Сергей Бабурин - Страж нации. От расстрела парламента – до невооруженного восстания РГТЭУ

Но вот с иностранным языком. Я на тех экзаменах получил тройку впервые в жизни. У меня в аттестате за среднюю школу нет ни одной четверки. И в дипломе о высшем образовании нет ни одной четверки. Хотя я своим сыновьям говорил, когда они начали учиться:

— Не старайтесь быть отличниками, это очень тяжело. Нет никакого особого удовольствия на старших курсах, когда другие идут на экзамен с мыслью «лишь бы тройку»; идти на экзамен думая «не дай Бог четверку» — это же удар по репутации. Зачем такие муки?

Так вот, на вступительных я немецкий сдал на тройку, а через год, сдавая кандидатский минимум, не просто получу отличную оценку, мой ответ будет особо отмечен комиссией с точки зрения знания языка. Но это станет возможным только благодаря тому, что я попаду в руки такого преподавателя, как Анна Андреевна Бойко, окончившей Институт иностранных языков перед войной в том выпуске, которому еще преподавала немецкая профессура — носители языка, — арестованная в 1937 году. С приходом тех, кто просто учил иностранные языки, уровень преподавания, по ее словам, многократно снизился. Но это будет потом.

Еще одна истина в Афганистане подтвердилась: А.В. Суворов прав, утверждая, что тяжело в ученье — легко в бою.

Никогда не забуду подполковника И.Е. Пузанова. Игорь Евгеньевич Пузанов, командир 149 полка, а затем заместитель командира нашей дивизии даже у офицеров вызывал зубной скрежет требовательностью до педантичности и своим мастерством загонять на учении до полусмерти. Но когда дело доходило до боевых выходов — все стремились попасть под его руку: именно он так организовывал любую операцию, что она проходила с минимальными потерями или вообще без потерь. Его ругали. У него учились. И ему подражали.

Вообще, с командирами мне везло, с признательностью вспоминаю каждого. А уже в депутатские годы познакомился и со своим командующим ОГСВА — генералом армии В.Ф. Ермаковым. Горжусь службой под его началом.

Афганистан в моей жизни, как и в жизни каждого, кто прошел его солдатской дорогой, — это бесценные страницы жизни, связанные, с одной стороны, с молодостью и радостью, с другой — с разочарованиями и горечью потерь.

Не просто расставаться с иллюзиями. Тяжело терять друзей и даже просто сослуживцев.

Когда меня спрашивают, почему максимализм меня обуревает, то я искренне отвечаю: потому что я увидел в Афганистане человека, с которого заживо сняли кожу. Именно так нам сказал судебный медик, прибывший из Кабула, показывая на то, что осталось от нашего сослуживца. Это было оставшееся без конечностей тело, точнее, кусок мяса. А ведь многие лично знали этого солдата перед тем, как он с приятелем ушел за анашой в кишлак. Второго так и не нашли. А то, что осталось от первого, обнаружили на второй день после того, как были подняты по тревоге, в излучине реки.

Именно тогда, глядя на страшные останки, я дал себе слово: ради того, чтобы этот ужас не пришел ко мне на Родину, чтобы остановить этот страх Божий подальше от родных краев, я буду жить решительно и бескомпромиссно. Я должен оправдать право остаться живым здесь.

Именно Афганистан приучил радоваться каждому прожитому мигу. Мы не боялись смерти, но и на встречу с ней не торопились.

Опасайтесь тех, кто вообще отрицает страх: если человек утверждает, что никогда не боялся, он говорит неправду, а если он говорит правду, то это не человек. Преодолеть страх, но при этом не допустить глупостей и решить поставленную задачу — вот в чем солдатская наука побеждать.

Страшно бывало. До сих пор с содроганием вспоминаю поздний вечер лета 1982 года, когда при выполнении задачи в Кабуле возникла реальная угроза не просто погибнуть, а бесславно пропасть без вести, просто исчезнуть, не выполнив приказа командования. Установить, что мы не дезертировали было бы невозможно. Вот это страшно — безвинно еще и честь потерять. К счастью, все сложилось успешно. Солдатское счастье!

Конечно, Афганистан никогда не уйдет из нашей памяти. Иногда он откликается самым неожиданным образом.

Через два года после службы, при прохождении медицинской комиссии, врач, рассматривая рентгеновский снимок грудной клетки, спросил, когда у меня были сломаны два ребра. Пожимаю плечами: не ломал. А потом соображаю: весной 1983 года меня бросило грудью на бруствер, да так, что света белого не видел. Не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. С ужасом думал, что вот-вот задохнусь. Какая нелепость! Пули свистят — ничего, а умереть как какой-то задохлик! И только чудом — от страха глупо погибнуть — смог восстановить дыхание. На груди потом был небольшой синяк, а через годы оказалось, что были сломаны ребра.

Никогда не жалел ни о своей срочной службе в армии, ни о службе в Афганистане. Даже когда в конце 80-х годов «афганцы» стали крайне непопулярны, когда чинуши разных уровней стали говорить, что они нас в Афганистан не посылали, и вообще, нас слишком много для воинских льгот. Записные разоблачители заявили об исторической ошибке Политбюро — вторжении в Афганистан.

Не считал и не считаю приход Советской Армии в Афганистан ошибкой. Это была одна из самых успешных советских миротворческих миссий. Сегодня это понимают и признают сами жители этой многострадальной земли.

15 февраля никогда не отмечаю как день вывода советских войск из Афганистана. Отмечать эту дату надо как день успешного завершения миротворческой операции советских войск в Афганистане. Вывод войск не был бегством — это было успешное завершение миссии. Хотя, конечно, завершить операцию следовало много раньше.

А вот предавать афганских соратников и друзей вообще не следовало. Если бы горбачевское руководство СССР не предало Наджибуллу, как перед этим оно предало Бабрака Кармаля, организовав его свержение, Наджибулла и сам удерживал бы ситуацию под контролем. Но ему из Москвы перекрыли поставки оружия и запчастей, поставки топлива. Только прямое предательство тогдашнего российского руководства помешало Наджибулле сохранить стабильность в Афганистане, когда война уже была близка к завершению.

Убежден, что историческая ответственность России за установление в Афганистане справедливого мира и благополучия сохраняется в полной мере и ныне. Несмотря на то, что общих границ у нас теперь нет.

Кстати говоря, в конце службы в Афганистане, я был прикомандирован к военной прокуратуре. Как сказал прапорщик моей родной части, которому все не давало покоя, что я отказался быть писарчуком, а пошел в боевое охранение, в действующую часть:

— Я тебя купил на пересылке, я тебя и продал военному прокурору. Сказал, что у меня есть парень с высшим юридическим образованием.

Довелось столкнуться не только с героической частью миссии нашей армии в Афганистане, но и с «грязным бельем», которое есть в любой армии мира. И когда уже шли последние месяцы моей службы, пришел на меня вызов на территорию ТуркВО для прохождения переподготовки на предмет получения офицерского звания. Меня пригласил командир части — военный прокурор подполковник В. Ярошенко:

— Ну что? Запретить не могу. Но, видишь, у нас сложная ситуация. Ну, просто очень много дел. Очень ответственный момент. Могу сказать, что если ты не поедешь на эту переподготовку, я тебя уволю в первых рядах, как только будет приказ об увольнении в запас министра обороны.

Я не колебался:

— Даже сомнений нет, я остаюсь. Зачем мне офицерское звание? Оно нужно тем, кто будет продолжать службу, а я возвращаюсь на гражданку.

На том и договорились.

Хотя командир попытался в последний момент слукавить. Когда вышел долгожданный приказ министра обороны, он вновь пригласил меня к себе в вагончик. Захожу:

— Сержант Бабурин прибыл по вашему приказанию.

Командир достает две рюмки. Доливает из какой-то баклажки достаточно прозрачный напиток.

— Пей!

— Товарищ полковник, я не пью.

— Это приказ. Пей!

Я понял, что происходит что-то серьезное, выпил. Глядя на мою побагровевшую физиономию, командир радостно пояснил, что это виноградный спирт. Глаза постепенно вернулись на место (поначалу, думаю, они вылезли на лоб), я отдышался. Командир говорит:

— А теперь пиши!

— Что писать?

— Пиши рапорт, что ты остаешься. В кадрах у нас есть должность. Мы тебе тут даем лейтенанта. Ты остаешься сразу у нас служить, и дальше все, вперед.

— Товарищ полковник, мы так не договаривались. Я не могу оставаться служить, вы знаете, я женат, и у меня другие обязательства перед женой. Свой солдатский долг я исполнил, прошу меня отпустить. Хочу учиться дальше, буду поступать в аспирантуру.

Мы поговорили за жизнь. Он тут же подписал приказ о присвоении мне звания старшего сержанта. От чего я просто вознегодовал и не дал своего военного билета знакомому писарчуку: