Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов
За первой встречей в октябре 1942 года в Бирмингеме, когда Клаус передал Рут — Соне почти сотню страниц документов по атомному проекту, последовали другие. Они продолжались около года. Чаще всего встречались на опушке леса. Оба на велосипедах уезжали подальше от чужих глаз. Несмотря на серьезный риск, Клаус признавался, что предпочитал всем видам связи именно эти прогулки.
Соня же однажды любопытства ради заглянула в полученные от Фукса бумаги. И ничегошеньки не поняла в этих «иероглифах».
Зато всё поняли в Москве. В этих сугубо технических документах неплохо разбирались советские физики, обнаружившие много для себя полезного и до того неведомого в четырехстах страницах полученных за год разведдонесений. Среди них и итоги исследований самого Фукса, и общие сведения о проекте. Выяснилось, что, к счастью для советской разведки, память Фукса была блестящей, прямо-таки фотографической.
Были довольны немецким теоретиком и руководители «Манхэттенского проекта». Оппенгеймер лично попросил включить Клауса Фукса в состав группы британских ученых, которым предстояло подключиться к работе по изготовлению атомной бомбы. Сначала Фукс должен был обосноваться в Нью-Йорке, потом, возможно, переехать в какой-то научный центр. Где этот центр, Фукс не знал.
Предложил Соне: давайте попробуем держать связь через мою сестру Кристель (иногда ее называют еще и Кристи. — Н. Д.). Она выехала в Штаты в 1933-м, живет неподалеку от Нью-Йорка.
Предложение приняли, но, кроме того, Соня предусмотрела и вторую линию связи. Объяснила Фуксу, как он сможет отыскать нового связного «Раймонда» — советского агента в Нью-Йорке Гарри Голда, и сообщила пароль, который тоже пригодился. Голд тотчас передавал материалы Фукса молодому сотруднику советской, теперь уже внешней разведки — Джонни — он же Анатолий Яцков.
Источнику присвоили новый псевдоним «Чарлз». Первые пять месяцев все шло гладко. Информация от Фукса, хотя он большую часть времени работал в Чикаго, поступала регулярно. Так в Москве узнали о строительстве завода по производству урана в Оук-Ридже. Но потом Фукс внезапно исчез. Его искали через сестру Кристель. Однако и ей удалось выяснить лишь одно: с братом, уехавшим из Нью-Йорка, все в порядке, сейчас он трудится где-то на юго-западе США.
Фукс сумел подать долгожданный знак лишь через несколько месяцев. Он в святая святых «Манхэттенского проекта» — закрытом суперсекретном городке Лос-Аламосе. Работа по созданию бомбы успешно продвигалась и, как уверял Фукс, близилась к завершению. В 1945 году ему невероятным образом удалось передать важнейшие сведения по атомному проекту. Особенно ценны были данные ученого об использовании в атомной бомбе зарядов из урана и плутония.
В июле 1945 года в Москве получили сведения об испытании американцами атомной бомбы на полигоне в пустыне Аламогордо. Американцы настолько доверяли Фуксу, что он присутствовал при этом взрыве.
Курчатов изучил присланный неведомым ему помощником сравнительный анализ действия котлов с воздушным и водяным охлаждением. Мне же кажется, что самое важное из переданного Фуксом — это принципиальная схема водородной бомбы. Трудно поверить, но Фукс дал информацию и о ходе работ над бомбой водородной. Сведения Фукса, и это признают многие российские советские ученые, позволили СССР приступить к работе над термоядерным оружием даже раньше, по крайней мере, не позже, чем это было в США.
После войны в июне 1946 года Фукс вернулся в Англию. Причина банальна: англичане хотели иметь собственную атомную бомбу. Американцы не возражали, только вот необходимой технической документации не предоставляли, и британцы быстренько вернули своих ведущих ученых, к которым относился и Клаус Фукс, в английский ядерный центр Хауэлл. Там Фукс возглавил отдел теоретической физики.
Его включили в комиссию по противоатомной обороне Соединенного Королевства. Что же в его новый «английский период» передал Фукс Советскому Союзу? В Центре была получена его детальная информация о химзаводе, производящем плутоний. Он сообщил о планах строительства нескольких предприятий по разделению изотопов. В Москве с огромным интересом приняли сведения о результатах испытания американцами атомных бомб нового типа в районе тихоокеанского атолла Эниветок.
В Англии Фукса принял на связь разведчик Александр Феклисов. Александр Семенович рассказывал мне о Фуксе, с которым он продолжал работать еще четыре года вплоть до ареста Клауса.
О трагической, иначе ее не назовешь, судьбе Фукса мы долго беседовали с патриархом нашей научно-технической разведки Владимиром Барковским. Он считал Фукса фигурой выдающейся. Причем так до конца и неразгаданной, не во всем и не всегда понятной. Владимир Борисович признавался, что его, детальнейше проанализировавшего дело Фукса, брала горькая досада. Сам он знаком с Клаусом не был, но изучал его деятельность по сообщениям своего коллеги, долго с Фуксом работавшего. Читал и сегодня еще не рассекреченные донесения и документы. Барковский искренне считал, что в провале Фукса мы сами сыграли некую неблаговидную роль, которая и заставила Клауса признаться: да, передавал сведения Советскому Союзу, чтобы установить атомный паритет.
Владимир Борисович и слышать не хотел, будто агента разоблачили американцы, расшифровавшие советские шифрограммы. Уверял меня: эта операция, называвшаяся «Веноной», на след Фукса навести не могла!
Но в чем тогда состоял наш просчет? Что привело к аресту? У Героя России было свое, более глубокое и осмысленное объяснение:
— Считалось, что на Фукса навел его связник — «Раймонд» — американец Гарри Голд. Однако к моменту ареста Фукса ни англичане, ни американцы не имели никаких конкретных данных для предъявления обвинений. До момента, когда Фукс признался, что работал на Советский Союз ради сохранения атомного паритета, никто ничего толком не мог доказать. Суть в ином. Фукс годами жил в тяжелейших условиях. Встречи с советскими друзьями были столь редки и мимолетны. Потом волею обстоятельств получилось так, что наши разведчики долгое время с ним вообще не общались. Связь с ним осуществлялась через американских граждан. Фуксу было не с кем посоветоваться, пожаловаться, да просто поплакаться в жилетку. Но он оставался преданным своему и нашему делу. Семьей обзаводиться при таком жутчайшем риске не счел возможным. По существу, он оставался одиноким волком на утыканной
