Сергей Эфрон - Переписка
Твой С.
Одновременно высылаю тебе книгу о Романтизме. Она грошовая, но много иллюстраций. Можешь их вырезать для твоей выставки. Снимков с постановки Мюссе, о к<оторы>х ты просила — нет. Узнал только, что костюмы были не современные, a L<ouis> XIV.[183] В музее Карневале[184] достану все имеющиеся открытки посвящ<енные> Мюссе. Сделаю это завтра или послезавтра.
Спи спокойно и не растравляй себя ничем.
Свои воспоминания, но с тяжелым сердцем. Я их терпеть не могу. После этого ведь было напечатано и другое.
Суббота — 28 марта 1931
12 ч. в<ечера>
Дорогой дружок мой,
По-моему, ты не получила одного (последнего) моего письма. Но это не важно, хотя обидно. Неужели ты пролежала всю зиму? По твоему последнему письму можно заключить, что ты совсем не вставала с постели.[185] Что же это такое? И после этого ты еще считаешь себя в праве тревожиться об моем здоровье? Лиленька, когда получишь это письмо — ответь сейчас же и подробно о своем здоровье. Встала ли, отдохнуло ли твое сердце, что говорит твой врач, и специалист ли он по сердечным болезням, и навещают ли тебя, и как ты питаешься, и что тебе можно есть, и достаешь ли ты нужное для твоего лечения, и могу ли я тебе выслать необходимые медикаменты (только выбирай французские) и могу ли я тебе выслать съестную посылку, и что именно (какао, жиры, масло, сало, чай и т. д.). Напиши мне милая, больная сестренка и я сделаю все что смогу. Ведь мы должны дотянуть до нашего свидания, которое очень приблизилось. Смотри не сдай.
Сейчас вечер. Марина с Алей в кинематографе. Мур тихо спит в соседней комнате, обнявшись с медведем. А я пользуюсь тишиной и досугом (которого оч<ень> мало), чтобы поболтать с тобой. С утра до вечера я пропадаю в городе. Мои занятия оч<ень> продвинулись. Брожу по Парижу с кино-аппаратом и «кручу». Но пока что еще бесплатно. Здесь пробиваться оч<ень> трудно. Французы отчаянные националисты и на всякого иностранца косятся. Ну, да ничего, авось вытяну. Оч<ень> вредит кризис. Самим французам жрать нечего.
Сейчас пока, кроме Патэ, у которого я благополучно сдал все испытания, работаю в только что образовавшемся фр<анцузском> кинематогр<афическом> обществе. Люди все оч<ень> милые и сулят всякие приятные вещи, но боюсь, что водят за нос. Прок от этого об<ще>ства тот, что понемногу обретаю практический опыт.
Книги, присланные тобою, мне оч<ень> помогли. Вчера получил газетку Кино, но адрес написан не твоею рукой. М<ожет> быть это Ася выслала?
Передай пожалуйста Вере, что Лиза отправила ей два письма, но оба вернулись с надписью: адресат не разыскан. В чем дело? Пришли мне, пожалуйста, точный адрес Веры. Как Кот? Как его корь? Нет ли осложнений? Вера меня совсем забыла. Передай ей еще, что несколько раз заходил к Лизе. Она на редкость мила, культурна, отзывчива и душевно свежа. Все понимает с полуслова. За всем следит. И муж ее очень интересный и милый человек. Лиза тайком от мужа внесла за меня деньги в кино-школу. Не забудь — передай Вере, ей будет приятно. Я очень требователен к людям и моя оценка не от благодушия, а вполне объективная.
Мне очень хочется выслать тебе статьи о сов<етском> кино. Две из них вышлю на будущей неделе. Сейчас нет лишнего экземпляра.
Какие вести от Нюти? Она мне так же как и Вера ничего не пишет.
В Париже весна. К Пасхе уберу нашу могилу цветами. Сейчас еще рано.
Недавно меня обрадовала Аля. Она учится во франц<узской> школе по классу иллюстрации. Там недавно был годовой конкурс и Алины рисунки прошли первыми. Благодаря этому ей предложили бесплатно обучаться гравюре.
Ну, спокойной ночи, Лиленька. Обнимаю тебя крепко, глажу твою седую голову и целую твои лапы. Ответь на все вопросы.
Твой С.
А помнишь, как я тебе мышей подкладывал в ящик для писем? А помнишь, как мы с тобой в первый раз весной ехали в Коктебель? И Максины рассказы о месменахеках? Господи, как все это давно было, словно на «тем свету», как говорят мужики.
Живется мне, должен тебе сказать, не слишком весело.
В эти два года были всякие в моей жизни события, о которых писать не буду, а рассчитываю рассказать лично.
Так бы хотелось быть свободным, а для этого прежде всего нужны деньги.
Мой Мур все время рвется в Россию, не любит французов, говорит запросто о пятилетке (у него богатая советская детская библиотека, присланная Асей), о Днепрострое и пр. Ко мне привязан предельно. Способностей и ума невероятного.
29 — VI — <19>31
Дорогая моя, прости, что так долго не писал. Получил «Кино» и открытки. Спасибо. Очень ты меня встревожила, что все лежишь. Что же это такое? Несмотря на мои просьбы ты не пишешь подробно о своей болезни.
У меня к тебе спешное и серьезное дело. Я подал прошение о сов<етском> гражданстве. Мне необходима поддержка моего ходатайства в ЦИКе. Немедля сделай все, чтобы найти Закса и попроси его от моего имени помочь мне. Передай ему, что обращаюсь к нему с этой просьбой с легким сердцем, как к своему человеку и единомышленнику. Что в течение пяти последних лет я открыто и печатно высказывал свои взгляды и это дает мне право так же открыто просить о гражданстве. Что в моей честности и совершенной искренности он может не сомневаться.
Мое прошение пошло из Парижа 24 июня. Следовательно нужно оч<ень> торопиться.
Не думай, что я поеду не подготовив себе верной работы. Но для подготовки тоже необходимо гражд<ан>ство.
Исполни, Лиленька, мою просьбу не откладывая. Это приблизит нашу встречу.
Одновременно написал Горькому и Пастерн<аку>.
Будь здорова, Лиленька. Обнимаю и надеюсь скоро смочь тебе написать до свидания.
Твой С.
18 — IХ — <19>31
Дорогая моя Лиленька,
Отчего же, отчего повышается у тебя температура? Что это за болезнь? Сколько раз просил я тебя написать мне подробнее. Каждый раз ты ограничиваешься лишь общими фразами.
Ты спрашиваешь, как мои дела. Должен сознаться, что хуже нельзя. Кризис (ужасающий и со дня на день растущий) и мои советские взгляды сделали то, что я вот уже год не могу найти заработка. Что будет дальше — думать страшно. Живем изо дня в день, каким-то образом выворачиваемся. Но боюсь, что и выворачиванию придет конец.
Эта зима в Париже будет сверх-трудной. Ну, да авось вытянем.
Очень огорчило меня сообщение о смерти Лили Шик. Ее я хорошо помню и с нею у меня связано несколько дорогих для меня воспоминаний. Наше поколение начало редеть, и быстро редеть. Уже которая по счету смерть! Так мне и не удалось ее увидеть.
Недавно я встретил в Париже Валетку.[186] Помнишь? Все такая же — только поседела, да, пожалуй, еще поглупела. Я всё пугаюсь, когда встречаю людей после оч<ень> длительной разлуки. Они все те же, а я изменился страшно. Они же говорят со мною, как с прежним и, конечно, разочаровываются.
Мое кино стоит на месте. Половина парижских студий без работы. Иностранцев гонят. А без стажа куда я буду годиться? Прямо не знаю что делать.
Посылаю тебе иголки. Не знаю те ли. У Зингера сказали, что это тот самый образец, к<отор>ый больше всего требуют в Россию.
Прости, дружок, что пишу мало. Тянет писать тебе, когда дела поправляются, а когда — худо — не хочется скулить.
Поцелуй от меня всех.
Как у тебя с продовольствием? Хватает ли? И чего не хватает? Я даже не знаю, на какой ты диете. Напиши.
Что делается у вас в студии?
Обнимаю тебя, моя старая, нежно.
Твой С.
<Конец 1931 г.>
Лиленька, родная — все нет и нет от тебя вестей. Напиши хоть открыточку, чтобы знать мне, что с тобой ничего страшного не случилось. Главное — как болезнь? Твое последнее письмо было такое безнадежное. Когда же я смогу помочь тебе?
Я очень долго был совсем без работы. С месяц как раздобыл место у одного американского изобретателя нового строительного материала (вид картона). Работа, как видишь, совсем не по моей специальности — но не скучная и на том спасибо. Пока получаю совсем мало (200 fr. в неделю), а работаю до 8 ч. вечера. Прийдя домой — валюсь в постель, так что жизни совсем не вижу. Во Франции такая поголовная безработица, что выбирать сейчас не приходится — хватай, что дают, чтобы не сдохнуть с голода. В первую очередь, конечно, страдают иностранцы, к<оторы>х отовсюду гонят.
