городской черте. Антон начал обход за квартал до нужного ему дома. Он шел по дворам, листал домовые книги и паспорта, задавая обычные в таких случаях вопросы. Прошло около получаса, пока он не подошел к нужному дому А° 45.

Шматлаю открыла калитку опрятная старушка. В руках она держала таз с огурцами. Видимо, на стук пришла с огорода.

— Здравствуйте. Я из горкомхоза, — представился Антон. — Надо посмотреть план участка…

— Можно показать, — сказала старуха, — почему же не показать, раз надо? Есть план, дом наш плановый… Заходите в избу.

Антон вошел в чистенькую комнату. Некрашенные полы чисто выскоблены и вымыты. Опрятные половички, занавески на окнах, коврик-панно с лебедями…

— Вы одна живете? — спросил Антон.

— Одна, сынок, одна. Все разбежались, разъехались.

Одна осталась я…

Антон перелистал домовую книгу. Записей много, но после каждой штамп «выписан»… «выписан»…

— Вот тут прописан был Смирнов Виктор Иванович, это кто?

— Квартировал у меня, учитель. Молоденький такой…

Два года жил, потом, слышь, женился. Квартиру дали, съехал…

— А Рыбина Нина — дочь ваша?

— Да, дочка. Старшенькая. На целину с мужем подалась, в Кустанай, Медсестра она, муж на комбайне. И Ирина записана там, тоже дочка. Она в Свердловске живет.

Инженерша…

Шматлай слушал, а сам смотрел на записи, где значился Рыбин Семен Андреевич. Два раза записан. Два раза выписан.

— Семен — это сын ваш?

— Сын, — тускло ответила старуха.

— Тоже уехал?

— Уехал, — старуха безнадежно махнула рукой. — Недалеко тут он. На руднике…

Антон насторожился.

— Так, значит, на руднике… Работает там?

— Шофер он на самосвале. Уголь возит. Да что толку-то? Что говорю, толку, что работает? Сколько заработает, столько и спустит на водку. А ты что, сынок, про Сенькуто? — вдруг настороженно спросила старуха. — Ты не из милиции, случаем?

— Из милиции я, — тихо сказал Шматлай. — Из милиции, Александра Захаровна. Вы уж меня извините, но поговорить надо с вами. О Семене…

Ему было тяжело. Сидит перед ним эта опрятная старушка, сложила на коленях руки, смотрит на него, Антона, тревожными, испуганными глазами, чует материнское сердце что-то недоброе…

— Что же он опять натворил, Сенька, узнать хоть можно?

Проглотил Антон этот вопрос, ничего не смог ответить.

А она и не настаивала. Сама стала говорить.

— Я-то и виновата, сама виновата… Как бросил нас хозяин, муж мой бывший, Семену только тринадцать вышло.

Пошла я тогда работать няней в детскую больницу. Бывало и в две смены работала… Чужих нянчила, а своего недоглядела. Как первый раз взялся за ножик, порезал одного по пьянке, только тогда и спохватилась. Поздно, видишь, было, девятнадцатый ему шел, работал уже на автобазе. Год отсидки дали. Вернулся. Я за ним тогда глядеть стала, шагу чтоб лишнего не сделал. А разве углядишь за взрослым?

И кричит еще: «Ты брось мне это, мать, мне нянька не требуется теперь. Иди вон своих недоносков пестуй».

Подался он тогда в Сибирь. Заработаю, сказал, денег, приеду. Заработал… Заработать деньги везде можно, работай только. Тюрьму он заработал опять, подрался там по пьяному делу, год снова дали… Запрошлый год прислал мне из тюрьмы карточку свою и письмо. Пришли, мать, денег, написал, на табак нету. Послала я ему тогда пятнадцать рублей.

Старуха смолкла. Антон достал было пачку сигарет, но тут же сунул ее обратно в карман.

— Да ты кури, кури. У меня и муж курил, и Сенька табакур тоже… Приехал он в прошлом году, как раз на рождество. Пожил с неделю и на рудник уехал. Общежитие ему там дали. Думала, за ум возьмется, да где там… Как приедет, так пьяный…

— Александра Захаровна, а когда он у вас последний раз был?

— Позавчера был, в субботу… Пришел с каким-то…

— С кем он был? Вы его знаете?

— А кто его знает? Мало кого он сюда водил? Мужик какой-то…

Антон заволновался.

— Но вы же его видели? Какой он? Александра Захаровна, расскажите, это очень важно!

— Да что рассказывать? В окошко только и видела, что двое пришли. Сенька и еще один. Стемнело уже, да и дождь тогда шел… Со спины только и видела. В плаще был вроде, в сапогах…

— Высокий? — перебил Антон.

— Нет. С Семена ростом, а то и пониже. Они из калитки сразу во времянку подались. Семен как приведет кого, так в избу не идет, во времянку норовит. От глаз.

— В какую времянку?

— В огороде у нас, на задах. У егоровского забора стоит. Когда этого дома не было, жили мы в тон времянке…

Семен тогда и не родился еще.

— Что они там делали, Александра Захаровна, не знаете ли?

— Как не знать? Водку пили, что еще? Зашел Сенька ко мне, десятку до получки попросил. Нету, говорю. А он кричать: «Сыну родному жалко? Ты же огурцами наторговала, в чулок прячешь?». Пожалела, дала десятку. Притих он и говорит: «Мы, мать, с товарищем затемно уйдем, в рейс надо. Так ты не беспокойся». И правда, утром никого там нет, во времянке. Только бутылки на столе и накурено — страсть.

— Бутылки? Где они?

— Сдала я бутылки. У нас в магазине на товар их принимают. Восемь штук было с под водки и пива. Так я песку килограмм взяла. Одну, правда, бутылку не приняли.

Заграничная. Длинная такая. Я ее под постное масло приспособлю. Да вон она и стоит.

Антону нужна была эта бутылка. Но ему нужна была и фотография Семена. И письмо, которое он прислал из колонии. И он попросил все это. На время, сказал. И тут же в душе обругал себя мягкотелым хлюпиком… А в уме — как гвоздь, до боли: «Ведь мать она… ведь не знает еще всего… позовут ее скоро в тот подвал, на опознание»…

Старуха безропотно согласилась. Она порылась в допотопном комоде и подала Антону конверт.

— Там письмо и карточка тоже. Берите, раз надо… Про Сеньку только сообщите, если что.

— Сообщим, — через силу сказал Шматлай. — Только вы мне еще времянку покажите…

— Идем, посмотри… Раз надо.

«Там же остались окурки, а может быть и еще что», — думал Антон, шагая вслед за хозяйкой но притоптанной между грядками дорожке.

Во времянке были застеленная байковым одеялом раскладушка, дощатый стол на ножках-крестовинах и две табуретки. Под потолком висели сухие березовые веники и пучки какой-то травы. Земляной пол был чисто выметен, некрашенный стол выскоблен добела.

— Прибралась я здесь после них. Полную тарелку окурков выкинула.

— Куда выкинули? — с надеждой спросил Антон.

— Куда же еще? — удивилась старуха. — В мусорный ящик. Теперь у нас удобство есть — на углу ящик железный поставили, туда мусор кидаем. Не накапливаем в оградке.

А ящик машина каждое утро увозит… Вот только коробок папиросный остался.

На узеньком подоконнике лежала коробка от папирос «Казбек».

— Это сын ваш такие курит?

— Нет. Сенька сигарки курит, эти, как их? В красных пачках… А коробок, наверное, того, другого, что с Сенькой был.

— Так я коробочку заберу, Александра Захаровна, ладно?

— Бери.

Времянка стояла в самом конце огорода, впритык к низенькому, потемневшему от времени забору, за которым начиналась другая усадьба. На ней высился добротный кирпичный дом под выкрашенной зеленой краской жестяной крышей.

— Хороший дом, — сказал Антон. Сказал так, лишь бы не молчать.

— Хороший, — охотно согласилась старуха. — Только ведь у каждого свое. У них тоже горе, у Егоровых, в хорошем-то дому. Машину у них мазурики украли. В воскресенье…

Смолина нервничала.

— Где вы пропадали, Антон? Есть новости? У меня тоже. Выкладывайте сначала свои. Только коротко, самую суть. Я в цейтноте.

— Суть так суть. Егоров сосед с Рыбиными.

— Знаю. Булатов установил, что ключ от машины Егоров не потерял. Он сам два года назад дал его Рыбину.

«Вспомнил» об этом, когда Булатов сообщил Егорову о том, что с помощью его «Волги» совершено два преступления.

Еще что?

— Семен Рыбин жил на руднике. Работал на топливной базе.

— Что? На топливной базе. Антон, да это… Ну хорошо, что еще?