Нуэль Эммонс - Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим

Прежде чем я добрался до хижин, меня остановило четверо очень не хороших с виду ребят. «Зачем пришел? Чего хочешь? Ты заблудился?» — пристали они ко мне с вопросами. Нет, не заблудился, ответил я. Я хочу познакомиться с яки. Подружиться с ними. Выкурить трубку и, может быть, получить немного грибов от друга-индейца. «С чего это мы станем курить трубку с маленьким гринго? Мы тебя не знаем! Теперь иди отсюда». С этими словами они развернули меня и махнули мне идти в ту сторону, откуда я пришел. «Постойте-ка, — сказал я. — У меня есть песо, я куплю грибов. Я дам вам подарок». Я снял с пальца кольцо и протянул его одному из парней, говоривших со мной больше других. Оглядев кольцо, он вернул мне его. «Грибы — пища духовная. Они только для яки», — объявил он. Собираясь выменять «магнум» на грибы, я достал из-за пояса пистолет, направив его на своего собеседника. «На это можно купить грибы?» — поинтересовался я. Четверка отшатнулась от меня, словно ожидая, что я нажму на курок. «Ладно, — сказал один из них, — только не стреляй, мы дадим грибы». С пистолетом в руке я выглядел угрожающе, но мне этого не хотелось, так что я отдал пистолет парню, пообещавшему мне грибы. Как только пистолет оказался у него, он нацелился на меня и сказал, что я чокнутый и что он меня пристрелит. Пистолет уткнулся мне в живот, но я лишь улыбнулся на это. Парень еще сильнее надавил на пистолет и нажал на курок. Когда раздался щелчок оттого, что пистолет был не заряжен, парни рассмеялась. «Гринго не сумасшедший. Он смельчак. Будет другом яки», — решили они. Я провел ночь у них в деревне, и мы вместе ели грибы. На правах их брата меня пригласили приходить в любое время. Когда я вернулся к своим друзьям бандитам с полным мешком грибов, они изрядно удивились, хотя и не подали виду, а потом стали рассказывать своим, каким крутым гринго я был.

Даже федералы были наслышаны о бесшабашном гринго, подружившемся с яки. Я узнал об этом после того, как они арестовали меня. «О да,Senor Мэнсон, мы уже слышали о вас. Соединенные Штаты хотят, чтобы мы выслали вас обратно в Техас». Спустя две недели я уже сидел в ларедской тюрьме. Когда выяснилось, что у меня десять лет условного срока, местные полицейские не стали утруждать себя новым обвинением, а переправили меня в Лос-Анджелес. Судья, назначивший мне условный срок, отменил отсрочку. Я возвращался в тюрьму.

Прочитав все это, можно сказать мне: «Ты никогда не пытался жить честно». Но это не совсем так. Просто я не чувствую необходимости рассказывать обо всех разочарованиях, обидах и обвинениях, через которые прошел, пытаясь удержаться на какой-нибудь легальной работе в вашем мире. Когда я работал, не нарушая закон, то испытывал постоянную обиду, потому что не проходило и дня, чтобы люди не напомнили мне, откуда я пришел и что меня, по их мнению, ждет. Это было бы не по мне — подробно описывать такого рода случаи в больших количествах. Я не хочу читать об этом, и я не горю желанием увидеть все это на бумаге.

Я хотел бы вам сказать, что прекрасно знал, что можно делать, а что нельзя. Мне было известно и то, чего ждут от человека в порядочном мире. Но в том мире, откуда родом я, все, что я слышал, когда дело касалось меня, было: «Убирайся отсюда, ребенок, у меня нет времени на тебя».

Просить меня не нарушать принятые в обществе законы — это все равно что говорить малышу не есть много сладкого, потому что это плохо для него. Ребенок все равно будет есть конфету, пока не отберешь ее у него или не объяснишь, почему он не должен этого делать. Лишь благодаря вашим наставлениям ребенок перестанет чересчур увлекаться сладким. Кроме того, необходимо дать ему что-то взамен отобранной конфеты. Мне часто говорили, что такое плохо, но никогда не предлагали ничего другого, не давали возможности побывать в другом мире. И в результате я стал таким непокорным и испорченным, что мне уже было наплевать на установленные чужим дядей порядки. В моем мире было слишком мало честных людей, чтобы я мог на них равняться. Ваши библии ничего для меня не значили. Библия заставила мою мать сбежать из дома. Люди, выбранные вами на роль моих воспитателей, били и насиловали меня, учили ненавидеть и бояться. Из всего, что я повидал, я сделал вывод: законы соблюдает только маленький человек. Те, у кого есть деньги и успех, нарушают все писаные законы и остаются при этом безнаказанными.

Я признаю, что мои рассуждения начинаются не оттуда, откуда надо. Но трудно верить во что-то другое, после того как, однажды сформировавшись, такие представления о жизни получили дальнейшие подкрепления. Так что хотя я и не лью слезы, я могу себя утешить: мне помогли стать тем, какой я есть. Да, я не выношу систему!

Глава 3

Я подал апелляцию по поводу замены условного срока лишением свободы, но не потому, что надеялся выиграть дело. Оформив апелляцию, я мог отсрочить вступление приговора в силу. Я рассудил, что смогу внести залог и гулять себе на свободе, пока моя апелляция не будет рассмотрена, а с хорошим адвокатом можно затянуть дело надолго. А если уж с апелляцией ничего не получится, можно было рвануть в Мексику или в Южную Америку. Мне назначили залог в десять тысяч долларов, но внести нужно было лишь десять процентов этой суммы, так что я должен был поручителю тысячу долларов — и свободен. Я был уверен, что друзья деляги или мои девочки выручат меня с деньгами. Я думал, что найду деньги за несколько дней, в крайнем случае — за пару недель.

Но оказалось, что у моих дружков кутил нет времени для меня. За исключением Кэнди, девочки перестали приходить ко мне после нескольких встреч и рассказов о том, как потрепала их судьба. Кто-то из них стал работать сам по себе, другие нашли себе нового сутенера. Мы с Кэнди получили разрешение на брак, но так и не поженились. Не имея возможности продолжать заниматься проституцией, беременная Кэнди приходила ко мне в течение месяца или двух, но потом, как и Розали, ушла к другому. Больше я не виделся с ней. Не увидел и сына. Так или иначе, расчеты на возвращение моего гарема и выход на свободу под залог не оправдались. За два месяца мои надежды растаяли как дым.

Я просидел год в окружной тюрьме и все это время не сдавался. Я мог бы отказаться от затеи с апелляцией и начать отбывать срок, но был упрям и не хотел смиряться. Меня просто убило, когда девки перестали показываться мне на глаза. К черту их всех! Кому они были нужны? Люди столько раз поворачивались ко мне спиной — мне следовало бы уже научиться не доверять никому, кроме себя самого. Но в который раз я понадеялся, и снова меня все бросили. Моей ненависти не было предела. Я костерил всех этих сукиных сынов, с которыми был знаком, а вместе с ними и правительство. Я не собирался бросать дело с апелляцией. Из-за того что правительство отменило обвинения по закону Манна*, все, за что я шел в тюрьму, был злосчастный чек на тридцать семь с половиной долларов. Получить десять лет за такую мелочь было бы слишком. Мою апелляцию рассмотрели и отклонили. К тому времени окружная тюрьма достала меня окончательно. За последние десять месяцев меня никто не навестил. Местные алкаши и само заключение действовали мне на нервы, и я жаждал сменить обстановку, пусть даже на остров Макнил.

Макнил — это один из многочисленных островков в гавани Пугет-Саунд, штат Вашингтон. До тюрьмы можно добраться лишь по воде, и принадлежащие тюрьме лодки стоят не на острове, а в материковой гавани. До острова плыть всего лишь двадцать минут, но, черт возьми, это маленькое расстояние пугает еще больше, потому что обратный путь может растянуться на многие годы, а кое-кто, получив срок от федералов, вообще не возвращается на «большую землю». Когда заключенных везут на остров, чаще всего они чувствуют себя потерянными, никому не нужными и сломленными. Мне тоже довелось пережить нечто подобное, но только в двенадцать лет — тысячу лет назад. А теперь мне казалось, будто я возвращаюсь чуть ли не к себе домой. Хотя я никогда не бывал на Макниле, я знал наверняка, что встречу там своих знакомых. С моим теперешним опытом мне больше не придется стоять с краю, прислушиваясь к байкам о чужих победах, девочках и прожигании жизни. Теперь я сам мог ввернуть что- нибудь в этом духе и, приврав немного, как обычно делается в тюрьме, завоевать репутацию крутого парня. Быть может, после моих историй какой-нибудь пацан начнет мечтать в своей камере о «жизни» сутенера. В общем, я чувствовал себя очень даже неплохо. После года ограничений, которыми меня кормили в окружной тюрьме, я уже сам почти хотел поскорее оказаться на Макниле.

Мы плыли к тюрьме. Против обыкновения, я пристально вглядывался в береговую линию и окрестности на случай, если мне представится возможность сбежать с острова. Вода напомнила мне неудачный побег из исправительной школы в Индиане. Я лишь улыбнулся, представив, как пытался тогда ускользнуть от стоявших на берегу людей, готовых задать мне очередную порку. Я вообразил, будто плыву и сейчас, убегая с острова. Куда там! Слишком глубоко, слишком холодно и слишком далеко. Мне понадобилось бы что-нибудь, на чем я мог плыть. Пустые мысли.