Фрэнк Партной - FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит
Страшила был исключением из правила, согласно которому высоковозрастных отправляли на покой. Он никогда не говорил, сколько ему лет, но все бились об заклад, что не меньше сорока пяти. Он уже навсегда застрял на должности главного управляющего, хотя все еще работал в торговом зале. Начальство не имело оснований повышать его, но не хотело и увольнять. Вскоре я уже знал о Страшиле все, а после нескольких часов общения с ним стал догадываться, почему его до сих пор держали: несмотря на свои годы и относительную неумелость, он был чертовски забавным. После того как я ушел, Страшилу в конце концов отправили «на покой» и удалили из ГПП; думаю, у него хватает проблем и без моей книжки, поэтому я сохраню его инкогнито.
Имя другого управляющего (в данном случае речь идет о даме) я тоже подожду называть до поры до времени. Достаточно сказать, что и прозвище, и сама ее персона представляли собой нечто не вполне обычное. Прозвище я узнал почти одновременно с акронимом самой опасной и секретной производной Morgan Stanley (которая однажды принесла фирме наибольшую прибыль на сделку за всю ее историю); данный финансовый продукт создавался и продавался при самом близком участии упомянутой дамы. Эта воинственная персона до сих пор процветает в Morgan Stanley, успешно движется наверх и, возможно, не пострадает, если я назову ее имя. Но все-таки я воздержусь, но на сей раз по иной причине — я опасаюсь за себя.
Что до Страшилы, то это был примечательный тип напористого всезнайки; в столе у него была неизменная бутылка виски, а в зубах — столь же неизменная сигара. Он расхаживал по залу, тараторя разные непристойности и рассыпая скабрезные шутки — надо признать, обычно весьма остроумные. Меня он часто отводил в сторону и объяснял, что живет по двум простым правилам. Первое гласит: «восприятие — это реальность»; второе — «доверяй, но проверяй». Эти правила, с гордостью вещал Страшила, он усвоил в самый просвещенный период американской истории— 1980—1988-егоды — от наиболее выдающихся его деятелей. Рональда Рейгана он считал божеством; впрочем, в Morgan Stanley так думал не он один.
В 1994 году Страшиле крупно повезло: он оказался завязан на самое горячее уолл-стритское дельце — латиноамериканские производные. Страшила даже провел эффектную презентацию этих производных на конференции инвесторов (хотя потом мне говорили, что все это прошло довольно заурядно). Как бы там ни было, в 1994 году Мексика оказалась потенциально наиболее прибыльным местом, а Страшила — моим боссом. Я был полон решимости проявить себя как надо.
Глава 4
Фиеста Мексиканского банка
В начале 1994 года Мексика была самым жарким местом. Соединенные Штаты только что вступили в Североамериканское соглашение о свободной торговле, и банкиры гурьбой устремились в Мехико-Сити. Ассоциация трейдеров возникающих рынков (Emerging Markets Traders Association) объявила, что в 1993 году объем сделок составил 1,5 триллиона долларов, то есть удвоился за последний год, а латиноамериканские производные оказались самой быстрорастущей частью рынка. Достаточно сказать, что объем месячной торговли производными в номинальном выражении возрос с 3 миллиардов долларов в 1992 году до 25 миллиардов в 1993 году. Все крупные американские банки хотели снять свою долю сливок с вожделенного денежного потока между Мексикой и США, и все они готовили заявки, чтобы открыть мексиканские представительства. У некоторых, в том числе у Morgan Stanley, уже были группы, занимавшие в Мехико временные офисы.
Опыт в First Boston позволял мне считать себя ветераном латиноамериканских бумаг. Morgan Stanley нанял меня и еще одного сотрудника как раз для того, чтобы подкрепить свое ведущее положение на этом рынке. «Латинские» облигации быстро превращались в главный предмет внимания торгового зала. А наши латиноамериканские усилия возглавил Страшила.
Сейчас я, с вашего позволения, ненадолго отвлекусь и опишу устройство и иерархию торгового зала, чтобы вы лучше поняли, в какой обстановке и как шли «латинские», — ибо эти обстоятельства значат больше, чем можно подумать.
Авторитет какой-либо группы в торговом зале зависит от того, сколько денег она делает. В последние годы непререкаемыми лидерами на Уолл-стрит неизменно были группы производных, которые и вершили дела в торговых залах. Если вы не занимаетесь производными, то в нормальных условиях лучше держаться поближе к правительственным облигациям — около них в конечном счете вертится все. Вокруг ядра, состоящего из правительственных ценных бумаг, в просторечии «правиков» (gowies), наслаиваются промежуточные (то есть среднепредпочитаемые бумаги — валютные, ипотечные и корпоративные облигации. Нечто еще менее ценное может вообще не попасть в торговый зал. Обыкновенные акции — это плохо, но работать с частными клиентами — вероятно, еще хуже. Пример очень плохого занятия — продажа инструментов денежного рынка где-нибудь в Филадельфии — при условии, что у фирмы там вообще есть, где зацепиться (чего может и не быть).
Самое неблагодарное занятие — торговать муниципальными облигациями. «Муники» (munies) — это, как правило, не облагаемые налогом облигации, выпускаемые городскими муниципалитетами, штатами и прочими административными единицами для покрытия расходов на дорожное строительство, образование, санитарные нужды и тому подобное. «Муникам» находится место лишь в отстойниках торговых залов и на пустошах инвестиционного бизнеса. Еще на стажировке в First Boston, до всяких экзаменов, я часто слышал: «Надо сдать хорошо, а не то...» — и уже тогда понимал, что это значит: « … а не то загнешься на ”муниках”».
К счастью, мне удалось избежать печальной участи, и моя ниша, возникающие рынки, в иерархии торгового зала располагалась близко к самому верху. Возможно, вы представляете себе, что значит «возникающие рынки»; если так, то нужно отдать должное просветительской деятельности Уолл-стрит. Продавцы облигаций вообще очень сметливы по части изобретения всяких завлекательных названий. Например, «мусорные облигации» (как они «невкусно» назывались в 1980-х годах), теперь эвфемистически именуются «облигациями высокой доходности». Возникающие рынки — того же поля ягода.
В свое время облигации, выпускаемые такими странами, как Мексика, Бразилия или Нигерия, называли «долговыми обязательствами третьего мира». После долгового кризиса, потрясшего этот самый третий мир, им дали более уместное название — «сор». Обязательства на миллиарды скопились в американских коммерческих банках, которые спали и видели, как бы от них избавиться, но не могли найти покупателей.
В конце 1980-х годов секретарь Казначейства США Николас Брейди выдвинул идею смешать «сорные» бумаги с ценными облигациями Соединенных Штатов и создать более съедобное кушанье — реструктурированные долговые обязательства третьего мира, на которые, как надеялись, кто-нибудь клюнет. Будучи «скромным» человеком, Брейди назвал свою стряпню просто: «облигация Брейди». Но одного его имени оказалось недостаточно, чтобы инвесторы почувствовали аппетит, и рынок «брейдиевок» заглох.
Для всей этой затеи нужно было изобрести какое-нибудь новое и желательно сексапильное название. Идей хватало. Сначала попробовали «обязательства менее развитых стран» (Less Developed Countries), но коннотация «менее развитых» звучала не очень вдохновляюще. Тогда попытались запустить аббревиатуру LDC, думая, что кто-то, может, и не вспомнит значение «L» («менее»). Но и эта задумка провалилась. В те времена даже Kentucky Fried Chickens («Жареные цыплята из Кентукки») еще не переключилась на аббревиатуру KFC, и если нынешних потребителей жареных птичек можно водить за нос, то с инвесторами 1980-х это не прошло.
Потом возникли «развивающиеся нации»; это звучало лучше, но все-таки заметно отдавало «менее развитыми». Наконец, одна светлая голова родила словосочетание «возникающие рынки». Идею подхватили с восторгом, и по всей Уолл-стрит прокатилась волна переименований. Например, моя группа в First Boston сначала взяла себе название «группа возникающих рынков капитала прогрессирующих стран», но после нескончаемых пререканий с начальством и нервозного закрытого голосования в конце концов решила переназваться (в духе новаторской политики самого банка, носившего теперь имя CS First Boston) и впредь именоваться более обтекаемо — «группа возникающих рынков» (ГВР). В большинстве прочих банков это направление называлось еще проще — «возникающие рынки».
Было, конечно, не совсем ясно, что значит «возникающие» и как эти рынки могут возникать. Но само слово звучало неотразимо-внушительно и помогало завуалировать то обстоятельство, что приобретенная инвестором облигация на самом деле была, скажем, перуанским займом, процентов по которому не платили с незапамятных времен.
Я никогда не планировал заниматься производными возникающих рынков и попал на это дело, в общем-то, почти случайно: я не владел иностранными языками, не имел никакого опыта международных связей и мало что знал о Латинской Америке — самом крупном возникающем рынке. Я даже не знал, что в First Boston есть группа возникающих рынков и обнаружил это лишь на одном собеседовании, когда поинтересовался у представителя банка, какое направление он считает самым перспективным на ближайшие годы. Он ответил: «Возникающие рынки», — и тогда я попросил управляющего по кадрам свести меня с кем-нибудь из этой группы.
