Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились
Второе послание (отправленное 6 апреля) в аналитической мысли зашло дальше. «Уже в течение нескольких месяцев заметно, – говорилось в нем, – что советское правительство в своей внешней политике придерживается трех линий:
1. Всеобъемлющее сотрудничество с Соединенными Штатами и Британией во всемирной организации безопасности;
2. Создание собственного кольца безопасности путем установлением господства в пограничных государствах;
3. Проникновение в другие страны путем насилия над демократическими процессами с помощью местных коммунистических партий и использования экономических трудностей.
Остается надежда, что советское правительство ради продолжительного сотрудничества ограничит свои цели, нарушающие равновесие. Но оно, конечно, на это не пойдет; оно, безусловно, сделает все возможное, что бы ни ожидалось от всемирной организации мира, чтобы создать кольцо безопасности вокруг Советского Союза путем контроля над пограничными государствами».
«По крайней мере, – продолжал посол, – советское правительство уверено, что ему удастся заставить нас согласиться с этим. Поэтому, когда мы сопротивляемся, оно платит нам тем же, например, когда Сталин отказался послать Молотова на конференцию в Сан-Франциско, хотя знал, какое значение мы придаем ее успеху. Есть много доказательств того, что наше отношение, которое я считаю великодушным и тактичным, рассматривалось как признак нашей слабости и потребности в сотрудничестве с ними. Урок, преподанный Москве, заключается в том, что мы должны платить той же монетой: мы должны отстаивать позиции, неприятные для советских властей, если они будут отстаивать позиции, неприятные для нас; и причинять им вред, если они причинят вред нам. Именно таким образом, кажется мне, нам удастся заключить соглашение с Советским Союзом на приемлемых условиях». Посол добавил, что, предлагая этот совет, он надеется, что его не поймут превратно. «До недавнего времени спорные вопросы, возникавшие у нас с Советами, были относительно мелкими в сравнении с их вкладом в войну, но теперь нам надо устанавливать новые отношения. Я, как Вам известно, являюсь самым серьезным защитником наиболее тесных взаимопониманий с Советским Союзом, поэтому я лишь пытаюсь найти лучший способ достижения этого взаимопонимания».
Это мнение о необходимости изменения основы отношений с советским правительством постепенно переросло в твердое убеждение, разделяемое послом Гарриманом и генералом Дином. Посла больше всего шокировала и встревожила его неудачная попытка заключить в комиссии соглашение по реорганизации польского правительства. Кроме того, на его чувства и суждения повлияли многие действия Советского Союза, которые он считал недружественными и алчными. Вот некоторые из них:
1. Отказ на нашу просьбу послать в Польшу контактные команды с целью помощи в эвакуации военнопленных американцев, противоречащий соглашению, заключенному в Ялте.
2. Закрытие аэродрома в Полтаве на том основании, что он стал неэффективным. Это оправдывало задержание летчиков, последовавшее после нескольких признанных инцидентов, когда они помогали польскому подполью и даже поспособствовали нескольким людям бежать из Польши.
3. Отказ в нашей просьбе разрешить послать в Москву миссию с целью договориться об использовании американцами аэродромов близ Будапешта.
4. Игнорирование неоднократных требований улучшить курьерскую, почтовую и морскую службы, обеспечивающие связь американского посольства в Москве с внешним миром.
5. Нежелание позволить американским морским офицерам вести наблюдение за разгрузкой американских судов, обеспечивающих поставки от Организации помощи и реабилитации странам антигитлеровской коалиции в порту Констанца.
Добавим, что и Гарриман, и Дин чувствовали, что с ними и их персоналом зачастую обходятся оскорбительно.
На поведение Рузвельта влиял его опыт, но способ, которым Советский Союз стремился достичь определенных социальных целей, к которым стремился и он, не очень нравился ему. Не осталось свидетельств порывов его ума и души, которые бы рассказали нам, до какой степени в этот последний и наиболее трудный период его пребывания в должности, незадолго до смерти, отказ следовать совету Гарримана согласуется с его собственным взглядом на факты и проблемы.
Союзникам, столкнувшимся со сложностями в отношениях с Советским Союзом, потребовалось сделать паузу прежде, чем изменить способ обхождения с ним, несмотря на то что они были общими врагами Германии. Если даже цели Советского Союза в Европе окажутся именно такими, как говорилось, можно ли помешать их осуществлению имеющимися у нас мерами? Можно ли их сдержать противодействием, если мы не хотим надолго оставлять американскую армию в центре Европы? Даже если это можно сделать, не лишимся ли мы помощи русских в войне против Японии? В общем, не практичнее и не перспективнее ли продолжать влиять на Советский Союз дружбой и пониманием его нужд? Не станут ли многочисленные вопросы, по которым возникли особенно острые разногласия, например состав польского правительства и поведение контрольных комиссий в некоторых странах Восточной Европы, со временем не такими уж важными?
В Варм-Спрингс Рузвельт выглядел усталым человеком, надеющимся вернуть нормальную силу и здоровье. Его все больше и больше занимали мысли о встрече, которая вскоре начнется в Сан-Франциско, но каждодневные события постоянно отвлекали его от этих мыслей. Какая цена должна быть и будет заплачена за успех этой встречи? Такая, думал, наверное, он, которая будет оправдана верой и справедливостью. С таким вот широким спектром важных и запутанных проблем столкнулся Трумэн.
Трумэн решил не отступать от курса Рузвельта и не отказываться от его методов до тех пор, пока они не окажутся полностью бесплодными. Он воздержался от действий, направленных только на то, чтобы отомстить Советскому Союзу за какой-либо отказ или оскорбление. Он не стал прибегать к возмездию. И что очень важно, он сопротивлялся совету, столь искусно данному Черчиллем, чтобы ходом военных действий в Европе положить предел экспансии советского влияния; и чтобы наши силы оставались в Европе до тех пор, пока это будет необходимо для того, чтобы помешать Советскому Союзу вести себя столь деспотично. Все, что он вынужден был делать, продолжая попытки умерить желания и намерения Советского Союза, имело целью отсрочить принятие соглашений о помощи американцев в восстановительных работах в Советском Союзе после войны.
Следуя этому курсу, Трумэн чувствовал себя верным идеям и идеалам военачальника, в наследство от которого ему достались эти важнейшие вопросы. Уверенность ему придавал тот факт, что он действовал при надежной поддержке адмирала Лихи, секретаря Стимсона, генерала Маршалла и других военных советников, на которых он полагался.
Примечательно, что в начале марта Объединенный комитет рассмотрел программу возмездия и давления, представленную генералом Дином, и не одобрил ее. Он категорически высказался против более поздних подобных предложений, несмотря на многочисленные отрицательные ответы Советского Союза на требования по различным военным вопросам, тон которых становился все грубее.
На американцев произвело впечатление, как русские выполняли свои военные обязательства. Они прохладно относились к мерам возмездия и ограничениям, которые могли бы помешать участию Советского Союза в войне на Тихом океане. Маршалл на встрече в Белом доме 23 апреля, прямо после того, как Стеттиниус доложил, что его переговоры с Молотовым по Польше проходят «в высшей степени неудовлетворительно», заявил: «…он надеется на вступление Советского Союза в войну против Японии тогда, когда это будет полезно для нас. Русские вправе отложить свое вступление в войну на Дальнем Востоке до тех пор, пока мы не сделаем всю грязную работу… и он склонен согласиться, что упустить шанс было бы серьезной ошибкой».
Американцы с опаской относились к военным планам или обязательствам с «политическими» целями. Прежде чем предпринять шаги, которые могли бы привести Советский Союз в негодование, они еще раз проверяли, что можно сделать путем дружеских объяснений и длительных переговоров.
Таким образом, пока война заканчивалась, Трумэн тщательно выполнял все соглашения, заключенные Рузвельтом, даже те, которые внушали ему тревогу, как, например, ялтинское соглашение по Дальнему Востоку. Хотя некоторые из его советников, к примеру Гарри Гопкинс и Джозеф Дэвис, были склонны критиковать перспективы британско-русского соперничества за власть, он приветствовал теплые и сдобренные иронией замечания Черчилля. Трумэн стремился лично встретиться с Черчиллем и Сталиным. Когда ему пришлось отказаться от этого из-за неотложных дел в Вашингтоне, он отправил в Москву и Лондон дипломатических представителей, которым поручил обсудить с этими главами государств полный спектр нерешенных проблем в Европе и на Дальнем Востоке и подготовить почву для будущей конференции. Он приложил все силы и дар дипломата, чтобы в Сан-Франциско появилась Хартия нового мира, в соответствии с которой военная коалиция постепенно распадалась.
