В поисках правосудия: Арест активов - Билл Браудер
Поэтому я переживал, что именно швейцарский «нейтралитет» такого типа помешает нашему делу; но, к счастью, после статьи Билла Алпера швейцарские медиа тоже заинтересовались нами. Когда в швейцарской вещательной компании «Эс-Эр-Эф» узнали, что я еду в Лозанну, они отправили своего репортера взять у меня интервью.
16 мая я прилетел в Женеву и сел на поезд в Лозанну. Дорога заняла час и пролегала по кромке Женевского озера вдоль красивейших заснеженных Альп. Прежде я здесь не бывал. Лозанна оказалась живописным городом, будто сошедшим с почтовых открыток: продуваемые улочки, старые здания с черепичными крышами, часто встречающиеся церквушки с колоколенками, средневековые башенки и, конечно, озеро.
Утром я отправился в прокуратуру. В отличие от городка, это здание милым назвать было нельзя. Практичное пятиэтажное офисное строение, возведенное в 1970-х, с магазинами на первом этаже и с парковочной площадкой спереди, выглядело скорее антонимом всего «милого».
Съемочная группа «Эс-Эр-Эф» была уже на месте. Для короткого интервью мы разместились в крытой галерее. Репортер спросил, чего я ожидаю от расследования и появились ли у нас новые доказательства. Я придерживался общей линии ответов, говорил, что, разматывая этот клубок, мы, возможно, выйдем на всю сеть отмывания денег, которую использовали преступники, укравшие 230 миллионов долларов.
Съемка подходила к концу, когда к нам подошла женщина лет сорока в сером костюме.
— Господин Браудер? — поинтересовалась она.
— Да?
— Прокурор Бино, — представилась она, и, бросив взгляд на оператора и репортера, добавила на хорошем английском:
— Здесь нельзя вести съемку.
— Извините, мы уже закончили. — Я показал жестами съемочной группе. — Они останутся снаружи.
— Пожалуйста, следуйте за мной, — с небольшим раздражением произнесла она.
Мы вошли в здание, я предъявил паспорт охране, и мы прошли к лифту. Уже в лифте она с укором произнесла: «Надеюсь, вы понимаете, что расследование — это конфиденциальный процесс. Поэтому прошу вас больше так не делать».
Возможно, мы и начали наше знакомство не с той ноты, но мне было важно дать понять, что если швейцарцы будут проявлять свой «нейтралитет» в этом деле, то весь мир будет говорить об этом.
Комната для дачи показаний была похожа на маленький судебный зал, где прокурор Бино сидела на возвышении, а я — внизу, за столом свидетелей. Там же присутствовали прокурорские клерки, пристав и переводчик. Согласно швейцарским законам, все процедуры должны вестись на одном из официальных языков — в нашем случае на французском. Поэтому прокурор Бино вела опрос на французском, после чего мне всё переводили на английский. Далее я отвечал на английском, а ей переводили на французский. Из-за этого вместо часа с небольшим процесс растянулся на целых пять часов.
Суть слушаний сводилась к простому повторению того, что было уже написано в нашем заявлении, за одним исключением — прокурору Бино очень хотелось знать, как зовут нашего информатора.
Но частью наших договоренностей с Александром Перепиличным было обязательство не разглашать его имени, и именно поэтому я его не назвал. Я говорил о нем как о «человеке», который вышел с нами на контакт. Он сильно рисковал, предоставив нам улики, и я не мог подвергать его еще большему риску. Бино отступила, и наша беседа вскоре закончилась.
Моя осторожность в отношении имени Александра оказалась напрасной. Наши враги в России пристально следили за происходящим в Швейцарии, и в тот же день в Москве муж Ольги Степановой разместил в одном бизнес-издании развернутое интервью, оплатив его на правах рекламы, в котором и рассказал о Перепиличном. «Я уверен в причастности Перепеличного к моей „дурной славе“, поскольку ряд деталей знает только он», — писал Степанов, пообещав «добиваться возмещения ущерба». (Орфография и пунктуация сохранены. — Примеч. переводчика.)
На следующий день корреспондент швейцарского телевидения «Эс-Эр-Эф» на пресс-конференции в Кремле задал вопрос президенту России. В 2008–2012 годах президентом был Дмитрий Медведев; Путин в это время был премьер-министром. Естественно, все рычаги власти в этом театре были у Путина. Журналист спросил: «Господин Президент, ... по делу Hermitage Capital и Сергея Магнитского. Федеральная прокуратура Швейцарии ведет расследование по заявлению Hermitage Capital, связанное с налоговым мошенничеством в России и возможным отмыванием этих денег в Швейцарии. Будет ли Россия содействовать Швейцарии в этом деле?»
Отвечая, Медведев уклонился от сути вопроса; он начал с того, что это дело серьезное и он обсуждал его с руководителем Следственного комитета и с директором ФСБ, но затем свернул в обычное для него русло: «Не всё так просто, как это иногда представляется в средствах массовой информации, — вещал он. — В этом тоже нужно разобраться и установить круг причастных лиц, как российских, так и заграничных». На их языке это означало, что процесс сокрытия преступления продолжится, а что касается меня, моих коллег и Александра Перепиличного — так мы уже в «кругу причастных лиц, как российских, так и заграничных».
Спустя несколько недель в надежде закрыть это дело Медведев направил своего высокопоставленного «силовика» — генпрокурора Юрия Чайку — на встречу с его швейцарским коллегой.
Впоследствии Генпрокуратура подала два запроса о взаимной правовой помощи (ВПП) в Швейцарию на получение доступа к материалам дела[5].
Я видел много безумных поступков российской власти, но чтобы президент России и высший государственный советник российской юстиции открыто и напрямую участвовали в покрывательстве организованной преступности как в стране, так и за рубежом? Это было за гранью.
Но похоже, что у них ничего не получилось. Швейцарцы на том этапе не закрыли дело и отказали Чайке в доступе.
Неудача с закрытием дела переносила удар российской власти на Перепиличного.
Для этого эмвэдэшники быстренько состряпали новое уголовное дело, сделав Александра его главным фигурантом. После этого, в начале сентября Андрей Павлов, личный юрист и советник Дмитрия Клюева, связался с Сашей по «Скайпу».
Павлов намекал на возможное решение проблем Перепиличного, но для этого якобы нужно было переговорить тет-а-тет. Они договорились встретиться в аэропорту Цюриха, поскольку возвращаться в Москву Саше было опасно.
Шестого сентября Александр вылетел из Лондона в Цюрих утренним рейсом. Саша не был знаком с Павловым, поэтому надел яркий пиджак апельсинового цвета, чтобы выделяться в толпе. До появления Павлова он хотел покинуть нейтральную зону аэропорта и быть в юрисдикции Швейцарии. Хотя похищение человека средь бела дня, да еще в аэропорту Цюриха, — вещь крайне маловероятная, но «береженого бог бережет». Заняв свободный столик в кафе «Старбакс» в Терминале-2, он стал ждать.
Около 8:30 он получил сообщение от Павлова. Тот настаивал на встрече в зоне вылета, но Перепиличный был непреклонен. В конце концов Павлов сдался, и они нашли друг друга через 20 минут. Переговоры начались.
Целью Саши было добиться закрытия уголовных дел в России.
Цепь событий, произошедших после разоблачения Степановых, не принесла результатов, на которые рассчитывал Перепиличный, когда предоставлял нам компромат. Скорее наоборот: Степановы стали еще сильнее, чем прежде. Павлов был живым подтверждением этого. Александр понял, что просчитался,
