Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую
Далеко на востоке темпы скатывания к войне ускорялись. Военные планы с их уклоном в сторону наступательных операций теперь стали аргументом в пользу мобилизации с целью доставить войска на место и быть в готовности перейти границу и напасть до того, как враг будет к этому готов. Военачальники и их Генеральные штабы уверенно говорили о победе гражданским лицам, которым все труднее становилось сопротивляться давлению. В России с ее огромными расстояниями, как утверждали Сухомлинов и военные, всеобщая мобилизация против обеих стран Двойственного союза была безусловной необходимостью: Австро-Венгрия уже начала мобилизацию, а Германия предприняла предварительные шаги – вызвала в части солдат, отпущенных в отпуска. К 29 июля коллеги Сазонова сумели убедить его, что тянуть дольше опасно. Министр иностранных дел согласился поговорить с царем Николаем, который не мог принять решение.
Царь опасался, что начавшуюся войну будет трудно остановить и она может привести к катастрофе, и все еще верил в мирные намерения Вильгельма[1741]. Он подписал два указа, уступив настойчивым требованиям своих министров: один о частичной мобилизации, главным образом вдоль границ России с Австро-Венгрией, а другой – о всеобщей мобилизации против Германии, но все никак не мог решить, какой использовать. 29 июля Николай послал Вильгельму телеграмму (на английском языке, на каком обычно шла их переписка). «Я рад, что Вы вернулись», – написал он и попросил своего немецкого кузена о помощи в поддержании мира, хотя и предупредил, что он и его народ в ярости от нападения на Сербию: «Я предвижу, что очень скоро я поддамся давлению, оказываемому на меня, и буду вынужден принять чрезвычайные меры, которые приведут к войне»[1742]. Вильгельм остался глух и написал на полях: «Признание его собственной слабости и попытка взвалить ответственность на мои плечи». В своей телеграмме, которую он еще раньше послал по предложению Бетмана и которая разминулась с телеграммой Николая, Вильгельм защищал действия Австро-Венгрии, но добавлял, что он, как друг, делает все, что в его силах, чтобы наладить между Австро-Венгрией и Россией взаимопонимание[1743]. Эти два правителя обменялись десятью телеграммами до 1 августа, в то время как пропасть между двумя их странами непоправимо углублялась.
Вечером 29 июля Сазонов вместе с Сухомлиновым и начальником штаба Янушкевичем позвонил Николаю и сказал, что его министры советуют провести всеобщую мобилизацию. На их конце телефонной линии началось ликование, когда царь согласился[1744]. Позднее в тот же вечер, когда у Центрального телеграфа в Санкт-Петербурге уже стоял офицер, чтобы разослать необходимые приказы, Янушкевич позвонил и сообщил, что Николай передумал, наверное, после прочтения сообщения Вильгельма и разрешил начать лишь частичную мобилизацию против Австро-Венгрии, сказав: «Я не буду отвечать за чудовищную бойню»[1745]. Николай, видимо, все еще видел в мобилизации инструмент дипломатии, а не прелюдию к войне. На следующий день в телеграмме Вильгельму он объяснил, что действия России являются чисто оборонительными мерами против ее южного соседа и что он по-прежнему рассчитывает на то, что Вильгельм окажет нажим на Австро-Венгрию, чтобы та начала переговоры с Россией. «У нас впереди почти неделя, – сердито и небрежно написал кайзер. – Я больше не могу соглашаться ни на какое посредничество, так как царь, который попросил об этом, одновременно тайно провел мобилизацию за моей спиной. Это лишь маневр, чтобы сдержать нас и усилить старт, который у них уже есть!»[1746]
Правительство Николая встретило весть о его решении со смятением. Австро-Венгрия не демонстрировала намерения отступиться от Сербии, и Германия шла ко всеобщей мобилизации. Частичная мобилизация оставила бы Россию опасно незащищенной. Действительно, как убедительно доказывал генерал-квартирмейстер Юрий Данилов, это «заронит зерна сомнения и беспорядка в той сфере, где все должно быть основано на заранее сделанных расчетах высочайшей точности»[1747]. Утром 30 июля Сухомлинов и Янушкевич по телефону умоляли царя приказать проводить всеобщую мобилизацию. Царь был тверд в своем решении и не собирался его менять. Тогда трубку взял Сазонов, чтобы попросить у царя личной аудиенции днем. Николай ответил, что его распорядок дня заполнен, но он может принять министра иностранных дел в три часа дня. В этом случае царь и министр беседовали почти целый час. Николай, который выглядел осунувшимся, был раздраженным и нервным и в какой-то момент выпалил: «Это решение только мое». Сазонов, как говорили в обществе Санкт-Петербурга, наконец сломил сопротивление правителя, сказав, что, учитывая состояние общественного мнения в России, война с Германией – единственное средство для Николая спасти свою собственную жизнь и сохранить трон для передачи сыну. Царь согласился начать всеобщую мобилизацию на следующий день. Сазонов позвонил Янушкевичу, чтобы сообщить ему новость, а затем велел: «Разбейте ваш телефон»[1748].
Из Берлина правительство Германии пристально наблюдало за развитием событий в России. Кайзер пришел в бешенство, узнав о военных приготовлениях России, в которых он увидел акт предательства, даже когда они все еще были направлены только против Австро-Венгрии. Он обвинял Францию и Великобританию и своего умершего дядю Эдуарда VII в том, что склонил царя к союзу не с теми странами. Вильгельм пригрозил уничтожить Британскую империю и призвать своих друзей в мусульманском мире начать против нее джихад. (В последнем, по крайней мере, он был верен своему слову.) «Так как если нам суждено истечь кровью, то Англия, по крайней мере, потеряет Индию»[1749]. В то время как некоторые высокопоставленные военачальники, Фалькенхайн например, настаивали на мобилизации – что в случае Германии неотвратимо привело бы к военным действиям – они встречали сопротивление. Мольтке изначально не думал, что ситуация достаточно серьезна, а Бетман был за отсрочку, чтобы изобразить Германию жертвой агрессии. Именно военные меры России, как сказал Бетман английскому послу 28 июля, стали непреодолимым препятствием для попыток добиться мирного урегулирования конфликта с Австро-Венгрией на Балканах, а также снятия угрозы самой Германии. 29 июля, когда российское правительство решало, начинать или не начинать всеобщую мобилизацию, Бетман отправил телеграмму своему послу в Санкт-Петербурге: «Будьте любезны, очень серьезно доведите до сведения г-на Сазонова, что наращивание Россией мобилизационных мер вынудит нас провести свою мобилизацию, и тогда война в Европе едва ли будет предотвращена»[1750].
Кабинет министров Великобритании собрался на заседание в 11:30 29 июля, чтобы обсудить объявление Австро-Венгрией войны сербам, а также потратил значительное время на обсуждение обязательств Великобритании перед Бельгией как одной из сторон Лондонского договора 1839 г., который гарантировал этой маленькой стране нейтралитет и независимость. (Другими странами, подписавшими этот договор, были Франция, Австрия, Россия и Пруссия – в последнем случае эти обязательства перешли к Германии после 1871 г.) Министр торговли Великобритании Джон Бернс, находившийся среди тех радикально настроенных либералов, которые выступали против войны, записал в своем дневнике: «Ситуация была серьезно пересмотрена со всех точек зрения. Было решено не принимать никаких решений». Грея попросили сказать и Камбону, и Лихновски, что «на этом этапе мы не можем заранее взять на себя обязательство либо стоять в стороне при любых обстоятельствах, либо присоединиться при каких-то обстоятельствах»[1751]. Кабинет министров, однако, все же принял два важных решения. Первое: Черчиллю было дано разрешение послать телеграммы на флот с приказом провести предварительную мобилизацию. В ту ночь флот выдвинулся на север через Ла-Манш с погашенными огнями на свои боевые позиции в Северном море. Так же правительство введет в действие «этап предосторожности» для вооруженных сил Великобритании согласно их новому уставу. Произошло короткое замешательство, когда выяснилось, что никто не знает точно, как начать этот процесс, и все пришли в ужас, когда стало известно, что часть солдат территориальной армии призвана на караульную службу, что было необычно для мирного времени. Правительство поспешно поместило объявление в газеты о том, что Великобритания не проводит мобилизацию: «Отданные приказы являются мерой предосторожности и носят оборонительный характер»[1752].
