Разгром линии Маннергейма - Сергей Степанов
Через несколько минут план был близок к выполнению. Бекетов, приподнявшись, крикнул:
— Бросай!
Две гранаты полетели в пасть двери. Одна разорвалась на пороге, другая в глубине. Бочин схватился за ручку, но в этот момент открылась дальняя дверь, и автоматчик повел огонь по Бочину. Тот, выпустив ручку, залег за камни, а в следующее мгновение выскочивший из дота финн захлопнул дверь.
Тем временем противник, выбитый из траншеи, оправился от паники и открыл сильный огонь. Группа залегла вдоль задней стенки дота. Тогда начался обстрел из двери справа. Пришлось отвести группу в ров и усилить пулеметный огонь. Сапер все не было, а время шло.
— Товарищ командир, удалось восстановить связь, — протягивая ему трубку, сказал связист. — Говорит командир полка.
— Что?.. Около самого дота. Как?.. Да нет, совсем рядом. Да какие там 40–50 метров. Я только что слез с дота. Нам взрывчатые вещества нужны… Как можно больше…
— Что там? — спросил Белов.
— Командир полка говорит, что в течение двух часов не получал от нас сведений и беспокоится, что с нами.
— А саперы где?
— Вышли, говорит, полчаса назад.
Разговор оборвался. Прошло минут двадцать. Но вот, наконец, показались саперы, которые с трудом тянули за собой лыжные санки, доверху нагруженные ящиками.
— Белов с Ямановым и Мироновым пойдут за мной, — сказал Бекетов. — Начнем с левого угла. Пулеметчикам обеспечить прикрытие, не давать противнику перейти в контратаку.
Через минуту группа в пять человек двинулась к левому углу дота.
Противник, заметив движение, открыл огонь из всех амбразур. Группа залегла.
— Гранаты к бою! — приказал Бекетов. — Огонь! И пять гранат, описав дугу, разорвались у самого дота.
Огонь смолк, но не больше, как на полминуты. Снова команда, и снова замолкает на полминуты огонь.
Бекетов прикидывает на-глаз расстояние, и для него ясно, что гранат нехватит, чтобы подойти к доту. Значит, напрасны все усилия! Отказаться от уничтожения дота?
— Набрать камней! — крикнул Бекетов. Через несколько минут в карманах и за пазухой у каждого было по десятку увесистых гранитных осколков.
— По команде в один-два приема кидайте по два камня, а гранаты буду бросать только я, — распорядился Бекетов и, отобрав гранаты, рассовал их по карманам.
— По доту огонь!
Описав в воздухе дугу, около дота упали семь-восемь камней и гулко разорвалась одна граната.
Продвинулись на пять метров, и снова раздалась команда, снова полетели камни и разорвалась граната. После шестого броска добрались до левого угла. Быстро заложили в амбразуры два ящика со взрывчатыми веществами, зажгли шнур и отбежали в сторону. Взрывом вырвало левый угол.
Через несколько минут был взорван фугас под левой дверью, и группа поползла к башне.
Заложив ящики под башню, Бекетов отбежал с саперами метров на семьдесят. Чтобы лучше видеть, он поднялся на колени. Прошла секунда, другая, и вдруг темноту прорезала, как молния, яркая вспышка. Оглушительный взрыв потряс воздух.
— Товарищ командир, вас к телефону!
Снова говорил командир полка.
— Дот взорван, товарищ командир, — доложил Бекетов.
Капитан А. Тузов
Звери!
Наши бойцы, ворвавшиеся с боем на станцию Лейпясуо, обратили внимание на отсутствие раненых и убитых финских солдат. А у отступавших в беспорядке белофиннов потери должны были быть особенно велики. Загадка скоро разъяснилась. Вдоль дороги стояли большие сараи. Стали осматривать их. Оказалось, что два сарая набиты тяжело ранеными и убитыми белофинскими солдатами. Раненые, поверх которых были накиданы трупы, стонали. Вся эта груда тел была густо обложена соломой. Отступавшие белофинны готовились, видимо, сжечь своих раненых и убитых вместе с сараем. Они не успели этого сделать потому, что наша атака была стремительной.
А некоторое время спустя, при прорыве укрепленной линии под станцией Кямяря, мы нашли страшное подтверждение нашим догадкам. Подойдя к нескольким горящим дзотам, наши бойцы распахнули дверь одного из них. Прямо на нас выставились ноги горящих трупов. Полыхающая пламенем землянка была доверху набита трупами. Были здесь и еще живые солдаты. Из огня доносились стоны.
Пять других горевших дзотов также были наполнены убитыми и ранеными солдатами…
— Если своих раненых жгут, то что же делают с нашими? — возмущенно говорили бойцы. — Это не люди, а сущие звери!
Младший лейтенант Н. Кондратьев
Пленные
Вечером 17 февраля, после занятия станции Кямяря, наш полк свернул влево по дороге, ведущей в Выборгскому шоссе. Прошли километра три. Ночь стояла тихая, звездная. Позади в небе виднелись отсветы горящей станции, где-то слышалась отдаленная стрельба. 2-й батальон, шедший головным, неожиданно наткнулся на дорогу, не обозначенную на карте. Из лесу дорога спускалась в низину, а оттуда вела к крутому лесистому косогору. На косогоре — тщательно замаскированные, просторные финские землянки. Их было много, должно быть, тут стояла в резерве одна из финских частей, брошенная теперь на выручку разгромленной линии Маннергейма.
Разместились в первой линии землянок. Спим. Просыпаемся утром, узнаем от дозоров: в соседних с нами землянках — финны.
— Откуда же финны? — спрашиваем.
— Пришли и залегли, — отвечают дозорные.
— А чего же вы не подняли тревогу?
— Зачем? Только вспугнули бы их. Драться они с нами все равно не стали бы: едва на ногах стоят. Должно быть, с линии.
Окружаем землянки. Действительно — финны. Приказываем сложить оружие. Бросают на землю винтовки, автоматы, пистолеты, ножи, патроны. Угрюмые, понурые лица. Цвет кожи землистый. У многих — седые волосы. Почти у всех пляшут руки и чувствуем, не от испуга перед пленом, а, должно быть, от пережитого в дотах ужаса.
Пленные
Финны молчат. Их много, и все пришибленные, потерянные. Молчим и мы. Вдруг откуда-то сверху косогора раздается тонкий, с восторженноистерическими нотками, голос:
— Я швед!.. Я швед!.. Я швед!..
Оборачиваемся: от верхней землянки спускается к нам по косогору молодой человек, лет двадцати пяти, в легком пальто, в шляпе, в ботиночках с острыми лакированными носками. Идет, приплясывая от холода, руки подняты вверх, а сам заискивающе улыбается и все повторяет:
— Я швед!.. Я швед!.. Я швед!..
Подошел, оглядывается, кому бы сдаться в плен. Красноармейцы с ненавистью смотрят на этого хлыща в лакированных ботиночках. Из добровольцев, должно быть. Добровольцем против нас, советских людей, пошел… Бродяга!
Увидев, что ни сочувствия, ни одобрения не встречает, швед некоторое время сконфуженно топчется на месте под суровыми взглядами людей, потом, желая, видимо, тронуть наши сердца, опять произносит:
— Я швед…
— Замолчи! — обрывает его красноармеец. — Не швед ты, а дерьмо. Всю свою нацию опозорил…
Финны улыбаются. Должно быть, и они не особенно
