Валерий Воскобойников - Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни

— Ну, старина, с трудом вас отыскал, — говорил Молль, улыбаясь, как прежде, своей широкой и застенчивой улыбкой. — Понадеялся на свою память, а Париж за восемь лет так изменился!

После тридцать девятого года: неудачного восстания в Париже и тюрьмы Консьержери — Иосиф Молль из Лондона не выезжал.

— А помните, Фред, как познакомил нас Шаппер? Что за лекцию вы нам закатили! Хорошо, если половину мы поняли тогда. Да и я хорош — давай вас сразу заманивать в Союз справедливых!

— После той встречи, возвращаясь в Манчестер, я тоже поломал голову: как это я, коммерсант, уверяю в необходимости революционного переворота, а вы, пролетарии, в революции разуверились и толкуете только о мирной пропаганде, хотя и создали тайное заговорщицкое общество! — засмеялся в ответ Энгельс.

— За эти годы вы с Марксом прочистили своими статьями головы многим. — Молль выложил перед Энгельсом документ.

— «Коммунистическому корреспондентскому комитету в Париже… Подписавшиеся члены Лондонского корреспондентского комитета уполномочивают Иосифа Молля и поручают ему от их имени…» — читал Энгельс вслух.

— Итак, вы с Марксом официально вступаете в Союз справедливых, — перебил его Молль. — После этого мы собираем конгресс Союза и превращаем его в организацию коммунистов.

— Нужно посоветоваться с Марксом, — сказал Энгельс.

— Ещё бы! Только я забыл вам сказать, что ещё вчера говорил с доктором Марксом. И Маркс сказал мне почти так же: «Я согласен, только хорошо бы посоветоваться с Энгельсом».

— Превратить Союз справедливых в коммунистическую организацию не так просто…

— Было бы просто, меня не послали бы к вам на континент… — Молль улыбнулся.

— Вы должны учесть, что ни на какие уступки мы с Марксом не пойдём. Программа должна быть на основе научного коммунизма, без слащавых фантазий и заговорщицкой тактики.

— То же самое сказал и Маркс. Потому мы вам и предлагаем вступить в Союз. У нас много хороших парней, настоящих пролетариев. Но за последние годы всякие пророки насоздавали столько теорий, что в головах у них дремучая путаница. А составив с Марксом программу и устав «Союза», вы поможете им.

В Лондоне заканчивался конгресс.

Заседания шли восемь дней.

— Мы выступаем против существующего общественного строя и частной собственности, и потому более верное название организации — «Союз коммунистов», — заявил Энгельс в первом же своём выступлении. — Доктор Маркс, который, к сожалению, не смог приехать в Лондон, тоже меня поддерживает.

С предложением согласилось большинство.

— Я думаю, что и старый лозунг: «Все люди — братья» — нам не подходит. Такой лозунг может иметь религиозная секта, у нас же ни с попом, ни с королём братства не получится. Предлагаю революционный классовый лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Лозунг решили поставить эпиграфом к проекту устава.

Проект программы составили из 22 вопросов и ответов. Его назвали «Коммунистический символ веры».

— Маркс должен аплодировать: научный коммунизм в «Союзе» утвердился, — говорил довольный Молль.

— Его аплодисменты поутихнут, едва он доберётся до «Символа веры». Кое-какие нелепые идеи туда проникли.

— Вот над этим вы и поработаете летом с доктором Марксом, а осенью соберём новый конгресс и утвердим программу со всеми вашими поправками, — сказал при прощании Молль.

Весна молодая

Старуха Зелия, как счастливая мать,

Весну молодую встречала.

Старая убогая мебель стояла в квартире Гейне на улице Амстердам, 50. Камин, облицованный белым мрамором, давал немного тепла, и воздух оставался сырым, тяжёлым.

Поэт доживал последние месяцы. В этом были убеждены многие из его друзей.

Энгельс подошёл к его дому ближе к вечеру. Поднялся на сто пять ступенек, позвонил. Дверь ему открыла старая рябая мавританка с пёстрым шёлковым платком на голове.

Он стал негромко справляться о здоровье поэта, но Гейне, узнав его, крикнул из своей комнаты:

— Проходите, проходите, мой друг! Извините, что не могу встретить вас! В этом случае пришлось бы слишком долго меня дожидаться.

Энгельс вошёл в комнату, где на низкой кровати, заставленной ширмой, лежал Гейне. Он был худ, вернее, измождён, жёлто-серые щёки ввалились, но голос оставался звучным, ироничным.

— Как видите, нежусь в постели и не знаю, что делается там, внизу. — Гейне указал за окно. — Какие новости? У такого молодого остроумного человека, как вы, Энгельс, голова всегда набита новостями. Не жадничайте, делитесь скорей.

Энгельс попытался улыбнуться больному.

— А-а, догадываюсь! Вы зашли поздравить меня с пятидесятилетием. Три недели назад у меня здесь было людно, а стрелки на ваших часах отстают как раз на это время. Или не так?

— Я принёс вам поздравление и от Маркса. Три недели назад мы с ним были в Англии, иначе вы бы обязательно меня увидели здесь.

— Что вас туда занесло? Или давно не дышали лондонской сажей? Хотя, постойте, постойте, вспомнил! Сами же мне рассказывали в прошлое посещение. Вы с Марксом ездили на съезд коммунистов. Верно? Я не ошибся? — Гейне торжествующе направил длинный худой палец на Энгельса. — Ну и как, удалось вам осуществить задуманное?

— Да. Союз коммунистов теперь существует.

— А первая строка программы звучит так, как вы тогда хотели? — И Гейне продекламировал: — «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма». Пожалуй, и я не смог бы сказать лучше. А я — как-никак последний романтик и первый поэт пока не состоявшейся революции. А что делает сейчас Маркс? — поинтересовался Гейне. — Как поживают его милая жена, девочки?

— Вашу последнюю книгу «Атта Троль» я видел в его семье зачитанную до дыр. Марксу удалось заполучить в Брюсселе газету, и он будет рад напечатать ваши стихи, статью и всё, что вы для нас напишете.

— Фридрих, друг мой, — с неожиданной грустью проговорил Гейне. — Какие стихи! Какая статья! Умирание — серьёзное дело, и к нему надо относиться с уважением. Я вам скажу, как атеист атеисту: на днях во время сильного приступа я даже обратился к богу. Да-да, представьте! К этому приходишь, когда бываешь смертельно болен и сломлен. Признает же пришибленный бедствиями немецкий народ прусского короля, почему же я не могу признать личного бога? Друг мой, — Гейне даже чуть приподнялся, и Энгельс не смог бы сейчас сказать точно, шутит или всерьёз говорит великий поэт, — выслушайте истину, друг мой: там, где кончается здоровье, где кончаются деньги, где кончается здравый человеческий рассудок, — там повсюду начинается христианство.

«Он так болен, но ирония не бросает его. Какая же нужна для этого сила!» — подумал Энгельс.

— Что я опять про свою убогость!.. Расскажите-ка подробнее ваши новости.

И Энгельс стал рассказывать о съезде коммунистов в Англии, о том, как им с Марксом удалось отстоять свои позиции.

Гейне слушал с вниманием, попутно вставляя шутливые замечания.

— Жаль, что всё это произошло не пять лет назад. Мы бы с вами написали «Манифест» в стихах и задали бы работу переводчикам! — рассмеялся он. — Пять лет назад — какое это было время! Маркс тогда только что женился, и я заходил, нет, забегал, поднимался бегом по лестнице к ним на улице Ванно. Мы втроём по сто раз могли повторять строку из нового моего стихотворения, пока не отшлифовывали её идеально. Однажды захожу к ним, а там паника. Маленькая дочка в судорогах, оба родителя суетятся, молодая нянька растеряна. Я приказал налить в ванночку тёплую воду, сам опустил туда малышку, и девочка мгновенно успокоилась. Маркс до сих пор уверен, что я им спас ребёнка… Опять я увлёк вас в бездну воспоминаний! — перебил он себя. — Куда же вы направитесь сейчас?

— Через два часа вечер немецких эмигрантов. Будем встречать Новый год.

— Знаете, Энгельс, я чувствую, что этот год станет для Европы особенным. И вы правильно делаете, что встречаете его с соотечественниками.

— Да, революцией пахнет, как порохом, когда заряжаешь пушки, — подтвердил Энгельс. — А вы, дорогой Гейне, нам очень нужны. Несмотря ни на что, мы готовы печатать в своей газете в Брюсселе каждую вашу новую строку. Помните это!

— Тогда передайте Марксу и нашим друзьям, что, хотя Гейне и умирает, он надеется ещё немало написать! — сказал поэт на прощание.

Революцию в Европе предчувствовали многие, но, когда и где произойдёт взрыв, не знал никто.

Пять лет назад Энгельс торопился, боясь опоздать со своей «английской книгой» о рабочем классе.

Бакунин при каждой новой встрече уверял, что революция рядом и пора думать об общегерманском демократическом правительстве. Говорил, что сам немедленно ринется в бой создавать великую славянскую державу, отчего Маркс постоянно морщился — Бакунин делил человечество не столько на классы, сколько на нации и державы.