Григорий Василенко - Найти и обезвредить
— Мы живем в такую эпоху, когда считают, что можно прожить без веры, но мы знаем на примере России, к чему привело безверие. Нет, надо строить больше храмов, надо поднимать веру в дух, в успех грядущих боев за Терек, Кубань, Дон. Это я говорю от имени трех войсковых атаманов.
Казаки-эмигранты молились, но время возвращения домой отодвигалось, и вера в призывы атаманов падала.
— …Передайте атаману, — напутствовал Сеоев Гуляева, — что терская группа считает необходимым координацию действий Терека, Кубани и Дона верховным правителем. А этого у нас здесь нет. Каждый действует по своему разумению. Нужен, очень нужен авторитет, который бы возглавил движение по всему Северному Кавказу.
Гуляев заверил полковника, что он постарается передать его точку зрения, все просьбы и пожелания.
— Не сомневайтесь, — сказал с чувством удовлетворения Сеоев. — Просите у атамана экстренной материальной помощи — деньгами, оружием, одеждой, медикаментами, политической литературой… Не забудьте о стойкости наших офицеров и младших чинов, об их поощрении. Не обходите монархистов. Я лично за монархию. Так и передайте им.
— …Много наказов, — подводил итог беседы Крикун. — Ну а какой главный? — спросил он у Гуляева.
— Нужен авторитет, которого надо заполучить. На худой конец, хотя бы связника…
— Все правильно, — сказал, довольный, Крикун. — Но главное все же — вдолбить атаманам в головы мысль о поражении бандитизма.
— Они убедятся в этом, как только прочитают отчет Малогутия. Кому его передать? Вдовенко или Улагаю?
— Улагаю. Малогутий его воспитанник. Обрадуется… — усмехнулся Крикун и добавил совершенно другим тоном: — В следующий раз придем вместе с товарищем Васвас. Так что приготовься к экзаменам по части подпольной организации, в которой состоишь в активе и от имени которой там будешь выступать. И еще вот что скажу тебе, Николай… Ото, послухай тамошнюю публику, может, почуешь, кого на Кубань выпроводили к зеленым. Слыхав, что Пуханов видел в Краснодаре одного беляка?
— Слыхав.
— Там, конечно, знают его и на каком пароходе отправился к нам. Было это не так давно…
— Андрей Карпович, постараюсь не только послухать, а и порасспросить.
— Ну что касается «порасспросить», то смотри по обстоятельствам, поаккуратней. Контра, она тоже уже не та, многому научилась после того, как ЧК ей по шее дала. Но не угомонилась, и конца борьбы с ней пока не видать. Терять ей нечего, и она лезет на рожон. Ото, не могут многие понять, шо они больше не господа, неохота им брать в руки лопату. Встретишь там и простых казаков. Попали они туда, можно сказать, по своей темноте, поплелись гуськом, как утята за утками, а они за господами. Вот с ними потолковать можно, они могут рассказать кой-какие новости. Понял?
— Андрей Карпович… — укоризненным тоном сказал Гуляев. И хотел добавить, что с ним он обходится все еще, как с маленьким несмышленышем.
— Ну, ладно, езжай. Буду ждать. Может, что и привезешь, а то Васвас уже спрашивает: «Не нашли?» А шо скажешь?.. — развел руками Андрей Карпович. — Пока нет…
11
Крикун дежурил по Кубчеркротделу. Клевать носом в эту ночь не пришлось. Дежурство выдалось, как говорил он в таких случаях, «веселым». Надоедливо звонил дребезжащий телефон. Ему сообщали о перестрелке патрулей с бандитами, о поджогах, разбойных нападениях и убийствах… Приводили задержанных. Одних он тут же отпускал, других поручал своему помощнику допросить, а третьих отправлял под замок в камеру до выяснения личности.
Под утро патрулировавший в городе сотрудник отдела Токарев задержал здоровенного бородатого мужика с мешком за плечами, пытавшегося скрыться в подворотне на темной улице.
— Вот поймали, — с удовольствием сказал Токарев в дежурке, показывая Крикуну на мужика в засаленном пиджаке с короткими рукавами. — Норовил улизнуть.
Крикун, казалось, без особого интереса рассматривал задержанного, но уже обратил внимание на его медвежьи лапы, с толстыми заскорузлыми пальцами, которыми он, как когтями, вцепился в перекинутый через плечо холщовый мешок.
— Шо там у тебя? — спросил Крикун, указав на мешок.
— Мука.
— Развязывай, показывай…
Мужик с неохотой опустил мешок на пол, молчаливо развязал веревку. Крикун окунул руку, зачерпнул горсть муки и растер ее на ладони, как опытный мельник, определяя качество помола.
— А шо там еще в мешке? Граната? — поинтересовался Крикун, видимо что-то нащупав, когда брал муку.
— Кружка.
— Значит, на кружку продавал?
Задержанный мялся, мигал злыми глазами и молчал, стоя перед раскрытым мешком.
— Осталось-то совсем ничего, на блины. Значит, успел продать, — заключил Крикун. — Откуда сам? Кто будешь?
— Павловский я. Карась Трохым. Иногородний.
— Документы есть?
— Нема, — не сразу ответил Карась.
— Где взял муку?
— Купыв.
— У кого?
— Та тут, у одного мужика.
— Сколько заплатил?
Трофим не ожидал этого вопроса и сразу никак не мог подсчитать стоимость муки. Не дождавшись ответа, Крикун спросил:
— Ну тогда скажи: сколько выручил? Почем брал за кружку? Выкладывай наличные.
Карась вывернул, на удивление Крикуну, пустые карманы пиджака и штанов.
— А чего убегал?
— Думав, шо заберут. Так и выйшло.
— Ото, правильно ты думав, Карась. На то и щука в пруду, — копаясь в столе в каких-то бумагах, проговорил Крикун, пока не нашел нужную запись, которую быстро пробежал глазами, посматривая на задержанного.
— Документов у тебя нет, значит, кто ты таков, неизвестно, торговал мукой, а посему закрой его, Токарев, в камеру до утра. Мешок с мукой запиши в акт.
— Так я ж не буржуй, — поняв свое положение, взмолился Карась. — Отпустить…
— Голодному люду продаешь муку, наживаешься, значит, спекулянт. Буржуй…
— Якый я буржуй? Меня наняли на мельницу хозяева. Кручу там своими руками жернова, машины нема. И спасибо им, шо с голоду не дают сдохнуть.
— Значит, компаньон?..
— Та якый я компанен? Вот почитайты, шо там сказано.
Карась достал из бокового кармана помятый лист бумаги, развернул его и подал Крикуну.
«Условие, — читал Крикун. — 1922 года, ноября 13-го дня, станица Павловская Кубчеробласти. Мы, нижеподписавшиеся, с одной стороны г-н Астафьев Емельян Гаврилович и с другой стороны граждане Денисенко Митрофан Георгиевич и Кривенко Василий Леонтьевич, заключили настоящее условие в нижеследующем: Я, Астафьев Е. Г., сдаю в аренду принадлежащие мне постройки и место бывшей мельницы братьев Астафьевых, находящиеся на улице Вознесенской. При постройках арендуются также весы и другие мельничные принадлежности, указанные на обороте сего. Все за сумму сто двадцать рублей в год. Плата со дня подписания настоящего договора по четвертям года, т. е. за каждые три месяца вперед.
Граждане Кривенко и Денисенко имеют право в арендованном помещении устанавливать приспособления для перемола зерна, а также пользоваться всеми постройками как для жилья, так и для ссыпки зерна. Настоящий договор подписали: Денисенко, Кривенко, Астафьев».
— Ото, все сходится, — сказал Крикун. — Только вот тебя в договор не записали. А так все верно. Два компаньона открыли мукомолку в Павловской, а Карась на кружку сбывает пролетариям муку своих хозяев. Кто они такие?
— А хто ж их знае. Один, кажут, козак, недавно до дому вернувся, то — Денисенко, а другой — пришлый. По слухам, вмисти служили, а може, и воевалы. Ничого я про их не знаю. — В подтверждение Карась перекрестился.
— Значит, крутишь жернова на дармоедов, а то и контру, несознательный ты элемент. Для тебя власть завоевали, а ты продався…
Крикун не верил Карасю, что тот ничего не знает о тех, у кого работает. По имевшимся в отделе сведениям, откуда-то появившиеся арендаторы мельницы ищут машину, хотят дело поставить на широкую ногу. Про себя Крикун еще отметил, что мукомолы своей продукцией, как это не раз уже было установлено, могут снабжать зеленых в горах, но спрашивать Карася об этом не стал, раздумывал, что с ним делать.
— Ты знаешь, где находишься?
— Ни, — ответил Карась.
— В ЧК. Слыхав про такую?
— Слыхав.
— Ото, рассказывай правду. Про продразверстку слыхав? Рабочему люду хлеба надо. Дети с голоду мрут, а ты с оклунком муки убегаешь в подворотню. Значит, ты тоже контра, раз крутишь жернова на них, а не на власть Советов. Можно сказать, мировую революцию подтачиваешь. А ЧК защищает власть бедняков и голодного пролетариата. Так шо рассказывай, кто твои компаньоны. Не то в камеру к мешочникам.
— Люды они грамотни, — заговорил Трофим, — не то, шо мы. Балакают не по-нашему, обхождение у них не мужицкое, едят из тарелок, вилками.
