Марк Галлай - Жизнь Арцеулова
Здесь Константин Константинович употребил слово «знал». Не предполагал, не догадывался — знал!
Снова, как и перед первым преднамеренным штопором, проявил он свой редкий дар проникновения в физическую сущность явлений. А отсюда и талант технического предвидения… Нет, не наигранной была та уверенность, с которой он предсказал парящие полёты и настоял на Коктебеле как самом подходящем месте для их проведения… Действительно — знал.
Правда, через несколько лет чрезмерная привязка к крымским состязаниям стала — такова диалектика — препятствием для дальнейшего развития планеризма. Выяснилось, что парить на планёре можно с успехом и во многих других районах страны, особенно если использовать для старта буксировку за самолётом. Это сразу резко расширило географию планеризма. Но то было позднее. А на первом, начальном этапе советского безмоторного летания более подходящего для этой целя места, чем Узун-Сырт, не было.
Впрочем, коллеги-планеристы были не первыми, кому Константин Константинович демонстрировал природные данные своей Горы (пишу это слово с большой буквы, потому что оно в течение многих лет оставалось у советских планеристов именем собственным).
Круг друзей Арцеулова всегда, в течение всей его жизни, не ограничивался товарищами по профессии — авиаторами. Входили в него и моряки, и инженеры, и люди искусства.
Живя в Крыму, Константин Константинович близко сошёлся с Максимилианом Волошиным — художником, поэтом, искусствоведом и на редкость интересным собеседником.
Зная артистичность натуры Арцеулова, его приверженность ко всему своеобразному, нестандартному, легко понять, насколько привлекательно было для него общение с Волошиным.
…И вот однажды (вернёмся к рассказу Константина Константиновича) «мы с поэтом Максимилианом Александровичем Волошиным шли из Коктебеля пешком в Феодосию. И по дороге, рассказав ему о парений, о восходящих потоках, я предложил подняться на гору Узун-Сырт. Мы немного отклонились от пути, поднялись на гору. Я предложил Волошину бросить в поток шляпу. Он её бросил. И против ожидания она не упала вниз, а, наоборот, поднялась кверху, перелетела через наши головы и упала где-то сзади нас… Волошин был в восторге. Он сразу понял, что такое восходящие потоки».
Этот эпизод неоднократно описывался разными авторами, со многими красочными подробностями, в том числе и с небезукоризненно точными. Поэтому, наверное, небесполезно привести рассказ об этом самого Арцеулова.
Итак, Волошин «сразу понял, что такое восходящие потоки».
Теперь то же предстояло понять и планеристам.
Эшелон прибыл в Феодосию ночью 27 октября 1923 года. Быстро у подножия Узун-Сырта был разбит лагерь, если, конечно, позволительно назвать лагерем четыре палатки.
До начала полётов следовало принять возможные меры, чтобы сделать их максимально безопасными. Для этого создали технический комитет (техком) под председательством профессора Владимира Петровича Ветчинкина — одного из учеников и ближайших сподвижников Н.Е. Жуковского, автора важных исследований по аэродинамике и динамике полёта, организатора «Летучей лаборатории», с которой начались все натурные лётные исследования в нашей стране. Ветчинкин был председателем техкома на нескольких коктебельских планёрных слётах.
Начал техком с тщательной проверки конструкторских расчётов и освидетельствования всех девяти прибывших планёров — даже с экспериментальной проверкой их прочности путём нагружения крыльев.
С той же целью — по возможности обезопасить испытания, прежде чем допускать пилотов к более или менее сложным полётам — им устраивали «экзамен»: пять простых полётов по прямой, выполненных без замечаний. Первым сдал этот экзамен его инициатор, председатель оргкомитета Арцеулов, а за ним — красвоенлеты Юнгмейстер, Комарницкий, Денисов. Арцеулов ходил, ещё прихрамывая, с палочкой: переломы, полученные в злополучный день первого вылета ИЛ-400, продолжали давать о себе знать, но не участвовать в слёте, о котором давно мечтал, — это было бы выше его сил!
И не просто участвовать в роли, так сказать, «руководящего лица» (хотя, конечно, пришлось ему немало потрудиться и в этом качестве), а летать!
Тут, однако, возникает интересный вопрос: а удалось ли ему самому полетать на первом слёте или нет? Ответы на этот вопрос в воспоминаниях участников и сохранившихся документах противоречивы.
В редакционной статье о первых планёрных испытаниях, составленной по материалам спортсекции ОДВФ и опубликованной журналом «Известия спорта», указываются даты сдачи «вступительного» экзамена «на планериста»: "…красвоенлеты Арцеулов (8/XI), Юнгмейстер (8/XI), Комарницкий (15/XI) и Денисов (16/XI). И далее в той же статье прямо говорится: "Летал на своём планёре и Арцеулов, после[13] чего на его планёр А-5 садится Юнгмейстер…"
Г. Шмелёв — к его подробному и эмоционально написанному очерку во «Всемирной иллюстрации» мы ещё обратимся — также пишет: "На этом планёре[14] весьма удачно летали сам конструктор и военный лётчик Юнгмейстер". Наконец, среди помещённых в очерке фотографий есть одна с подписью: «Спуск с горы в Коктебельскую долину. На планёре лётчик К. Арцеулов».
А в грамоте, полученной Константином Константиновичем после слёта от Общества друзей Воздушного флота, — к этой грамоте мы также ещё вернёмся, — прямо сказано: «…участвуя в испытаниях в качестве конструктора и пилота…»
Казалось бы, все ясно. Сомнений нет. Все свидетельства «за».
Нет, оказывается, не все. «Против» есть одно, исходящее от источника, от которого просто так не отмахнёшься. А именно от… самого Арцеулова.
«Всех озадачили и восхитили рекордные полёты Леонида Юнгмейстера. Сам же я летать тогда не мог, так как незадолго до того разбился, испытывая опытный истребитель», — замечает он, рассказывая о первом слёте в письме Н.П. Лесиной и Л.П. Печерикиной.
Так где же истина? Летал все-таки Константин Константинович на первом слёте или не летал?
Мы с участником того слёта авиаконструктором Игорем Павловичем Толстых обсуждали этот вопрос, и оба единодушно пришли к убеждению, что, конечно, Арцеулов летал. Но полёты выполнял только планирующие (такие, какие требовались на «экзамене») — с Горы вниз, в долину. А поскольку парящих полётов, ради которых, в сущности, собрались они все в Коктебеле, не делал, то сказать, что «летал», счёл себя не вправе. Так скромность и обострённое чувство справедливости, присущие Константину Константиновичу, создали некоторые затруднения в том, чтобы восстановить все подробности его биографии. Но, честное слово, сетовать на это не хочется: благодаря заминке в воссоздании биографии профессиональной лишний раз высветились черты его человеческого облика.
Можно представить себе, каких трудов стоило каждый раз Арцеулову устроиться в не очень просторной кабине планёра. Как давали при этом знать о себе переломы. Но так или иначе, устроившись и оставив кому-то свою палочку, он уходил в воздух… А в воздухе ему, как всякому настоящему, летающему не по службе, а по призванию лётчику, было всегда хорошо!..
На первом слёте все, естественно, было первое. Без предшественников. Точнее, почти без предшественников. Планирующие полёты после Лилиенталя выполняли и братья Райт, и тбилисский гимназист (впоследствии видный деятель нашей авиации) А.В. Шиуков, и П.Н. Нестеров, и А.Н. Туполев… А в 1913 году планерист С.П. Добровольский совершил даже парящий полет продолжительностью 5 минут и с набором 30 метров высоты над точкой старта.
Слов нет, само такое сознание — были, мол, предшественники — в любом новом деле прибавляет уверенности. Но конкретных рекомендаций от этого не получается. До всего приходится доходить самим, как говорится, по ходу дела.
И доходили!.. Летали — иногда удачно, иногда не очень. После очередной неудачной посадки вылезали из-под поломанного планёра, потирали ушибы, потом чинили планёры — и летали снова.
Кстати, насчёт «чинили планёры». Мы так привыкли к тому, что техника прогрессирует, что процесс этот обратного хода не имеет и что современные машины по всем статьям совершеннее машин прошлого, что как-то упустили из виду многогранность понятия «совершенство». А оно ведь слагается из многих, иногда противоречивых свойств. И если подумать о таком, честное слово, не последнем для любой машины — от мясорубки до ЭВМ — свойстве, как ремонтоспособность, то по этой части первые планёры могли бы дать сто очков вперёд самому лучшему современному авиалайнеру!.. Поломался планёр? Велика беда! Не зря сами планеристы говорили, что их аппараты сделаны из «палочек и тряпочек». Сколоти или замени сломавшуюся палочку, заклей порвавшуюся тряпочку — и лети, на здоровье, снова!
Конечно, большинство планёров, привезённых тогда в Коктебель, представляли собой лишь первые создания их конструкторов. Не приходится поэтому удивляться тому, что три из них по разным причинам вообще не смогли подняться в воздух, а два выполнили по короткому пяти-шестисекундному подлёту. Планёр «Мастяжарт» выполнил несколько подлетов, но на нем никак не удавалось преодолеть неудачную регулировку крыльев. Хорошие планирующие полёты с посадками внизу, в Коктебельской долине, получились на «Коршуне» Толстых и «Арапе» Тихонравова.
