Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Черчилль, конечно, ответил, что будет весьма рад встретиться с Молотовым в Лондоне. Рузвельт поддержал эту идею.

В соответствии с указаниями Хэлла Винант не стал дожидался повторного появления Молотова в Лондоне (на обратном пути из Вашингтона в Москву) и убедил министерство иностранных дел не соглашаться на условия России. Что и было сделано. Советское правительство выразило крайнее неудовольствие, и Молотов, которого ждали двумя неделями раньше, появился в Лондоне только 20 мая.

Советский министр иностранных дел на первых переговорах изложил все российские требования, подчеркнув желание сохранить восточную часть Польши, оккупированную в 1939 году, и обозначив притязания на Румынию. Идеи вновь отверг эти требования. Получив от Идена отчет по переговорам, Хэлл, казалось, почувствовал беспокойство. Он представил на рассмотрение президенту послание, в котором говорилось, что, если британское и советское правительства подпишут договор, содержащий территориальные притязания, это нанесет страшный удар по всей антигитлеровской коалиции. Хэлл дал понять, что если они все-таки сделают это, то американскому правительству, по всей видимости, придется публично отказаться от англо-советского соглашения, что приведет к открытым разногласиям. Президент одобрил представленное послание и приказал Хэллу отправить его Винанту для передачи Идену. Что тут же было сделано.

Очевидно, это возымело свое действие, поскольку уже на следующей встрече с Молотовым Идену удалось найти компромиссное решение. Идеи прямо заявил, что им следует отложить соглашения по территориальным притязаниям и просто подписать обычный официальный договор альянса, без ссылок на границы, сроком на двадцать лет. Во время этой встречи Молотов впервые обозначил готовность пойти на уступки.

Кто же знает, почему Молотов в конце концов отказался от территориальных требований? По всей видимости, на него произвела впечатление англо-американская солидарность, а кроме того, имели место и другие причины. В течение двух дней немцы прорвали оборону Восточного Крыма и блокировали контрнаступление русских в Восточной Украине. Молотов, обсуждая с Черчиллем возможные пути отвода сорока немецких дивизий с Восточного фронта, спросил, какую позицию займет Британия в случае, если советская армия не сможет продержаться в течение 1942 года. Короче, русские, после столь неблагоприятного поворота событий на Восточном фронте, с еще большим нетерпением требовали открытия второго фронта в 1942 году. Они, вероятно, понимали, что только упорство и настойчивость смогут явиться гарантией послевоенных территориальных притязаний.

Вечером 24 мая Винант встретился с Молотовым. После обсуждения программы помощи русским, которую имело в виду американское правительство, и вопроса, касающегося открытия второго фронта, Винант особо подчеркнул, сколь большое значение Рузвельт и Хэлл в данный момент придают рассмотрению проблем, связанных с фронтами. Молотов внимательно слушал. Уже в марте Сталин дал понять, что расценивает попытку президента повлиять на исход переговоров с Британией как неоправданное вмешательство. Теперь Молотов объяснил Винанту, что следует обратить серьезное внимание на точку зрения президента. Он сказал, что обдумает предложения Идена и, возможно, отложит решение по ним до встречи с президентом.

Советское правительство, по всей видимости, решило, что ожидание не принесет никакой пользы, а безотлагательное соглашение может стать причиной того, что западные союзники окажут поддержку Красной армии. Поэтому 26 мая было подписано соглашение, в котором ничего не говорилось об условиях относительно территориальных притязаний. Черчилль полагал, что удалось избежать серьезной опасности, которая могла повлечь за собой развал коалиции. 27 мая он сообщил Рузвельту: «…мы полностью изменили условия соглашения. На мой взгляд, они (русские) теперь поддерживают нашу позицию и всецело поддерживают Атлантическую хартию. Сегодня днем соглашение было подписано при полном единодушии обеих сторон».

Сталин, казалось, был полностью удовлетворен. По словам Черчилля, он «разве что не мурлыкал».

Послание Сталина в адрес премьер-министра, безусловно, свидетельствовало о высокой признательности в адрес заслуживающего доверия союзника, оказавшего поддержку Советскому Союзу в критический момент: «Я уверен, что это соглашение будет иметь огромное значение для укрепления будущих дружеских отношений между Советским Союзом и Великобританией, а также между нашими двумя странами и Соединенными Штатами Америки и защитит наши страны от коллаборационизма после победного окончания войны».

Хэлл заявил, что мир спасен, а это было наилучшим исходом. Рузвельт был доволен, что и продемонстрировал Молотову, когда спустя четыре дня советский министр прибыл в Вашингтон. Поскольку соглашение учитывало пожелания американской стороны, Молотов имел серьезные основания рассчитывать на сердечный прием и благосклонное отношение к стремлению России увидеть западную линию фронта.

27 мая, когда Молотов вылетел из Лондона в Вашингтон, Рузвельт сообщил Черчиллю, что ему было приятно узнать об отношении к проекту высадки через Ла-Манш. Черчилль переслал Рузвельту копию памятной записки, которую он составил после проведения официальных переговоров с Молотовым утром 22 мая. Во время переговоров премьер-министр изложил планы подготовки операции, находящейся в стадии разработки у американцев и англичан, без указания конкретных сроков окончания этой работы. Затем он подчеркнул два момента, которые, по его мнению, Молотову следовало учитывать. Во-первых, при всем желании, представляется маловероятным, что удастся оттянуть многочисленную вражескую армию в 1942 году с Восточного фронта. А во-вторых, западным союзникам уже противостоят сорок четыре немецкие дивизии на других театрах войны. Однако, закончил Черчилль, русские не были удовлетворены; если бы имелась возможность разработать какой-нибудь другой разумный план, то они бы, не колеблясь, воспользовались ею. Кроме того, премьер-министр дал знать президенту, что он приступил к обсуждению и других военных вопросов, таких, как высадка на севере Норвегии, северные конвои в Советский Союз и вероятное расширение ливийской кампании.

Молотов покинул Лондон, теряясь в догадках, что бы значила эта беседа, и решил задать президенту прямой вопрос. Так, во время обеда 29 мая Молотов поинтересовался у Рузвельта, будут ли американцы и британцы в скором времени открывать новый фронт, который сможет оттянуть на себя порядка сорока дивизий с Восточного фронта. Если они не сделают этого, предупредил Молотов, то, скорее всего, Советский Союз не сможет больше сопротивляться. А если Гитлер решит использовать всю имеющуюся в его распоряжении силу для нанесения удара, то вполне сможет прорвать оборонительные рубежи. Лишившись Москвы и Ростова, русские будут вынуждены отступить к Волге, оставив немцам всю Центральную Россию, и лишатся продовольствия и сырья с Украины, а возможно, и кавказской нефти. Если это произойдет, весь удар обрушится на Великобританию и Соединенные Штаты, и, когда они попытаются наконец открыть второй фронт, немцы мощно ударят по ним с запада. Поэтому Молотов попытался убедить президента, что в интересах Соединенных Штатов – пока Советский Союз еще удерживает оборонительные линии, а советская армия еще достаточно сильна – сделать все возможное, чтобы с помощью сокрушительной атаки оттеснить врага с русского фронта. Молотов считал, что тридцати американо-британских сухопутных и пяти бронетанковых дивизий будет вполне достаточно для высадки во Франции.

Одним словом, Молотов приехал не с просьбами о помощи, а для того, чтобы продемонстрировать Западу, в чем заключается блестящий для него шанс. Все это произвело огромное впечатление на Рузвельта, но следовало учитывать трудности, связанные со спешкой при подготовке и проведении столь сложной и опасной операции. Президент объяснил, что существует серьезная транспортная проблема, особенно в части десантных судов; солдат найти проще. Он спросил у Молотова, не будет ли достаточно десяти дивизий для высадки во Франции. После чего президент с Гопкинсом подчеркнули, что Соединенные Штаты согласны поддержать скорейшее осуществление этого рискованного проекта. Но Молотов сомневался, что от этого будет много пользы.

Во время беседы, проходившей 30 мая, президент в присутствии Молотова поинтересовался у Маршалла, как развиваются события и можно ли сказать Сталину, что мы занимаемся подготовкой второго фронта. «Да», – подтвердил генерал. Тогда президент попросил Молотова доложить Сталину, что американцы рассчитывают открыть второй фронт в 1942 году, но не уточнил, где он будет открыт: то ли на северо-западе Европы, как рассчитывал Молотов, то ли где-то еще. Генерал Маршалл четко дал понять, что это следует рассматривать как вероятную возможность, а не как обещание. Он заметил, что «все наши усилия направлены на создание такой ситуации, при которой появится возможность для открытия второго фронта».