Федор Раззаков - Скандалы советской эпохи
24 ноября там состоялась приемка фильма. Упрек Быкову был тот же: много жестокости. От него потребовали внесения следующих купюр: сократить эпизод у парикмахерской, где подростки обстреливали Лену Бессольцеву из трубочек (отмечу, что эту роль прекрасно исполнила 11-летняя дочь Аллы Пугачевой Кристина Орбакайте); полностью вырезать драку школьниц и равнодушное взирание на это ребят; сократить погоню соучеников за Леной; вырезать истерику Лены на кушетке в доме деда и план спокойно репетирующих и марширующих суворовцев, на фоне которых бежала затравленная Лена; вырезать в эпизоде «день рождения» план Вальки на поводке. Только после внесения этих поправок картина была принята. Однако мытарства ее на этом не закончились.
В январе 1984 года состоялась премьера фильма в столичном Доме кино. Собравшаяся в тот день публика практически единогласно приняла фильм на ура, и многим тогда показалось, что путь к широкому прокату ей теперь открыт безоговорочно. Тем более на 9 февраля был назначен показ фильма для школьников во Дворце пионеров. Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. В тот день из жизни ушел Юрий Андропов – главный заступник фильма. После этого выход «Чучела» в прокат оказался под вопросом, поскольку против этого активно возражал член Политбюро, 1-й секретарь МГК КПСС Виктор Гришин. Он был против фильма по нескольким причинам: во-первых, из-за его чрезмерной жестокости, во-вторых – потому, что он нравился Андропову, с которым у Гришина издавна были натянутые отношения, а в период генсекства бывшего шефа КГБ они обострились до крайности (Андропов активно «копал» под Гришина, затеяв для этого «дело против торговой мафии в Москве», или «дело Главторга»).
И все же победа в этом противостоянии оказалась за Быковым и его картиной. Несмотря на то что Андропов скончался, во власти остались его многочисленные соратники, вроде генерала КГБ Шарапова или помощника нового генсека Печенева, которые горой стояли за фильм. Кроме этого, ленту поддержали и другие люди. Так, когда Гришин решил призвать себе на помощь профессионалов – преподавателей (фильм-то был про школьников) и распорядился показать «Чучело» во время проведения в Москве очередной учительской конференции, то подавляющая часть педагогов безоговорочно поддержала картину. Плюс помогло и майское Совещание работников кино, о котором речь шла выше.
Как мы помним, на нем председатель Госкино Ф. Ермаш заявил, что «нужен партийный и реалистический взгляд на вещи, нужна ответственность за созидательную направленность фильма, которая и является сущностным отличием искусства социалистического реализма». Фильм Быкова в конце концов был расценен именно как «реалистичное произведение с созидательной направленностью». Было отпечатано 525 его копий, после чего «Чучело» вышло на экраны страны. Кассовые сборы у него оказались неплохие: фильм привлек в кинотеатры 23 миллиона 700 тысяч зрителей.
1984
Страсти по Высоцкому
(Станислав Куняев)
В 1984 году исполнилось четыре года со дня смерти Владимира Высоцкого. 25 июля десятки тысяч людей потянулись к могиле поэта на Ваганьковском кладбище, хотя официальные власти всячески противились этому волеизъявлению: в годовщину смерти Высоцкого по ТВ не показывали фильмы с его участием, в прессе не было ни одной серьезной статьи о нем. Но 84-й год внес в эту ситуацию неожиданные коррективы. Один из толстых журналов опубликовал большой материал о Высоцком, но… критического характера. Эта публикация стала настоящей бомбой того знойного лета.
Речь идет о статье поэта Станислава Куняева в июльском номере журнала «Наш современник» под названием «Что тебе поют?». Начав статью с того, что после опубликования два года назад в «Литературной газете» своей статьи о Высоцком на его имя пришли горы возмущенных писем от поклонников покойного, Куняев размышлял:
«Я отложил письма и задумался… Так вот в чем дело: ты начал спор о вкусах, а замахнулся, сам того не подозревая, на святая святых. Высоцкий уже не интересовал меня – бесстрашное время расставит все по своим местам. Гораздо интереснее подумать о другом феномене – о читателе, почитателе, слушателе, поклоннике, потребителе… Что это – любовь, уважение, пиетет? Но разве бывает любовь столь беспощадна к чужому мнению? Разве естественно, что любовь к одному явлению культуры закрывает человеку глаза на все остальные имена? Почему эта любовь не просветляет, а ожесточает? А может, это вовсе не любовь, а просто некий агрессивный культ? Почему эти люди ведут себя так, словно за их спиной нет великой поэзии, великой культуры, словно бы лишь вчера они шагнули из небытия в цивилизованный мир, услышали его и отдали Ему всю свою душу, ничего больше знать не желая?.. Может быть, массовая культура при сегодняшних средствах распространения стала наркотиком невиданной, незнакомой человечеству силы? Может быть, поэтому так беспощадно быстро сходят со сцены, изнашиваются, вырабатывают запасы своего таланта творцы популярного искусства? Спивается связавшийся с Голливудом Скотт Фитцджеральд, разрушаются от постоянных допинговых доз наркотиков кумиры следующего поколения: Элвис Пресли и Дженис Джоплин, Джимми Хендрикс и Джим Моррисон, не выдерживает гастрольно-коммерческих нагрузок Джо Дассен, гибнет от пули фанатика (а фанатизм тоже сила, действующая на тех, кто вызвал ее к жизни) переставший творить Леннон…»
Начав свои мысли издалека, Станислав Куняев в конце концов подводил читателей к главному: «Сходите на кладбище! Посмотрите, сколько там цветов…»
Таких писем было много, к ним прилагались фотографии надгробия с толпами людей у ограды, и я, загипнотизированный непрерывным диктатом, действительно собрался на кладбище.
– Ты когда там будешь, – попросил меня мой товарищ, – посмотри, пожалуйста, цела ли там одна ничем не знаменитая могила – она метрах в четырех от Высоцкого, да вот, кстати, погляди на фотографию…
На фотографии в окружении множества людских ног был виден небольшой холмик с полуметровым деревянным столбиком, на котором была выведена скромная надпись: «Майор Н. Петров, умер в 1940 г.»
– Я фотографию делал год назад, – продолжал мой приятель. – Думается, что этой могилы уже не существует.
…Вечерело, народ постепенно расходился. Я смог оглядеться вокруг и увидел, что можно было предположить. Вокруг была истоптанная ровная земля. Могилы майора Петрова не существовало.
Я не могу себе представить, чтобы поклонники Блока, Твардовского, Заболоцкого или Пастернака могли позволить себе из любви к своему божеству равнодушно топтаться на чужих могилах.
Конечно, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», и отношения творца с человеком, открывающим сердце строке, звуку, картине, слышны и не всегда предсказуемы. Но в безбрежном эмоциональном море этой стихии должны мерцать сигналы друг другу, два маяка, две равноправные воли – человека искусства и человека жизни. Ибо, как сказал мудрец, «поэт должен помнить, что в прошлой прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в беспомощности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов».
Статья Куняева удивительным образом совпала с двумя событиями: лишением в июле Юрия Любимова советского гражданства и волевым решением вышестоящих органов о передаче всех материалов музея на Таганке (более 12 тысяч единиц хранения), в том числе и материалов о В. Высоцком, в ЦГАЛИ. Мало кто из сведущих людей не понимал, что все эти события тесно связаны между собой и что за спиной «Нашего современника» стоят весьма влиятельные силы со Старой площади. Когда Валерий Золотухин, возмущенный статьей Куняева, начал свои хождения по инстанциям с целью ее опровержения, один из его знакомых передал ему удивленные реплики высокопоставленных деятелей из центрального аппарата КГБ: «А чего Золотухин возникает против „Нашего современника“? Он же русский человек. Захочет – он будет печататься в „Современнике“.
Удивление высокопоставленных чекистов и подобные реплики из их уст многое объясняли из того, что происходило в те дни вокруг имени Владимира Высоцкого. Дело в том, что в силу своего полуеврейского происхождения и круга тех знакомств, которые он поддерживал при жизни, Высоцкий был недолюбливаем в среде так называемых «русских патриотов». Вокруг него всегда вращались люди, ориентированные в сторону Запада, да и сам он никогда не скрывал своих близких связей со многими деятелями западной литературы, искусства и эмигрантскими кругами. После смерти, став для «западников» чем-то вроде символа, Высоцкий должен был рано или поздно навлечь на себя гнев «русских патриотов» или «почвенников».
Между тем в декабрьском номере «Нашего современника» была опубликована подборка писем-откликов на июльскую статью С. Куняева. Приведу лишь некоторые из них.
